Страница 90 из 95
— Всего лишь предлагаю сосредоточить внимание петербургских чиновников на делах по-настоящему важных. Жить у нас нынче стало рискованно — то варяги, то фоморы. Не помешало бы снабдить нашу порубежную стражу новейшим вооружением, полицию с жандармами — должным оборудованием, Живичей бы парочку посильнее, а то даже губернатор с ранениями, а среди моих городовых есть те, кто и вовсе плох. — глядя на губернатора в упор, ответил отец. — А то ведь чиновники, они как дети малые — им покажи новую игрушку, они обо всем позабудут.
— Это что ж вы мне предлагаете — скрыть от государя-императора эдакое изменение в политики империи? — в голосе губернатора громыхнула гроза.
— Как можно, ваше превосходительство! — искренне возмутился отец. — С чего бы моему Митьке вдруг менять политику империи?
— Молод я еще для этого, мне бы пока поучиться, советов опытных людей послушать… — Митя прижал руку к сердцу.
— Советы — палка о двух концах. — задумчиво проговорил Урусов. — В Петербурге народу гнилого не в пример больше, чем у нас в губернии. Кто знает, что там насоветуют.
— Даже у нас господина Лаппо-Данилевского проглядели. Моя вина… — отец склонил голову. — А ведь догадаться можно было: очень покойник любил говорить, что Кровная Знать изжила себя, теряет Силу, не нужна в современную эпоху пара и стали. Что власть должна быть в руках дворянства… Родион Игнатьевич не даст соврать — при нем ведь было!
— Говорил… Не отрицаю… — Шабельский по-черепашьи втянул голову в плечи. — Но я никогда его не поддерживал!
— Значит, полагал, лучше нас с империей управится. Кровных побоку, а сами на наше место. Пригрели змею дворянскую на своей груди: а ведь не в первый раз уже… Декабрьское восстание 1825-го вспомните — окромя князя Трубецкого, дурня эдакого, сплошь всё дворяне в зачинщиках. И среди убийц покойного государя тоже их изрядно. Поболе, чем жидов! — губернатор явно сам удивился такому неожиданному своему выводу. — Жаль, сами фоморы Лаппо-Данилевского и прибили, вот кого я бы с удовольствием повесил.
— Мы не можем утверждать наверняка, но тела Лаппо-Данилевского с сыном найдены в их паро-телеге — видимо, пытались бежать. Ран нет, лица искажены ужасом, так что я позволил себе предположить, что их убили вовсе не люди. Возможно, чтоб те не выдали неких тайн. — доложил отец. На Митю он даже не покосился.
— А вот тайнами заняться следует. Лаппо-Данилевский земским гласным был, в губернские предводители дворянства шел… Вы уж озаботьтесь, князь… — сильно надавив на последнее слово, обратился он к отцу. — …присмотреться, насколько распространены его пагубные идеи в дворянской среде губернии.
Митя почувствовал, как у него вдруг потеплело на сердце: к его отцу обращаются — князь! Почему-то было даже приятнее, чем слышать собственный титул.
— Всенепременно, ваше превосходительство… — с достоинством склонил голову отец. — Это мой долг.
— Ну так тем более надо юношу в Петербург везти — пусть все убедятся, что Кровная Знать нынче сильна, как никогда! — вмешался вдруг Шабельский.
На него поглядели удивленно, и он в очередной раз стушевался.
«Что ж это Родион Игнатьевич так меня выставить хочет?» — задумался Митя.
— Убьют. — вдруг обронил Урусов. Сказано было веско и без малейших сомнений.
— Вот именно… — вздохнул губернатор. — Убедиться-то убедятся, так ведь и избавиться захотят: много их будет, тех, кому наша сила невыгодна. — губернатор занес стиснутый кулак над столешницей, но посмотрел на оставшиеся с прошлого раза трещины и с усилием разжал руку. — И ведь не угадаешь — кто! Охоту на нашего молодого Истинного устроят!
«Уже — «нашего»!» — мысленно проворчал Митя.
— Даже и среди Кровных найдутся те, кто благо своего рода поставит… нет, не выше блага империи… Но посчитать могут, что возвышение Внуков другого Великого Предка, тем более Мораны-Темной, для них опасно.
— Именно поэтому мы будем искать союзников в других родах Кровной Знати. — проникновенно сказал отец. — В тех, для кого мой сын — не чужой, а родич и земляк.
В глазах губернатора мелькнула такая тяжеловесная расчетливость, что Митя содрогнулся. Бескровную племянницу ему, конечно, больше никто не подсунет, но кто знает, сколько их там у Леокадии Александровны припасено — племянниц, внучек и внучатых племянниц? Милое дело — захомутать выгодного жениха раньше, чем тот вырвется на забитый невестами простор Санкт-Петербургских светских гостиных.
— Полагаю, Новая Кровь ждет поддержки не только от нас, но и от наших Родов. — мягко напомнил Урусов.
— Полагаю, Роды-то наши не из дураков состоят, чтоб такой союз упустить. — проворчал губернатор. — Нынче-то в Петербург что отписывать будем?
— Чистейшую правду. Так и так, нашествие фоморов. При прямом пособничестве и предательстве одного из губернских дворян и подкупленных им чиновников…
— Это вы про полицмейстера с Мелковым? Эх, Фан-Фаныч… — покачал головой Потапенко.
— Отражено усилиями Кровных губернии, Азовского казачьего войска, улан… — продолжал перечислять отец.
— И еврейского народного ополчения! — почти неожиданно для самого себя вставил Митя.
На него посмотрели — с некоторым сомнением.
— Пусть его… — наконец согласно кивнул губернатор. — Кабы местные меня в дом не втащили, стоптали бы в бою, как есть стоптали! К тому же, их надобно или за склады оружия в домах карать по всей строгости… или уж награждать за применение оного противу врагов отечества!
— Тогда и о награждении похлопотать след! — влез Потапенко. — Мои хлопцы еще с варяжского набега заслужили!
— Иудеев награждать петербургские чиновники точно не позволят… А и пусть! Глядишь, так увлекутся, что и не сообразят, откуда у нас Мораныч взялся! — залихватски махнул рукой губернатор. — Но тем каббалисту с инженером — ничего! — строго предупредил он. — Хватит с них оправдания в убийстве полицмейстера!
— Слухи все равно пойдут. — предупредил Урусов.
— Пусть идут. — кивнул отец. — Мы же не собираемся навсегда скрывать Истинного Князя от глаз. Если мы получим для моего сына полгода спокойной жизни — неплохо, год — замечательно, а два — и вовсе будет подарком Предков!
— А вы, Митя, что скажете? — обернулся к нему Урусов.
— Я пока не готов ехать в Петербург. — развел руками Митя. — У меня тут мара… Если я с ней в Петербург вот так, сходу, без подготовки явлюсь, могут и не понять!
— Смертевестница? — нервно переспросил губернатор.
— Она самая! Кстати, Михал-Михалыч, вы уж предупредите своих, чтоб ее за обычную нежить не приняли, а то она обижается.
«А на кого она обидится, тому не поздоровится!»