Страница 130 из 195
Также Протопопов представил копию письма княгини Юсуповой-матери (З.Н. Юсуповой-Эльстон) к сыну Феликсу от 25 ноября. Зинаида Николаевна писала: «Теперь поздно, без скандала не обойтись, а тогда можно было все спасти, требуя удаления управляющего (т. е. государя) на все время войны и невмешательства Валиде [государыни] в государственные вопросы. И теперь я повторяю, что, пока эти два вопроса не будут ликвидированы, ничего не выйдет мирным путем, скажи это дяде Мише [великий князь Михаил Александрович, брат Николая II] от меня». Представил министр и копию письма жены Родзянко А.Н. Голицыной к княгине Юсуповой от 1 декабря, в котором была такая фраза: «…Все назначения, перемены, судьбы Думы, мирные переговоры — все в руках сумасшедшей немки [Александры Федоровны], Распутина, [А.А.] Вырубовой, Питирима [митрополит Петроградский и Ладожский с 23 ноября 1915 года, считался ставленником Распутина] и Протопопова»[1386].
А.Т. Васильев приводит в своих воспоминаниях текст анонимного письма, адресованного князю Ф.Ф. Юсупову. Оно пришло из Нижегородской губернии и в восторженных выражениях восхваляло убийство Распутина как акт освобождения и спасения страны:
Честные и благородные люди России долго боролись против темных сил: говорили в Государственной думе, умоляли, просили Царя сойти с ложного пути и идти по пути правды и света, помнить завет Отца Миротворца, а также и присягу, данную Николаем II родине. Но Николай не внял голосу правды, остался верен со своими крамольниками преступным направлениям и без колебания продолжает вести отчизну к гибели. Спасители поняли, что просьбы и мольбы бессильны, Царь к ним глух, надо избрать иной путь, и он избран. Совершилось то, чего народ давно жаждал. Гнойник вскрыт, первая гадина раздавлена — Гришки нет, остался зловонный, безвредный труп. Но далеко не все еще сделано, много еще темных сил, причастных к Распутину, гнездятся в России в лице Николая, Царицы и других отбросов и выродков человеческого отрепья. Неправильно назвали великих людей убийцами. Это подлость. Они не убийцы, а святые люди, пожертвовавшие собою для спасения родины. Горе Николаю, если он посягнет на жизнь и свободу этих людей. Весь народ восстанет, как один, и поступит с Царем так, как Он поступил с Мясоедовым [полковник С.Н. Мясоедов по ложным обвинениям в шпионаже был приговорен 18 марта 1915 года к повешению]. Голос народа.
Письмо было изъято и не дошло до адресата[1387].
Эти сведения о настроениях в верхах подтверждаются и проведенным мной анализом перлюстрированной переписки конца 1916‐го — начала 1917 года. В моем распоряжении оказалась 121 выписка из частной корреспонденции за период с октября 1916 года до 23 февраля 1917‐го. Независимо от политической позиции — а среди авторов были представители правых, либералов и высшей бюрократии — ни один из корреспондентов не находил доброго слова, оценивая деятельность правительства. Из министров наибольшее раздражение в последние месяцы существования режима вызывал все тот же министр внутренних дел А.Д. Протопопов. Показательно, что на 121 перлюстрированную выписку была только одна, исполненная оптимизма. Предчувствие надвигающегося краха и близкой революции было присуще представителям всего политического спектра.
4 октября 1916 года известный деятель правых И.И. Восторгов писал: «Под нами зияющая бездна. А в государственной жизни зреют беспорядки и волнения. <…> В кровавом зареве закатываются дни наши». Генерал-лейтенант И.Г. Эрдели в письме от 18 ноября того же года сообщал новости: «В Питере — повальный грабеж, мародерство и взяточничество. Ничего удивительного… если управляет Гришка Распутин». Священник С. Базилевич из Черниговской губернии жаловался сыну в Петроград: «Цены, как на предметы потребления, так и на рабочие руки, поднялись невероятно. <…> куда же ведет страну правительство? <…> Зачем убивает самодеятельность и самобытность страны?» Флигель-адъютант Н.В. Поливанов 4 декабря 1916 года в письме из Тифлиса констатировал: «…Дальше идти некуда». Вице-губернатор Семипалатинской области Г.А. Савримович 5 декабря 1916 года жаловался действительному статскому советнику В.Г. Кондоиди в столицу: «19 ноября утром начался в городе погром при совершенно необычной обстановке. Главный трагизм заключался в том, что войска отказались от содействия. После двух дней беспрепятственного погрома пришлось просить об уводе войск и перейти к самоохране при посредничестве самих обывателей». Член Государственной думы кадет С.В. Востротин писал 6 декабря в Красноярск: «…положение внутри с продовольственным делом и на фронте становится все хуже и хуже, и я боюсь не покатились ли мы уже под гору, откуда не подняться; начинает охватывать страх и отчаянье. <…> мы продолжаем катиться по старым рельсам, пока, очевидно, сразу не свалимся». В тот же день другой депутат, из фракции русских националистов и умеренно-правых, А.И. Савенко признавал в письме жене: «В общем, положение ужасное». 7 декабря правый депутат П.А. Барач так оценивал ситуацию: «Положение пиковое, из него даже выхода не придумаешь». Председатель Государственной думы М.В. Родзянко сообщал А.Б. Куракину в Орел: «Мы накануне таких событий, которых еще не переживала… святая Русь, и нас ведут в такие дебри, из которых нет возврата». Бывший министр внутренних дел Н.А. Маклаков 20 января 1917 года делился с А.Н. Нарышкиной: «Был я у Государя и Императрицы. <…> очень хочется им помочь, и так неудержимо роковым ходом всякая помощь становится все менее вероятной и возможной». Историк великий князь Николай Михайлович, высланный из Петрограда по распоряжению государя в свое имение Грушевка Херсонской губернии, писал 7 февраля 1917 года в Москву церемониймейстеру двора князю Б.А. Куракину: «Слежу внимательно за газетами и вижу, что дело не ладно. Из петроградских писем от разных приятелей ясно, что власть зарвалась и делает отчаянные прыжки в пропасть. Этот [А.Д.] Протопопов [министр внутренних дел], если он останется у кормила правления, может легко погубить и Россию, и Государя. Нельзя игнорировать общее настроение и ту войну, которую мы ведем, а сей господин, видимо, неврастеник, который хочет управлять Россией одним произволом». 23 февраля 1917 года, еще не зная, что этот день станет началом новой российской революции 1917–1921 годов, протоиерей И.М. Гвоздев, правый депутат Думы, писал родственнику в Вологду: «Ты пишешь, что в Вологде тревожно и все чего‐то ждут. Очевидно, это всеобщее настроение в России, и оно естественно при современном положении отечества»[1388]. Таким образом, данные материалы показывают, что политически активная часть общества к началу 1917 года императору в доверии уже отказала. Одновременно эти документы наглядно опровергают утверждения многих современных историков и публицистов, что якобы никто не ожидал начала новой российской революции в феврале 1917 года. Действительно, никто не мог назвать точную дату надвигавшегося события, но подавляющее большинство мыслящих современников уже не сомневались в близости «ужасной, беспощадной революции», «бездны», которой они чаще всего не хотели, боялись, но уже воспринимали как нечто неизбежное[1389].
Начальник Московского охранного отделения в 1912–1917 годах полковник А.П. Мартынов, находясь в эмиграции, утверждал, что примерно в октябре-ноябре 1916 года было перлюстрировано письмо, в котором московским лидерам Прогрессивного блока (оппозиционное объединение шести фракций IV Государственной думы, возникшее в августе 1915 года и имевшее целью добиться проведения реформ) сообщалось о согласии «Старика» (генерала М.В. Алексеева, начальника штаба Верховного главнокомандующего) оказывать полное содействие планам заговорщиков, готовивших «дворцовый переворот»[1390]. Последний министр внутренних дел А.Д. Протопопов в показаниях 13 сентября 1917 года признавал, что переслал царю письмо А.А. Клопова (личного корреспондента императора), адресованное великому князю Михаилу Александровичу. Письмо показалось министру политически настораживающим. Правда, по словам Протопопова, резолюция государя гласила: «Клопов старичок давно мне известный»[1391].