Страница 3 из 95
Иван Яковлевич торопливо отвернулся, делая вид, что не слышит.
— Отпустите меня, сударь! — полицмейстер отпихнул Гунькина. — Я вас знать не знаю!
— Что значит… не знаете? — Гунькин замер, растопырив разведенные для объятий руки и гневно воззрился на полицмейстера. — Я ж к вам вчера приходил? Приходил! Про ценные бумаги, которые у господина Карпаса ночью будут, говорил? Говорил! Просил, чтобы вы людей своих прислали? Просил! А больше я никому, ни полслова, только вам! Да скажите же им об этом! А то ведь меня и впрямь по их письму уволят! А я ни в чем не виноват! Только как лучше хотел!
— И что же, господин Карпас? Пришли к вам люди от Ждана Геннадьевича? — сквозь вдруг наступившую тишину вкрадчиво поинтересовались за спиной.
Красный, как перезрелый помидор, полицмейстер обернулся… позади, легко покачивая тростью, стоял самый ненавистный для него человек в городе. Наглый выскочка, плебей, пролезший в дворянство, ничтожный парвеню, возомнивший себя начальством! А позади него возвышалась объемистая фигура губернатора, и взгляд у того был весьма недобрым.
— Мое почтение, ваше превосходительство господин губернатор, ваше высокоблагородие господин начальник департамента! — Карпас солидно поклонился. — Посетили нас некие люди, да… Попытались у меня саквояж с ценными бумагами отобрать. Оружием угрожали. Двоих из них мои работники задержали, как я и имел честь сообщить в отправленной вам записке. Готовы передать их в ваши руки, в надежде на правосудие. — он кивнул, дверь склада снова распахнулась. За веревку, как водят купленную на рынке козу, охранник склада вывел двоих — тощего высокого мужика в драных портках и длинном, не по размеру, пиджаке, и его мелкого приятеля. Связанные общей верёвкой, они шли мелкими, семенящими шажками, мелкий плаксиво куксился, а тощий кидал по сторонам мрачные ненавидящие взгляды.
— Городовой! — не повышая голоса, окликнул Меркулов.
— Тута я, ваше высокоблагородие! — откликнулся торопливый голос с неприятным причмокиванием. — А ну, рррразойдись! — из всколыхнувшейся толпы, едва не спотыкаясь от усердия, вывалился городовой. И вытянулся во фрунт перед Меркуловым.
Тот окинул неодобрительным взглядом его несколько неуклюжую фигуру в плохо подогнанном мундире и махнул в сторону налетчиков:
— Обоих в участок! Там разберемся!
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — раздувая грудь, рявкнул городовой и перехватив веревку из рук складского охранника, потянул налетчиков за собой. — Шевелись, канальи!
В толпе засвистели, в налетчиков полетели комья земли и огрызки. Мелкий захныкал, а тощий обернулся и прошелся запоминающим взглядом:
— Ничё, жидовня, еще встретимся! Я вас всех хорошооо запомнил!
— Городовой! — удивленно вздернул брови Меркулов, и тот, словно спохватившись, замахнулся на тощего кулаком:
— Поговори у меня!
— Учить их еще и учить. — устало вздохнул Меркулов, поворачиваясь к губернатору. — Ваше превосходительство, я со всем вниманием и почтением отношусь к вашим рекомендациям, но согласитесь — не могу же я оставить в полицмейстерах человека под эдакими подозрениями?
— Да как вы смеете! — задохнулся полицмейстер. — Этот господин лжет, я его не знаю!
— То есть, как это — не знаете! — заверещал Гунькин. — Я ж вас в ресторацию пригласил, стерляжье ухой угощал, лафитничек[1] поднес, всё честь по чести! Нас и прислуга тамошняя видела!
— Я уверен, все это огромное недоразумение. — губернатор продолжал буравить полицмейстера недобрым взглядом.
— Вполне возможно. Меня несколько беспокоит изобилие недоразумений вокруг Ждана Геннадьевича: то он к отражению набега опоздает, то к возвращению железа появится наоборот… чересчур вовремя. Так что свое решение я оставляю в силе: от должности Ждан Генадьевич отрешен до полного прояснения всех и всяческих недоразумений.
— Ваше превосходительство! — полицмейстер, красный, растерянный, повернулся с губернатору и уставился на него взглядом, одновременно требовательным и молящим. — Да как так-то? Вы ж обещались… — губернатор нахмурился, так что аж ласточкины хвосты его бороды встопорщились, и полицмейстер зачастил. — Я? С Виталийцами? Да еще и с налетчиками? В сговоре? Да я вас… на дуэль! — заорал он, оборачиваясь к Меркулову, и дергая пальцами у пояса, будто норовя схватить эфес отсутствующей сабли.
— Вы, голубчик, не заговаривайтесь! — еще больше нахмурился губернатор. — Если каждый отставленный от должности чиновник будет своего начальника на дуэль вызвать — это ж полный разброд и шатание по всей империи начнется.
— Простите Ждану Геннадьевичу его волнение, ваше превосходительство. — рядом с полицмейстером вдруг встал Лаппо-Данилевский. — Тяжело честному служаке слушать, как его офицерскую честь втаптывают в грязь, а его слово дворянина ничего не стоит перед обвинением каких-то… — он презрительно скривился. — Иноверцев.
— Да я православный! — разгневанно заорал Гунькин.
— А мы и вовсе о господине полицмейстере и слова не сказали. — покачал головой Карпас.
— Вот-вот, — пробормотал каббалист. — Паны дерутся, а у бедных иудеев…
— Чубы трещат? — удивился Пахомов.
— Пейсы летят! Во все стороны!
— Ждан Геннадьевич, как честный служака, должен быть сам заинтересован в проведении тщательного расследования. Ради подтверждения его безупречной репутации и верности присяге. — Меркулов улыбнулся полицмейстеру с поистине акульей приветливостью. — Допросим налетчиков, опросим свидетелей, сличим показания, все чеки, векселя, бумаги тщательно проверим. — с явным удовольствием перечислял он.
Только своим удовольствием — потому как полицмейстер заметно побелел, да и Лаппо-Данилевскому было явственно не по себе.
— Будет ли это расследование беспристрастным? — вдруг высунулся вперед Алешка. — Ведь это вашего сына Ждан Генадьевич изобличил в связи с противуправительственными элементами… и всяческими инородцами. — и Алешка, ничуть не стесняясь, кивнул на Йоэля и Ингвара рядом с Митей.
— Слышь, чё говорят! Наш само-главный полицмейстер жидам продался! — ахнули в жадно прислушивающейся толпе.
— И не жидам вовсе, а варягам — вона, один у него в доме живет!
— Я не варяг, я германец! — запротестовал как всегда легко поддающийся на провокации Ингвар.
— Один Пек: что те — бандиты, что эти! Пока панов из Петербурху тута не було — и набегов не було. А как понаехали, так сразу и понабежали!
Толпа глухо, неприязненно заворчала.