Атомные в ремонте

Я поехал домой. Перед тем, как открыть дверь своей квартиры, разулся, вошел в носках, переобулся, а старые ботинки отнес на помойку. Это была уже третья пара, которую постигла такая участь.

Когда вошел на работу, все накинулись на меня с расспросами, от которых екало сердце. Разумов был в отъезде. Я попросил его заместителя, Клавдия Павловича Сукачева, позволить мне отпуск, а то я два дня работаю, а три болею, надо привести себя в порядок.

Дали мне путевку в Майори с 1 марта. Ходил там по берегу обледенелого залива, по заснеженному пляжу, а мыслями все время был там, на аврии. На весенние каникулы ко мне приехала жена и поддержала в это трудное время. В Майори я окреп душой и телом.

Из санатория я вернулся с зарядом энергии и взялся за дело. Я поклялся себе восстановить эту лодку, чего бы мне это ни стоило. Задача была не из легких. То, что реакторный отсек пропал, было ясно без слов. Радиация, пожар и забортная вода сделали его невосстановимым. Но и остальные отсеки, как оказалось, тоже сильно пострадали. Между реакторным и турбинным отсеками выгорела сальниковая коробка для кабелей, а через нее был затоплен турбинный отсек. Надо было все отчищать от радиоактивности и соли, занесенных из реакторного отсека. Магистральные кабели, проходящие через реакторный отсек, выгорели, а поскольку они не обладали продольной герметичностью, между жилами и оплеткой вода проникла во все отсеки и залила электрическую арматуру и автоматику. Другими деталями не хочу загромождать рассказ.

Лодку перевели на судостроительный завод. Строителем на нее был назначен Геннадий Михайлович Грязнухин. Мы с ним были знакомы и раньше. Он уже ремонтировал мне две лодки. Но в полной мере его талант незаурядного инженера проявился при этом аварийном ремонте, где все переплеталось в сложные узлы, и нужно было обладать природной мудростью, чтобы научные проблемы превратить в дневное задание рабочему.

Геннадий Михайлович был родом их поморов, земляком Ломоносова, и я знал еще несколько архангелогородцев (так они себя называли), которые удивительно умели сложнейшие вопросы упростить до азбуки. Хочу добавить еще, что Геннадий Михайлович очень любил шахматы и был кандидатом в мастера этого вида спорта.

Реакторный отсек Грязнухин вырезал и начал изготавливать новый. А вот остальные отсеки были пока за мной. По договору дезактивацию лодки должен был обеспечить флот. Я договорился с командиром базы, что дополнительно к дезактиваторам бригады лодок он выделит несколько раз по паре тысяч матросов из учебных отрядов и школ. Но прежде нужно было определить, каким методом работать, чтобы эти массы людей принесли ощутимую пользу, а не превратили все в обычный непродуктивный субботник. На обоих северодвинских заводах были опытные службы радиационной безопасности, и они мне, не сговариваясь, сказали, что дезактивация невозможна. В лодке много таких закоулков, куда дезактиватор не пролезет, из щелей между кабелями и трубами будут пробиваться лучи радиации, и лодку невозможно будет сдать из ремонта. Кроме того, дезактивационные растворы испортят электрооборудование, приборы и все, что сделано из цветных металлов. Вызванный в Северодвинск начальник отдела НИИ ВМФ капитан 1-го ранга Поляков крутил, юлил, но пришел к такому же выводу. Я не сдался, поехал в Ленинград консультироваться у минсредмашевских химиков. Они мне подсказали, что у Полякова в отделе есть толковый парень, у которого они сами консультируются, но начальство его «в люди» не выпускает.

Этим человеком оказался Евгений Константинов, капитан 3-го ранга, младший научный сотрудник. Он мне объяснил, что все можно сделать, но не одним раствором и не одной шваброй. Для разных материалов он назвал мне восемь разных растворов, сказал, где надо шуровать шваброй, где скребком, а где кисточкой и тампончиком. Я выхлопотал, чтобы его командировали в Северодвинск и назначили руководителем работ по дезактивации. Вместе с ним и Грязнухиным мы обследовали всю лодку и составили план, что и как дезактивировать, чтобы и духу радиации в лодке не осталось. Дезактивацию спланировали в два приема: до демонтажа механизмов и после. При этом кое-где пришлось выполнять демонтаж исключительно ради возможности дезактивировать помещение.

Распланировав все до минуты, поставив задачу командирам и расставив инструкторов, пустили моряков из учебных отрядов с таким расчетом, чтобы каждый получил не более одной дозы и успел за это время выполнить конкретное задание. Операция прошла блестяще.

Наибольшие трудности встретились при дезактивации турбин. Демонтировал их с лодки Грязнухин, разбирал и собирал Ленинградский Кировский завод по отдельному договору, а дезактивировал северодвинский судоремонтный завод, которому я выдал заказ на эту работу и оплатил строительство участка деактивации. Участок оборудовали так, что там можно было дезактивировать даже такие огромные конструкции, как главные конденсаторы турбин. Заводские химики перепробовали разные растворы и пришли к выводу, что самый эффективный и дешевый – это этиловый спирт. К нему примешивали мыльную эмульсию, чтобы выпивохи не могли им воспользоваться, но говорят, что это не помогало. Строительство участка дезактивации в корне изменило наши взаимоотношения с судоремонтным заводом. Если раньше я не мог уговорить завод взять в ремонт тот или иной загрязненный механизм, то теперь участку нужна была загрузка, и завод сам предлагал услуги.

Попутно мы с главным инженером судостроительного завода Иваном Михайловичем Савченко договорились смонтировать на этой лодке опытное противогидолокационное покрытие. Инициатором был Иван Михайлович. Его тревожило существовавшее до того времени положение, при котором покрытие на корпус наносилось на стапеле при помощи летучих клеев. Ему хотелось все взрывоопасные работы и работы с вредными веществами перенести в специальные блоки, а на стапеле осуществлять только монтаж без применения какой-либо химии. Из нескольких разработок ЦНИИ он выбрал ту конструкцию, которая удобнее всех монтировалась. Меня же эта конструкция привлекла своей эксплуатационной выносливостью: скорее придет в дряхлость стальной корпус, чем она. Как ни странно, не хотел внедрять свое детище только ЦНИИ, мотивируя это тем, что у этого покрытия не лучшие акустические свойства. Иван Михайлович приехал в Москву, и мы созвали у Разумова совещание, на котором выяснилось, что дело не в свойствах покрытия, а в симпатиях к его разработчику у руководства ЦНИИ. Иван Михайлович предложил провести испытания не на «пятачках», как это делал ЦНИИ, а на натурных отсеках, которые он взялся за неделю изготовить. Оказалось, что наш вариант лучше и по акустическим свойствам, и мы его применили на нашей лодке.

В1968 году лодка вступила в строй с новой энергетикой, новыми электросетями, с обновленным легким корпусом. Заодно были разработаны прогрессивные технологии дезактивации лодки и нанесения противогидролокационных покрытий.

Из жесткого урока мы сделали нужные выводы, переработали «Положение о перезарядке», где требования по ядерной безопасности были сформулированы четко и строго. За последние 15 лет моей службы ничего подобного у нас в ВМФ больше не случалось. Правда был сходный случай у судостроителей на заводе «Красное Сормово», и вот сейчас это случилось в Чернобыле.

Теперь вся страна переживает перипетии вокруг этой станции, а мы ликвидировали последствия аварии без шума, своими силами и отмечены были только «фитилями». Илья Яковлевич получил выговор, я – устное внушение.

ДЕФЕКТЫ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ РЕАКТОРОВ

1966 год прошел под знаком перезарядки реакторов и жидкометаллическим теплоносителем на опытной подводной лодке главного конструктора Александра Карповича Назарова. Американцы тоже построили одну подводную лодку с реактором, использующим жидкометаллический теплоноситель «Си Вульф». Из этого опыта у них ничего не вышло, и лодку сдали в металлолом. У нас же лодка плавала, показала высокую скорость, хорошо погоняла американцев по Средиземному морю, и вот встала в ремонт.