Страница 52 из 95
Глава 20. Вкус крови
— Идут! Идут! — мелкий тощий мальчишка вылетел из-за угла. Босые ноги его чавкали грязью немощеной улицы, слишком длинная ватная кацавейка была разодрана от подола до самого ворота. Глаза страшные, безумные, а из-под всклокоченных волос на висок стекала кровь. — Идут! — он вихрем пронесся мимо, обдав Митю смрадом пота и ужаса, врезался в толпу и помчался бы дальше, если бы старый Альшванг не сгреб его в охапку. Мальчишка забился, завыл, отчаянно брыкаясь и ничего не соображая.
— Ну, тихо-тихо! Тихо, я сказал! — старый портной встряхнул мальчишку и будто от этой встряски разум у того прояснился, а взгляд стал осмысленным. Он огляделся по сторонам, наконец, понимая, где он и что с ним, и вдруг завизжал:
— Убили! Убили! Бегите!
— Кто убил? Кого убили? Да говорили ты толком! — сопровождая каждый вопрос встряхиванием, продолжал Альшванг.
— А всех… всех и убили! — мальчишка вдруг захохотал — дико, страшно — и тут же захлебнулся рыданием. И снова зашелся смехом. — Выволокли из пролетки и уб… уб… убили! Она кричала, она так кричала! — смеясь и плача бормотал он.
Старый портной погладил его по голове, а потом размахнулся и отвесил короткую затрещину, от которой голова у мальчишки мотнулась. Истерика тут же оборвалась, он только дышал — хрипло и часто, будто все еще бежал. В руку Альшвангу кто-то сунул флягу, горлышко ее стукнуло мальчишке об зубы, тот глотнул — глаза его выпучились, и он закашлялся, плюясь и сгибаясь пополам. Видно, не вода там была.
— Говори по порядку! — скомандовал Альшванг.
— Мы с Иц… Ицкой пошли до тюрьмы. Как… как големов гонють поглядеть.
— Шдёмиль! Не насмотрелись еще! — крикнул кто-то, но Альшванг кинул в толпу грозный взгляд и там стихли.
— Дальше давай! — скомандовал он мальчишке.
— Пригнали. На тюремный двор. Ворота закрывать стали, а тут толпа — и внутрь, пока ворота открытые. Камни у них, палки, ломы были, железные… Бить начали по големам. Кричать… «Выдайте нам жида-убойцу, казнить его будем»! И на тюрьму пошли. А само-главный полицмейстер оттуда как выскочит, как рявкнет, как пальнет!
«Отец?» — Митя и сам не понял, как очутился в толпе, возле мальчишки.
— И городовые разом с ним. Выгнали всех прочь и ворота захлопнули. А те злые все, в ворота колотить начали, орать, что жиды Спасителя распяли, старого амператора убили, полицмейстера растерзали, а там и до них доберутся…
«По нисходящей пошли… От лучшего к худшему…» — подумал Митя.
— А само-главный полицмейстер жидам продался! А тут… тут… — он снова забился и зарыдал. — На извозчике Лифшиц, учитель который… проезжал… С женой. И с дочкой. Тут как заорут: «Жид! Жид!» И на них. Из… из… коляски выволокли и… убиииили! Ломами… Ломами забили. Она кричала, так кричала — Ривка Лифшиц… А мы с Ицькой тикать…
— А Ицька где?
— Не знаааююю… — снова заревел малец. — Нас на «Фабрике» местные пымали, я вывернулся, а Ицька пропааал!
«Ривка Лифшиц… — колоколом гудело у Мити в голове. — Откуда я знаю это имя?» Он вспомнил. Чай у Тодоровых, девица в блузке с пышными рукавами, делавшими ее похожей на свечу Яблочкина. Бурно протестовала против целования барышням рук. Ее забили ломами. Выволокли из коляски и забили. Вместе с родителями. Потому что они просто проезжали мимо. Просто проезжали…
— А что же… городовые? — хрипло выдохнул Митя — собственный голос звучал странно.
— Когда городовым было дело до евреев, если, конечно, их не надо арестовывать! — процедил Йоэль. — Шли бы вы отсюда, господин Меркулов, все что могли, вы уже сделали. — он зашагал прочь, больше не оглядываясь на Митю.
Площадь перед синагогой пришла в движение. Люди разбегались, будто всем им враз нашлось дело. Кто-то ринулся прямиком в синагогу, кто-то сворачивал в узкие окрестные улочки, старый портной подхватил мальчишку на руки и скрылся в проулке.
Митя остался совершенно один. Растеряно огляделся, не понимая, что ему теперь делать. Бежать стыдно — будто он испугался! Но стоять тут в одиночестве было и вовсе нелепо, да и кто ему все эти люди? Надо возвращаться домой, велеть тетушке с Ниночкой на всякий случай запереться в доме. Тетушку стало даже жаль — навряд отправляясь сюда она предполагала, столкнуться с такими волнениями. Потом надо добраться до тюрьмы и если отец там, спросить его… спросить… как же так? Почему… как так вышло, что девушка, с которой Митя недавно пил чай, сегодня умерла — так чудовищно и… несправедливо!
Он почти неосознанно перехватил трость так, чтоб можно было ударить, и пошел прочь с площади. Сейчас еврейский квартал и вовсе казался вымершим — ни души. Только призрак Фиры Фарбер завис над крышей «Дома модъ» и тревожно колыхался на ветру. Мертвая девушка напряженно глядела вдаль. Митя миновал ворота — обычно распахнутые, сейчас они были накрепко заперты — и свернул на соседнюю улицу. Еще один новенький фонарь торчал на самой границе квартала. Сам не понимая, почему, Митя заторопился — казалось, что если он успеет проскочить туда, за фонарь, висящее в воздухе напряжение развеется без следа.
В этот момент воздух сзади дрогнул — словно его пронзила незримая молния. Митя обернулся — призрак кричал. Невидимая ни для кого, кроме него, мертвая девушка реяла в воздухе, вокруг нее клубилась тьма, а волосы и подол словно трепал ураган. И кричала, кричала, кричала, надсаживая горло в неслышимом для людей вопле!
Крик раздался впереди. Жуткий, словно ревел чудовищный многоголовый зверь, и одновременно истеричный. В переулок ринулась толпа.
Первыми слаженно, шаг в шаг, бежала четверка здоровяков — кузнецы, а может, мясники. Лица их были радостно-хмельными, а на руках они волокли выкорчеванную на бульваре скамью с тяжелыми чугунными лапами. Ни на миг не замедляясь, ринулись к выглядящему самым богатым дому и ударили скамьей в запертую дубовую дверь. Загудело. Здоровяки размахнулись еще раз и приняли равномерно колотить скамьей в дверь, будто тараном. Дверь затрещала. Отлетела первая щепа, вторая, раздался громкий хруст, и длинный разлом прочертил ухоженный мореный дуб. За дверью кричали, кажется, грозили полицией, но крик этот пропадал в таранном грохоте и утробном уханье здоровяков.