Страница 5 из 95
Глава 2. Так много тайн
— Чем нам тут обвинения предъявлять, господа полицейские лучше бы эдак-то по городу гонять запретили. Беда ж может выйти! — пробормотал инженер Пахомов, безуспешно пытаясь отчистить обсыпавшие сюртук плевки грязи.
— Я учту ваше мнение, господин Пахомов. — не меняя благожелательного выражения лица, сказал Меркулов. — А сейчас прошу всех заняться делом — все интересное здесь уже или закончилось… или еще не началось.
— Раааасходись, народ! Раааасходись! Неча тут пялится, без вас разберутся! — в толпе замелькали фуражки городовых, где-то залился трелью полицейский свисток и люд, неохотно, продолжая ворчать, принялся разбредаться.
Губернатор одарил Меркулова многозначительным взглядом, покачал головой, то ли осуждая, то ли просто в чем-то молчаливо сомневаясь, и зашагал к оставленному позади толпы экипажу. А господин Меркулов-старший не торопясь направился к сыну.
— Д… доброе утро. — поздоровался Ингвар, нервно переступая с ноги на ногу.
— Доброе, юноши, доброе. Видеть вас нынче по утру целыми и невредимыми — уже изрядное добро. — откликнулся Аркадий Валерьянович, постукивая кончиком трости по сапогу.
— Э-э… — Митя открыл рот, закрыл, мысли его лихорадочно метались. Вести с отцом как с чужим или заговорить как всегда… нет, как раньше… до того, как усилиями губернских дам появились сомнения, что они и правда — отец и сын. Как настоящий светский человек должен вести себя в эдакой ситуации? Подсказка не находилось — ничего, кроме подозрения, что совсем-совсем настоящий светский человек, вроде почти позабытого им за это время младшего князя Волконского, просто не позволил бы себе так неприлично запутаться в собственных родственных связях. Единственная подсказка, на которую расщедрился обычно всесильный светский этикет: не знаешь, что говорить — смени предмет разговора.
— Не опасно полицмейстера отпускать? Вдруг он что-нибудь… предпримет? — он уставился на пластрон отцовской сорочки, не находя силы поднять глаза выше, к лицу.
— Конечно же, предпримет. — согласился отец. — Меня весьма интересует — что именно.
— У него среди городовых и тюремных надзирателей могут быть… доброжелатели. Все же он долго в полицмейстерах… Может их против тебя настроить.
— Обязательно попытается. — покивал отец. — Погляжу, с кого начнет. Все же весьма неудобно подозревать всех.
— Или все же в Петербург поедет… к тем своим покровителям, что еще в силе…
— Тогда это будет интересно не только мне, но и твоему дядюшке. — в очередной раз покивал отец. — Подозреваемого иногда полезно отпустить побегать на свободе — узнаешь больше, чем на допросе. Риск, правда, порой сложно рассчитать. И уж вовсе не следует рисковать, когда речь идет о собственном сыне. — мягкое прикосновением к щеке заставило Митю поднять голову. — Поэтому я просто спрошу и рассчитываю на правдивый ответ. Почему вас ночью не было в доме и где вы были?
«О сыне… Речь идет о собственном сыне…» — слова отца гулом отдавались в ушах Мити. Отец… не поверил тетушке и по-прежнему не сомневается, что Митя — его сын. Или он… Что — или?»
— Мне… нам не понравилось вчерашнее поведение Людмилы Валерьяновны. — Ингвар, как всегда, прямолинеен, но сейчас обычно раздражающая бестактность германца показалась Мите спасением.
— Обоим не понравилось? — невозмутимо поинтересовался отец.
Ингвар гордо и непреклонно задрал голову, став похожим на идущего в бой гусака. Очень тощего гусака.
— И вы от всей широты и глубины своих оскорбленных юных душ сперва разнесли комнату Мити…
— Почему… разнесли?
— Ну право же, сын, как еще можно назвать ободранные обои… под неумело перевешанным зеркалом…
«Мара, нежить когтистая… — подумал Митя. — Да и Ингвар тоже… тот еще мастер…»
Ингвар ответил ему растерянным и одновременно возмущенным взглядом.
— А потом с утра пораньше удрали из дома и отправились… куда? — продолжил отец.
— Всего лишь опробовать автоматоны — мой и Зиночкин! Ингвар их оба починил — в подарок мне на именины! Ты знал? — с энтузиазмом откликнулся Митя. Губы его растягивала дурацкая счастливая улыбка. Значит, отец не сидел у себя, раздумывая, есть ли правда в словах тетушки, а пошел к нему… и не обнаружил ни его, ни Ингвара. Это было очень плохо. Но почему-то огорчиться не получалось.
— Что у тебя именины? Вполне. Я, знаешь ли, тоже к этому событию причастен. — брови отца саркастически изогнулись.
— Нас вахмистр Вовчанский видел — неужто не сказал? — Митя старательно держал лицо.
— Почему же, сказал… ты ведь ему четкие указания выдал — сказать, если будут спрашивать. К счастью, я догадался спросить.
«Отец не только в комнату пришел, но и по городу успел порыскать.» — сделал печальный вывод Митя. Ощущение счастья отступило, сменившись настороженностью.
— Только на третьего вашего спутника молодой господин Альшванг не похож. — отец оценивающего поглядел на него. — Ни ростом, ни… костюмом.
— Никак нет, ваше высокоблагородие. — поклон Йоэля сделал бы честь любому из великих князей — идеально выверенный, невероятно грациозный и исполненный такого количества оттенков и смыслов, что даже самые большие знатоки светского этикета потеряли бы головы от восхищения. — Я присоединился несколько позже.
— Снова утренняя примерка? — хмыкнул отец — и видно было, что он ни единому слову не верит.
— Боролся с душевным волнением как мог. Ты же знаешь, для меня хороший сюртук — лучшее лекарство. — ровно ответил Митя. И вот ни словом же не соврал, что ж такое недоверие, даже обидно слегка.
— Неужто насчет сорочек альвийского шелка тоже договорились? — сейчас отец явно и недвусмысленно провоцировал. Какое коварство бить по больному!
— Увы, не в моих силах! — развел руками Йоэль. — Да и откуда бы нам, простым провинциальным портным иметь аж альвийский шелк, ежели все поставки идут исключительно через посольство Альвиона в Петербурге, по собственному разумению лорда-посла.
— Вот именно… — кивнул отец. — А значит его контрабанда, случись она, не наносит ущерба империи и меня никак не касается. Как и все иное, не нарушающее закона и справедливости. — он оценивающим взглядом окинул все уменьшающуюся кучу железа, и снова испытываще оглядел всех троих.
На миг Митя задумался. В справедливости того, что он сперва забрал железо, а потом отдал его законным хозяевам, он нисколько не сомневался. Но что касается законности… Она могла стать предметом обсуждений. А у него не было ни малейшего желания обсуждать уже завершенное дело. В будущее надо глядеть, в будущее…