Атомные в ремонте

Подводной лодке «Ленинский Комсомол» в этом походе повезло: ни один парогенератор не потек, и пользоваться новой системой не пришлось. А вот Хрущеву не повезло. Его в Мурманске вначале встретили гостеприимно. Но когда на митинге, проходившем на мурманском стадионе, Хрущев стал намекать, что на то, что северяне получают много всяких надбавок, те почуяли, что он готовит ту же операцию, что на заводе «Красное Сормово», где якобы народ предложил «заморозить» облигации госзайма, и его освистали. Никита разъярился, и в это время телевизионную передачу прекратили. Больше он с гражданским населением не встречался, а стал ездить по флотским базам, где все проходило чинно.

Увидев в губе Оленьей несколько эсминцев, Хрущев приказал подумать, как их превратить в рыболовные сейнеры. В Гремихе он распек строителей за малоэтажные дома. Генерал Петр Никитич Кружилин пытался вставить словчко: тут везде наблюдаются карстовые явления, и тяжелые сооружения проваливаются. Слово «карст» Никита услышал первый раз в жизни, и заявление Кружилина воспринял как личное оскорбление. Василий Петрович Разумов, сопровождавший Хрущева, не знал, как прокомментировать его указания во время этой поездки по флоту. Они показывали, насколько серый, но самоуверенный мужик пробрался на самый верх.

Но вернемся к нашему эпизоду.

В результате дебатов руководство пришло, наконец, к единому мнению, что на обеих лодках нужно выполнить те работы, которые предусматривались на «Ленинском Комсомоле» перед походом на Северный полюс, а также работы, предписанные решением, вышедшим по результатам анализа катастрофы на «Хиросиме» (глава «Атомные приходят на перезарядку»). Кроме того, на каждой лодке подлежали устранению фактические дефекты материальной части. Команда на выполнение этих работ была дана бригадам рабочих, а руководители продолжали спор о том, делать ли еще что-нибудь сверх намеченного, или нет.

На одном из заседаний у П.Г.Котова возникла идея назначить на каждую лодку представителя комиссии с правом контроля хода работ и их приемки. Этот представитель обязан был каждый день в 17.00 являться на заседание комиссии и докладывать о ходе работ. На «космонавта №!» был назначен я, а на «космонавта №2» – Новиков, и между нами началось соревнование.

На моей лодке руководил работами заместитель главного инженера северодвинского завода Олег Николаевич Соколов, опытнейший инженер, хорошо знающий себе цену. Вначале не хватало рабочих для развертывания работ. Я возмущался: столько ненужного народа в шляпах понаехало, а рабочих мало. Но Соколов выдержал натиск со всех сторон и наличными силами справился со своей работой своевременно, так как рабочие у него были высшей квалификации и высшей сознательности. Правда по теперешним меркам их сознательность взяли бы под большой вопрос, поскольку они после смены «причащались» спиртом из огромного бидона. Но ведь это считалось чем-то вроде дезактивации и лечения от полученных доз радиации.

Я занялся живым делом и несколько освободился от бесконечных заседаний. Затраты нервной энергии на них не окупались положительным эффектом. На лодке во всю шли работы, а руководители все еще спорили об их номенклатуре. Апогея эти споры достигли при вновь приехавшем В.А.Фокине, когда все собрались в его каюте на плавбазе «Гаджиев».Ю.Г.Деревянко, отбиваясь от наседавших военных, отказался выполнять какие-либо дополнительные работы, сославшись при этом на ЦК, который якобы не поймет нас, если мы раздуем большой ремонт и не уложимся в срок. А.И.Круглов ответил ему, что флотилия настаивает на выполнении как раз тех работ, которые предписаны постановлением ЦК КПСС. Деревянко закричал срывающимся голосом, обращаясь к Фокину: «Уймите этого капитана 2-го ранга!», на что Фокин ответил: « Вы и на меня кричите? Я вынужден буду доложить, где следует». Деревянко обхватил голову руками и не проронил больше ни слова. Споры прекратились.

На моей лодке довольно быстро вырезали лист прочного корпуса, выгрузили старые паросборники и подготовили к загрузке новые. Однажды политработник контр-адмирал Бабушкин спросил меня, что такое паросборник. Мы шли по пирсу, на котором лежали демонтированные старые и не погруженные еще новые паросборники (их почему-то все называли «поросятами»). Я ему показал этих «поросят» и объяснил разницу между ними. Бабушкин в этот же день щегольнул своими познаниями, сказал Рассохо, что он может ему объяснить, что такое паросборники. Рассохо, всегда дотошно вникавший в технические вопросы, смерил Бабушкина взглядом и ответил: «Когда мой бушлат висел на гвозде, ты еще сидел в гнезде».

С утра я облачался в спецодежду и шел в реакторный отсек проверить, как идут дела, выяснить у мастеров, что сегодня они мне будут предъявлять на приемку и к какому часу будут готовы. Затем я переодевался в «чистую» одежду и направлялся в остальную часть лодки. Тут же я договаривался с Сибиряковым о взаимодействии во время испытаний, если мне для приемки нужно будет подавать воду, гелий, воздух или электроэнергию.

С Сибиряковым мы сработались не сразу. Поначалу у него были барские замашки: пусть мне сделают то и это. Работ своими силами он не планировал, обеспечением заводских работ не занимался, о приемке этих работ не подумал. Экипаж не изменил распорядка дня, на лодке появлялся только на подъем флага и для проворачивания механизмов, остальное время занимался в классах. С этими настроениями я начал бороться с самого начала и добился нацеливания всех сил экипажа на подготовку к походу.

После обеда я вел приемку, в 17.00 докладывал комиссии о состоянии дел, вечером, в чаще всего ночью опять вел приемку. Иногда я заходил на «космонавта №2» работа там шла споро, отставали они от нас дней на пять. Там тоже организовали работу силами экипажа лодки.

Как я уже упоминал, на житье мы расположились на плавказарме. Построили ее финны, якобы для лесорубов. Все плавказармы носили названия северных лесных рек; эти названия были вытканы на одеялах (постельные принадлежности входили в комплектацию плавказармы). Наша называлась, кажется «Мезень». Плавказарма была довольно комфортабельным жилищем. Отделана она была пластиком, каюты хорошо отапливались и проветривались, всегда была горячая вода. У финнов была замечательная сантехническая арматура. Без всяких усилий, одним пальчиком можно было повернуть вентиль на батарее отопления и отрегулировать обогрев. В целях экономии пресной воды на кране умывальника было устройство с гашеткой для отключения воды. Когда на гашетку перестаешь нажимать, она срабатывала с довольно громким гидравлическим ударом, который было слышно в коридоре. Бывало, идешь по коридору обедать и слышишь то слева, то справа короткие пуски воды. Значит, в этих каютах кто-то перед обедом разбавляет водой из-под крана спирт в стакане. На плавказарме была хорошая кают-компания. Кинозал, баня и сауна. Неплохо финны заботились о лесорубах.

Жил я в каюте с Валентином Петровиче Тюкиным. Он с недавних пор работал в Госкомиздате по судостроению, а до этого был строителем лодок в Северодвинске. Валентин Петрович – коренной архангелогородец, и я его отношу к той плеяде земляков Ломоносова, что всегда отличалась природной сметкой и недюжинным умом. Мы с ним подружились, испытывали взаимную симпатию, которая продолжалась очень долго. В.П.Тюкин в министерстве получил несколько повышений и стал начальником инспекции по качеству, что очень соответствовало его натуре и наклонностям.

Иногда мы ходили в жилой городок, до которого от нас было километров пять. В городе было уже более двух десятков домов и функционировал магазин военторга. Купив папирос, мы возвращались обратно. Дорога была проложена по краям сопок, и однажды на наших глазах ее участок длиной около километра провалился метров на 30 вниз. В обход провала срочно сделали пешеходную тропу и начали пробивать новую дорогу. Вот это и был пример карстового явления. Мне были известны еще пять случаев, когда проваливались корни причалов, уходили в пустоту забиваемые сваи. Так что генерал Кружилин знал, о чем говорил Хрущеву. Тем не менее генерал был срочно демобилизован.