Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 24 из 55

Научный руководитель Александр Ильич Лейпунский старался вытянуть это направление развития реакторостроения на магистральный путь. Большинство, в том числе и я, относились к установке с жидкометаллическим теплоносителем скептически. Председатель государственной комиссии по приемке опытной лодки, вице-адмирал Г.Н.Холостяков, высказался так: «Если бы мне предложили на выбор двух коней, Александрова и Лейпунского, я бы выбрал коня Лейпунского». Но это мнение субъективное. Ведь Г.Н.Холостяков, несомненный герой Великой Отечественной войны, звание Героя Советского Союза получил не на войне, а именно за эту лодку. А во время войны он руководил знаменитыми новороссийскими десантами, десантами на Керченский полуостров, командовал Дунайской флотилией, когда она участвовала во взятии Белграда, Будапешта и Вены. И после войны он был хорошим командующим флота, а вот оказался в Государственной комиссии по приемке кораблей. Мне кажется, что в этом сыграли роль два обстоятельства: во-первых, он дважды во время войны сменял на постах будущего Главкома ВМФ С.Г.Горшкова (на Новороссийской военно-морской базе и на Дунайской флотилии) и оставил о себе лучшее впечатление, и, во-вторых, он во сто раз больший вклад внес в оборону и освобождение Новороссийска, чем безвестный тогда «герой Малой Земли» Л.И.Брежнев. Вот поэтому-то Холостяков и оказался в тени.

Наши с Георгием Никитичем кабинеты были через коридор напротив, и я его видел каждый день. Энергичный, живой, с шапкой густых черных без проседи волос, с молодым лицом, он был полностью захвачен своим делом. На груди у него был полный иконостас, и я разглядел там высокие полководческие и флотоводческие ордена, какие заслужить можно было только во время войны. Среди иностранных орденов выделялся драгоценный орден Бани. Ордена и стали причиной гибели Георгия Никитича. Когда он был уже на пенсии, к нему в квартиру под видом корреспондентов проникли спекулянты орденами. Они убили его вместе с женой и унесли тужурку с орденами, но вскоре были схвачены.

Еще во время ремонта лодки, когда до перезарядки дело еще не дошло, возникли сложнейшие вопросы. Несколько раз я собирал для их решения совещания, на которые съезжались сплошь лауреаты Ленинской премии из Ленинграда, Обнинска, Подольска и Москвы. Наиболее видной фигурой был Александр Карпович Назаров. Он был высоко эрудированным инженером старой закалки. За участие в «промпартии» он отсидел довольно продолжительный срок. В заключении целая группа таких специалистов работала по специальности. Известные номограммы Пампеля, которыми несколько поколений инженеров пользовалось при расчетах гребных винтов, были разработаны именно в этой группе. Сергей Александрович Базилевский, мой учитель и воспитатель, в этой же группе спроектировал подводную лодку с единым двигателем. Там же Гирсом были написаны труды по ходкости корабля. А.К.Назаров ни словом не обмолвился о том периоде своей жизни, и вообще был крайне скуп на слова. Зато к каждому произнесенному им слову следовало относиться крайне внимательно, настолько тщательно оно было взвешено.

Когда в результате обсуждения на совещании вопрос выяснялся, я благодарил лауреатов и отпускал домой. Первое время они с недоумением спрашивали, когда же будет составлен протокол совещания. Я им отвечал, что протокол не нужен, так как мне после совещания стало ясно, какое нужно принять решение. С непривычки они чувствовали себя неуютно, а потом им такая процедура понравилась, и они стали значительно откровеннее.

Ремонт был хотя и сложным, но работали мы дружно, и все шло, в основном, по плану. А вот с перезарядкой дело обстояло плохо.

Для ее осуществления нам нужно было выполнить проект и переоборудовать лихтер-4 под хранилище отработавших атомных зон. Подольскому заводу нужно было изготовить перегрузочный скафандр, очень сложное, я бы даже сказал, заумное сооружение, и пульт управления им. Нам должны были еще изготовить свежие активные зоны, кантователь их для сборки и механическую часть системы управления и защиты. От северодвинского завода, где лодка ремонтировалась, требовались плавучий док, помещение для сборки активных зон, оборудование для регенерации сплава, надежное обеспечение паром для разогрева сплава и многое другое.

Из всех этих мероприятий только переоборудование лихтера не вызывало сомнений, так как оно выполнялось нашим мурманским заводом, а состояние всех остальных дел удручало. Подольский завод обещал через год сделать скафандр, а еще через год сдать его на межведомственных испытаниях. Механическая часть системы управления и защиты не изготавливалась, так как фрезеровщик экстра-класса был в отпуске, а другие не способны были эту работу выполнить ввиду вычурности конструкции. Северодвинский директор Е.П.Егоров вдруг «закусил удила» и заявил, что не допустит на своей территории перезарядки этой лодки, требовал забрать ее, делать с ней, что угодно, а на него не рассчитывать.

Илье Яковлевичу одному не справиться было со всеми этими задачами, и мы стали решать их втроем: Илья, Женя Балабанов и я. За Ильей оставили свежую зону, за Балабановым закрепили подольские проблемы, а за мной – северодвинские. Е.П.Егоров отказывался со мной встречаться, его работники от участия в работах на словах отказывались, хотя потихоньку все делали. Мы забросили все остальные дела, переключились на эту лодку и все-таки все нужное обеспечили.





Когда на северодвинский завод пришли переоборудованный лихтер и ПТБ, прибыли свежие зоны и перегрузочный скафандр, Егоров прекратил свою забастовку и принялся энергично помогать нам.

На перезарядке мы были все трое, туда же приехал Лев Максимович Беляев. Руководителем перезарядки был Валентин Иванович Кашин, который основательно изучил всю технологию и провел операцию образцово показательно. Научными руководителями были Геннадий Николаевич Степанов и Могильнер из Обнинска. «Конь Лейпунского» оказался очень хлопотным в эксплуатации, и в ремонте, и когда его сдали из ремонта, мы еще некоторое время не могли отдышаться. Стало очевидным, что Илье Яковлевичу и с перезарядками одному не управиться, но и от ремонта уже нельзя было оторвать ни меня, ни Евгения Павловича. Мы попросили у В.П.Разумова дать нам еще одного офицера, и он согласился.

Мы решили взять к себе офицера-физика, так как никто из нас троих не имел в этой области фундаментальных знаний. Я вспомнил об Александре Александровиче Жданове. Впервые мы познакомились в 1961 году, когда он привез из ремонта гнутый технологический канал. Второй раз я его встретил на северодвинском судоремонтном заводе, куда он был приглашен производить физический пуск реакторов одной из ремонтировавшихся лодок.

Жданов охотно согласился у нас работать, тем более, что он был москвичом. Он пришелся у нас ко двору. Трудолюбивый, скромный, всегда в хорошем расположении духа, уважительный к старшим и очень аккуратный. Но усилить управление перезарядкой нам не удалось. Из строя вышел Илья. Из отпуска он пришел сильно похудевший, с жалобами на боли в горле. Специалисты определили рак гортани, сделали опреацию, после которой Илья перестал говорить и дышал через трубку. После последовали еще две операции, и Ильи не стало.

Первое время я много помогал Жданову, тем более, что в вопросах перезарядки появились новые проблемы. Помогал ему и Женя Балабанов, который руководил двумя аварийными перезарядками на Тихоокеанском флоте. Новые же проблемы заключались в том, что после десяти лет эксплуатации в реакторах стали обнаруживаться слабые узлы. Для устранения этих слабостей во время перезарядок требовался ремонт реакторов и некоторая их модернизация. Все это надо было освоить: разработать технологию, изготовить оснастку, обучить людей.

Первой ласточкой в серии дефектов были трещины в футеровках реакторов. Корпуса реакторов изготавливались из углеродистой стали, а поскольку эта сталь ржавеет, для защиты бидистиллята от возможного попадания в него ржавчины внутрь корпуса вставлялась рубашка (футеровка) из нержавеющей стали. Футеровка при возникновении в реакторе высоких температур и давлений расширялась, выбирала зазор и передавала усилия на корпус реактора, в то же время не давая воде соприкасаться с этим корпусом. В футеровках имелись пазы для шпонок, предохраняющих экранную сборку от поворота вокруг вертикальной оси. Пазы были выполнены с прямыми углами.