Атомные в ремонте

Я попросил разрешения изложить свое мнение и сказал, что маломагнитные лодки находятся в ужасном состоянии, они тонут у пирсов, их надо срочно спасать, и нет лучше мер, чем те, которые предусмотрены в подписанном им решении. Плавдок находится в гуще событий, на нем ежедневно работает по 800 квалифицированных рабочих, а на флотилии он не нужен. По своим характеристикам он не может поднять новые лодки. Завод перед постановкой лодки в док облегчает ее за счет выгрузки батарей и оборудования, подлежащего ремонту в цехах. И даже после этого есть опасность сбить кильблоки, и лодку заводят по струне в тихую погоду.

Главком сказал, что он что-то про «маломагнитку» слышал, но не представлял, что дело обстоит так серьезно.

Адъютант давно уже стоял в дверях, держал за плечики тужурку Главкома и бросал на меня испепеляющие взгляды. Главком оделся и велел мне быть с ним на заводах.

Сначала мы были на судостроительном заводе. Послушав директора, Главком взял слово и изложил мои вопросы. Дар красноречия у него был редкий, мне самому так изложить эти вопросы ни за что не удалось бы. Войдя в азарт, Главком заодно решил и первый мой вопрос, забыв, что отверг его утром.

Затем мы переехали на судоремонтный завод. Там задавалось много вопросов, и каждый раз Главком поднимал меня. Я подыгрывал ему, подводя дело к тому, чтобы окончательное решение принял Главком, хотя эти решения мог принять и я сам. На этом заводе у меня не было серьезных проблем. Вопросы сыпались не от руководства завода, а от каких-то сановников, которых я никогда раньше не видел, теперь же их в кабинете директора набилось множество.

Когда закончилось совещание, я попросил директора завода Григория Лазаревича Просянкина поднять вопрос о доке, считая, что железо надо ковать пока горячо. Просянкин спросил: «Сергей Георгиевич, а как будет с доком? Мне нужна ясность. То его оставляют, то забирают. Если ты его забираешь, я не буду брать в ремонт маломагнитные лодки, и всем все будет ясно». Главком ответил: «А док я у тебя заберу».

На другой день Главком и мы при нем поехали в учебный отряд, там был выпуск специалистов. На плацу состоялся парад. Главком стоял на импровизированной трибуне, а мы в шеренге по одному рядом с ней. После прохождения матросов выстроили перед трибуной в каре и Главком, похвалив их за хорошую строевую подготовку, выступил с напутствием минут на сорок. Он так хорошо говорил о службе, долге, родителях и девушках, что матросы слушали затаив дыхание, а нас, стариков, и меня в том числе, прошибла слеза.

Потом пошли по учебным классам. Запомнилось, как у маневрового устройства турбины лихо докладывал главстаршина с орденом Красной Звезды. Начальник учебного отряда сказал Главкому, что это один из немногих спасшихся с погибшей в Атлантике атомной лодки. Главком потрогал орден и молча обнял главстаршину.

В этот же день Главкома вызвал министр, и мы продолжили проверку Северного флота уже под руководством О.Б.Комарова.

По приезде в Москву я доложил Новикову обо всех перипетиях командировки, и чем дальше я говорил, тем больше он надувался. Он ревновал меня к Главкому, а на «маломагнитку» ему было наплевать.

Через месяц, когда Новиков был в отпуске, от командующего флотом Лобова пришла шифровка о том, что завод требует продления аренды дока, и флот просит решения по этому вопросу. Я подготовил разрешение продлить аренду на два года, и Б.П.Акулов поехал к Главкому его подписывать. Главком подписал, подмигнул Борису и сказал: «Через два года опять просить о продлении аренды».

Так были спасены лодки с маломагнитными корпусами.

БОРЬБА С ТРЕЩИНАМИ

В середине 60-х годов погибла американская атомная подводная лодка «Трешер». По некоторым признакам считалось, что у нее лопнул сварной шов на циркуляционной трассе главного конденсатора турбины. Мы тогда считали, что американцы поплатились за свое легкомыслие: слишком малые запасы прочности закладывали они в свои расчеты. У нас же разница между предельно допустимой глубиной погружения и расчетной была очень большой, и мы считали, что подобного с нашей лодкой произойти не может.

Но уже в 1968 году наши взгляды на этот счет коренным образом изменились.

Однажды, в начале мая 1968 года, меня вызвал В.Г.Новиков. У него сидел офицер из ГУК ВМФ капитан 1-го ранга Юрий Александрович Ходилов, он докладывал о своей поездке на Камчатку.

Там произошла такая история. Одна из атомных подводных лодок после докования осуществляла контрольное погружение, и на стометровой глубине в турбинном отсеке появилась течь забортной воды. Течь была своевременно замечена, лодка всплыла и была возвращена в док. Текло из сварного шва на горловине корпуса захлопки циркуляционной трассы. На чертежах этот сварной шов не значился. Находившиеся на Камчатке военпреды из Комсомольска уговорили флотилию шума не поднимать, вызвали из Комсомольска необходимых рабочих и инженеров и доложили по команде в ГУК ВМФ. В ГУКе встревожились, послали на Камчатку Ходилова, а от нас тоже затаились.

Как выяснилось, при формировании прочного корпуса лодки корпус захлопки циркуляционной трассы приварили неправильно. Его ориентировали относительно линии вала, а нужно было относительно диаметральной плоскости. Это обнаружилось при монтаже циркуляционной трассы, и вырезать корпус захлопки для его правильной установки было уже нельзя, так как прочный корпус уже прошел гидравлические испытания и был насыщен оборудованием. Тогда и появился этот «незаконный» сварной шов: верхнюю часть корпуса захлопки отрезали, развернули, как надо и приварили. Этот шов и потек. Сварщики из Комсомольска довольно быстро разделали и заварили шов, а во время его гидравлических испытаний корпус захлопки опять потек, но уже в другом месте. Появилась сквозная трещина в юбке корпуса захлопки. Представители Комсомольска заявили, что эта трещина к ним отношения не имеет, и уехали. Уехал и ХОдилов. И вот теперь он нас предупреждал, что на нашей лодке течет конструкци прочного корпуса.

Мы были поражены. Как же можно было увидеть трещину и, не приняв никаких мер, уехать? Новиков любил такие моменты обыгрывать и тут случая не упустил.

Была назначена комиссия под моим председательством и направлена на Камчатку. Мы летели вдвоем с Юрой Ходиловым, которого отругали и послали обратно на Камчатку.

Летели трудно. По расписанию единственная посадка была в Красноярске. В этом аэропорту мы сильно задерживались с вылетом, и у нас было время немного посмотреть город. Сели на троллейбус и поехали в центр. Город старинный, кварталы старых домов перемежаются с промышленными массивами и новыми микрорайонами, застроенными в стиле «баракко». Енисей и его мосты – величественное зрелище. Но люди казались худыми, замученными, были одеты настолько ненарядно, что было неприятно смотреть.

После Красноярска, из которого мы с трудом вырвались, нас ожидала непредвиденная посадка в Якутском аэропорту. На нас были плащ-пальто и белые фуражки, а в Якутске в это время было -50 градусов по Цельсию, так что из здания аэровокзала мы не выходили. Аэровокзал был полон народа. Половина пассажиров была стандартного кавказского типа, как будто мы не в Якутске, а в Москве на Центральном рынке. Группами стояли молодые якутские «стиляги» с длинными волосами и в иностранных шмотках. В Якутске мы проторчали до утра.

Но вот и Камчатка: лесистые склоны сопок, из которых поднимаются заснеженные вершины вулканов, некоторые из них слегка курятся. Город Петропавловск расположен на берегу Авачинской бухты. Эта огромная бухта надежно защищена от штормов и тайфунов и может принять в свои многочисленные заливы и на рейд чуть ли не все военно-морские флоты мира. Если Неаполитанский залив украшен Везувием, то на берегах Авачинской бухты находятся три огромных вулкана, которые вместе с буйной растительностью и быстрыми речками придают пейзажу неповторимое очарование. К сожалению, Петропавловск с Неаполем в сравнение не идет. Распланирован он неряшливо, застроен как попало. В нем нет, пожалуй, ни одного здания, достойного быть запечатленным даже на видовой открытке.