Сердца. Сказ 3

Гостям подносят напитки и угощения, сцена утопает в искусственном дыму и бесконечном куреве. Одна красотка перебивает другую, один юнец подсиживает другого на коленях особо важных гостей. Вскоре вместо юбок и подвязок на сцене пляшут купюры и договора; я наблюдаю явное и желаемое, я превращаюсь в, будь он проклят, Яна и ликую с того.

Слышу комплименты в адрес Монастыря и в организованном дне, запрокидываю рюмку и, хохоча, принимаю поздравления.

На утро ничего из этого не остаётся. Ни шума, ни плясок, ни задорных гостей. И счастье оказывается мнимым, выкуренным, выпитым. Послушницы, послушники, слуги и те – разбегаются по своим каморкам и дремлют; до работы ещё долго.

Переворачиваюсь на спину и взглядом скоблю белый, потрескавшийся потолок; его наблюдал Ян, когда я не пришла на глас? Голова гудит, мысли гудят, мир гудит; ещё движение – и по швам. Как вдруг отмечаю рядом с собой слабое шевеление: пугаюсь и едва не валюсь с кровати, а из-под одеяла выползает Райм. Девочка потирает заспанные глаза и интересуется моими делами.

– Как ты здесь оказалась? – выпаливаю я, пытаясь вспомнить остатки вчерашней ночи.

Спальня – как и прежде – для всех кроме хозяина (в моём лице) закрыта. До сегодняшней, логично предположить, ночи.

– Простите, госпожа, – с зевотой протягивает девочка и поспешно сползает с кровати. – Мне не следовало…

Она рвётся из комнаты прочь, но я приказываю вернуться и объясниться. Девочка говорит, что я сама велела проводить себя в спальню (а на вопрос какую – пробормотала что-то на старом наречии и отодвинула гардину), однако на протяжении всей ночи мучилась от кошмаров: изводилась и звала павшего бога.

– Я осталась с вами, – оканчивает девочка, – простите за вольность.

Её трогательное лицо заставляет вмиг позабыть о провинности.

– Спасибо, Райм.

– Я прощена?

– Разумеется.

Это первый и последний раз, когда я обращаюсь к конфете по имени. Следом в адрес её сыплются только ласковые и добрые прозвища. На протяжении недели мы разбираем поступающие письма от посетивших Шоу. Все в восторге и в радости благодарят за мероприятие, желают ещё больших благ и надеются на скорую встречу. Тогда я набираюсь мнимыми друзьями. Тогда я обзавожусь истинными врагами.

Бог

– Разрешите, Богиня, пригласить вас на прогулку? – обращаюсь я к задумчивому лицу.

Женщина прижимается к лошадиной шее – жилистой и дрожащей. Парный взгляд ударяет в ответ.

– Из меня дурной компаньон для прогулок, а друг – ещё хуже, – певуче выдаёт Луна и – словно бы на прощанье – похлопывает лошадь. – Вынуждена оставить вас.

И силуэт её неспешно отдаляется. Как скоро бойкий нрав позволил избавиться от надоедающей беседы. Запрыгиваю на лошадь и медленно гарцую подле женщины.

– А если я приглашу вас повидать обитель самой Смерти, вы согласитесь?

Луна смеётся и снисходительно поглядывает:

– Это еще более безумное предложение, не находите?! О, я не знаю всех суеверий, имеющих место быть в пантеоне среди не верующих и веру только в себя признающих, но, кажется, отправиться к Смерти домой – идея не из лучших.

И женщина опасливо смеётся, но опасливо – напрасно; я речи гнусными или обидными не нахожу. Восторгаюсь остроумию и утверждаю, что дом мой – не дом вовсе, а если и дом – то только малой частью.

– Умеете вы заинтриговать, но, прошу простить, согласиться не могу. Виной тому предубеждения иных.

Луна пожимает плечами.

Прошу объясниться и внимаю следующему:

– Моё пребывание среди всех этих «законных» Богов и так припирает их и не даёт покоя; любая оплошность равняется огласке с преувеличением в ту же секунду, любая ошибка – в тот же миг притесняет каким-то образом их. Меня не любят Боги, а люди мало верят. Если я потеряю и эту высоту – рухну вовсе.

– Я поговорю! – бросаю обнадеживающе и подтягиваю поводья.

Лошадь, а вместе с ней и бредущая женщина, останавливается.

– Что это значит?

– Я поговорю и с Богами, и с людьми. И положительно настрою их по отношению к вам и Монастырю.

– …на условии? – быстро догадывается Луна.

– Вашего согласия. Вы навестите меня.

– Ваш дом без дома?

Протягиваю руку и немедля получаю женскую руку в ответ. Богиня прытко взбирается на лошадь и, обнимая её за гриву, велит мне начинать прогулку.

– Вы не пожалеете, юная богиня.

– Охотно в это верю.

И в тот же вечер она сидит перед костром на берегу (удивляясь рассекающей долину реке, на что получает ответ: то подарок Бога Жизни) и плетёт венки. Красные соцветия – контрастом лежащие на фоне её чёрных одежд – обнимают голову и вплетаются в графитовые волосы.

– Люди, – рассказываю я, – прозвали её Летой, – и киваю на неспешную водную гладь.

– Здесь бывают люди? – утоняет Луна.

– Не здесь, в устье. Набирают живительную влагу и ступают обратно в ссохшиеся деревни.

– Ваш Бог Жизни злораден и скуп, если одарил Смерть водой, а из действительно нуждающихся в ней деревень вычерпал всё до последней капли.

– Все боги таковы. Они любят поучать.

– Потому что любят учить, а не потому что хотят выучить. Это тешит их самолюбие.

– Даёт благо.

– Красивый слог не отражает сути, надобно верить действиям и зреть первопричинам.

– Вы считаете боги злы?

Женщина бросает неспешный взгляд, размышляет, раскусывает мысли. А следом говорит:

– Да. Потому что справедливы.

Улыбаюсь и отвечаю:

– Разве справедливость не есть навязанная догма?

– Я бы назвала справедливость естественной реакцией на девиантное поведение.

– Разве девиантное поведение не есть навязанная догма?

Луна смеётся и говорит:

– Вы любите споры, я же их презираю. Оставьте свои суждения для нуждающихся в знаниях, меня же оставьте с моими непреклонными (не говорю, что вообще; скорее на данном этапе жизни) взглядами.

– Как угодно молодой Богине.

И следом женщина восхваляет скромную и прекрасную рощу, находящуюся подле реки, на что получает ответ: то подарок для Бога Жизни – как вечное назидание: смерть способна создавать и взращивать.

– Способна? – подтапливает Луна.

– Вы свидетельница.

– И вы свидетель многого. Кажется, мы созданы для секретов друг друга.

Как она спокойна и решительна…

Я спрашиваю о доверии, на что молодая богиня отрывает от сердца:

– Мой супруг говорил, что доверять человеку – значит, подозревать его меньше остальных. Я согласна с ним, однако к самому Богу Солнца питала не поддающееся сомнению и нарушению доверие. К Хозяину Монастыря этого доверия не было – я ожидала подвоха и удара, а потому выучилась быть наготове. Что касается Бога Смерти…я вновь ощущаю спокойствие и, как бы глупо и безрассудно то не звучало, доверила бы вам собственную жизнь. Вы не обманите. Вы другой.

Я же отрываю от сердца:

– Для меня честь быть одаренным вашим вниманием и доверием. Я не подведу вас.

– Не сомневаюсь.

И следом женщина восторгается отсутствию дома на крещённых моими землях и образу жизни вечного скитальца, на что получает ответ: все эти земли – без исключения (и даже любого мнимого бога) принадлежат Богу Смерти и потому Бог Смерти волен кочевником перемещаться с места на место и подолгу нигде не задерживаться.

– Однако теплей всего Богу Смерти здесь, – загадочно улыбается женщина и приступает к изготовлению второго венка.

Я переворачиваю запечённые плоды, вороша в костре острые спицы, на кои они насажены, и спрашиваю, отчего сложилось такое мнение.

– Когда мы пришли, место для костра уже было уготовлено. Да и люди одарили проходящую реку именем реки из старого мира созвучно вашей должности и вашему имени, – отвечает Луна и протягивает крепко держащиеся друг за друга цветы.

Не двигаюсь и подарок не принимаю, на что гостья моя ступает близ и покрывает голову самостоятельно. Мог ли я назвать её безумной?