Атомные в ремонте

Перед началом погрузки нам должны были позвонить, а пока мы сидели в тепле и травили. Вдруг раньше времени раздается звонок, и почему-то в прошедшем времени нам докладывают о погрузке. Я приказал прекратить работу, и мы побежали на лодку. Сборка на кране висит над отсеком, и невооруженным глазом видно, как она скособочилась. Проверили. Оказалось, что сборка застроплена без штатного приспособления. Моя инструкция из 14-и пунктов забыта и не выполняется. После уже пережитых волнений заклинить сборку в корпусе реактора было бы совсем ни к чему. Перестропили, проверили на лодке крен и дифферент и начали с Богом. Опять руководил работой Тертычный, и опять все у него прошло, как по маслу. Вот уж поистине у человека дар Божий! Ведь это даже не мастерство, а искусство: корабли кренятся и раскачиваются на воде, а он точно опускает длинномерную махину в отверстие с полумиллиметровым зазором.

Оказалось, этого момента на флоте ждали и следили за ним внимательно. Первым пришел ко мне командир подводной лодки. Он сказал, что весь экипаж с тоской смотрел, как умирает их корабль, и вдруг лодка начала оживать и теперь будет здоровее, чем при рождении. Затем приехал командир дивизии контр-адмирал Лойканен. Этот сразу приступил к делу и стал выведывать, когда лодка будет готова и уйдет с завода. Потом появился заместитель командующего флотилией Эрлен Фомич Зенкевич, с которым нас связывали многолетние дружеские отношения. Он сказал, что на флоте всем понравилось, с какой энергией я добывал обмундирование и плавкран. Спросил, не надо ли еще чем-нибудь помочь.

Комплименты, конечно, были очень приятны, но по-настоящему порадоваться не пришлось. На соседней, плановой лодке обнаружилась большая неприятность.

После выгрузки активной зоны и перед загрузкой свежих тепловыделяющих сборок была проведена калибровка отверстий под эти сборки. В одном из отверстий обнаружили непроходимость. Два дня искали причину и выяснили, что один из титановых прутьев, из которых набрана центральная компенсирующая решетка, погнут в нижней части.

На аварийной подводной лодке дел было еще порядочно, но только работа по установке упоминавшихся уже шпонок была сложной и еще не освоенной перезарядчиками. У нас было двое специалистов: мастер-исполнитель и мастер ОТК. Я заблаговременно поручил военпреду Сергею Сергеевичу Защеринскому досконально изучить технологию установки шпонок, руководить этой работой и принять ее.

Предусмотрительность всегда себя оправдывает, а в данном случае просто выручила нас. Мы уже заметили, что мастер ОТК очень боится идти в реакторный отсек, и ждали, какой он выкинет номер, чтобы отбояриться от своих обязанностей. Он поступил просто и мудро: напился до положения риз, попался на глаза начальнику охраны завода и лишился пропуска на завод. Мастер-исполнитель добросовестно подогнал две шпонки, после чего его буквально вытащили в санпропускник, так как от усталости он не мог стоять на ногах. Ведь подгонка происходила прямо в реакторе, где нельзя ни присесть, ни прислониться. Защеринский подогнал оставшиеся шпонки и сам у себя принял работу, оформив приемочное удостоверение.

С этого момента подводная лодка перестала быть аварийной, и на ней выполнялись хорошо освоенные работы по обычной перезарядке реактора. Мы полностью переключились на бывшую плановую лодку, ставшую теперь аварийной.

Представители промышленности высказались за замену экранной сборки и на этой лодке. Во мне все восстало против этого, я не мог даже подумать о том, чтобы еще раз пережить эти волнения, когда все зависит от искусства даже не Тертычного, а менее опытного инженера. У всех кончились командировки, и я отпустил людей по домам, оставив только Вктора Ивановича Маслова для связи с бюро-проектантом.

Валентин Иванович Кашин у себя в гостиничном номере забрался на кровать под одеяло (было по-прежнему холодно) и принялся изобретать приспособления. Нам виделись два пути устранения дефекта: выпрямление погнутого прута или его отрезка. Сложность задачи обусловливалась труднодоступностью места дефекта и необходимостью жесткой фиксации компенсирующей решетки от возможных при рихтовке перемещений. Если не зафиксировать решетку, можно повредить хрупкие графитовые направляющие, по которым решетка совершала поступательное вертикальное перемещение.

Несколько суток прошло в таком режиме: ночью завод изготавливает приспособление, днем ведутся безуспешные работы по рихтовке прута, вечером проектируется новое приспособление и т.д. Ясность пришла неожиданно и с той стороны, откуда ее не ждали. Вечером я краем уха слушал какую-то околонаучную передачу по телевизору, и в ней упомянули о том, что для титана характерна так называемая «память формы». Стало ясно, что в решетке стоит отрихтованный ранее прут, который благодаря этой самой «памяти» титана, принял уже в реакторе прежнюю изогнутую форму. Поэтому вариант выпрямления прута отпал.

Приспособление для отрезки к этому времени было уже готово. Резать мы побаивались, так как опилки могли посыпаться в реактор. Особенно неприятным было бы раскалывание осуществляющего резку камня, а это явление нередкое. Но другого выхода не было. Звоню в бюро-проектант реактора, прошу разрешение на отрезку «А вы сможете?» – «Сможем». – «Тогда режьте, а мы телеграфируем, какую запись нужно сделать в формуляре реактора».

Завод выделил нам двух мастеров, умельцев на все руки. Пошел с ними знакомиться. Они говорят: «Не волнуйтесь, все сделаем аккуратно». Взяли они наше приспособление, тут же его забраковали из-за высокой вибрации и изготовили свое. Вместо камня для резки прута они применили какую-то невиданную резину. В четыре ячейки промежуточной плиты поблизости от места резки вставили раструбы от вакуумной машины, чтобы отсасывать опилки. Потом рабочие «врезали» по стакану спирта и пошли в реакторный отсек. Через два часа все было закончено. Стержень вытащили из реактора и предъявили мне для осмотра.

Просматривая журнал перезарядки, я обнаружил, что из этой ячейки канал извлекался не четыре-пять минут, как обычно, а шесть часов. Все время соскакивал или рвался тросик на перегрузочном контейнере. Перезарядчики пеняли на плохое качество тросиков, а дело-то было в изогнутом пруте.

Из этого случая можно было сделать далеко идущие выводы. Я уже рассказывал, что все перезарядки мы делали не из-за выгорания ядерного горючего, а из-за разгерметизации оболочек тепловыделяющих сборок (ТВС). ВМФ был крайне недоволен качеством активных зон, и это стало предметом разбирательств на высоком уровне. Минсредмаш признал тогда свою вину и принял меры к исключению промахов в будущем. Теперь у меня возникла мысль: а что, если в реакторе из сотен титановых прутьев попадется хотя бы один выпрямленный перед приваркой к компенсирующей решетке? Тогда он выгнется в реакторе и будет причиной разгерметизации ТВС. Но виноватым в аварийном состоянии активной зоны будет уже совсем другое министерство, а именно: Миноборонпром, которому подчиняется реакторостроительный завод.

Вот почему я должен был сам осмотреть прут, и осмотр подтвердил мои соображения. Более того, через пару месяцев уже на другой лодке были обнаружены и отрезаны два титановых прута с прогибами.

После осмотра проклятого прута я опять долго не мог встать со стула, мучился всю ночь в гостинице какой-то смесью гипертонии с желудочным расстройством. На следующий день я улетал домой. По дороге в аэропорт несколько раз останавливал машину и уходил в тундру – было дурно. Вылет самолета задерживался на шесть часов. Мне в аэропорту было так худо, что хоть ложись на пол, но, в конце концов, полегчало, и домой я приехал просто усталый.

Перед отъездом поговорили с Рогачевым. Я передал ему доверительно свою рукопись, в которой изложил недостатки, имеющиеся на Северном флоте при организации перезарядок, а также предложения по их устранению. Евгений Константинович обещал засекретить мои листки, отпечатать и проработать с офицерским составом.

О Тертычном он сказал, что за волынку осенью его следовало бы наказать, а за работу зимой наградить орденом. Плюс и минус взаимно уничтожаются. Вот так-то: ордена давали и за хороший урожай картошки, а тут и энтузиазм, и мастерство, и самопожертвование… О Кашине отозвался так: «Отличный инженер. Я бы с удовольствием взял его вольнонаемным сотрудником и выхлопотал бы ему персональный оклад. А ремонтным отделом он руководить не может». Спросил меня, кого бы я предложил на место Кашина. Я сказал, что можно посмотреть кандидатуру Защеринского – подводные лодки знает, заводы изучил, честолюбив, хоть отбавляй, будет стараться. Впоследствии его и назначили начальником ремонтного отдела.