Атомные в ремонте

Приходилось конфликты выносить на более высокий уровень, действовать не только убеждениями, но и принуждением. Бывшие судостроители сдавались лишь тогда, когда оказывались без поставок; после этого срочно начинали создаваться ремонтные участки. Кстати, в первую очередь был освоен ремонт арматуры, что дало судоремонтным заводам возможность действовать более гибко.

А вот когда судоремонтников назначали директорами судостроительных заводов, дела шли значительно лучше. Тут можно вспомнить Г.Л.Просянкина, А.Т.Деева и Ю.З.Кучмина.

Но освоить ремонт всей номенклатуры изделий для атомных лодок судоремонтному заводу, конечно, невозможно. Не хватило бы берега моря, чтобы разместить все испытательные стенды, имеющиеся на тысячах, участвующих в постройке атомной лодки. Истина была где-то посередине. Мы приближались к ней шаг за шагом, не щадя при этом своих нервов. В конце концов, пришли к идее агрегатного ремонта, расписав взаимные обязательства в специальном положении. Многие наладочные работы и испытания стали выполняться непосредственно на лодке из-за отсутствия стендов.

Осмысливание особенностей ремонта атомных подводных лодок помогло отбросить те традиции, которые мешали организации цикличного использования лодок на боевой службе.

Окончательно новый подход сформировался в 1963 году, когда мы подготовили положение о ремонте атомных лодок и обсудили его на совещании в Северодвинске.

Положение по пунктам согласовывалось на специальной секции совещания. Руководил ею П.М.Зубко, а заместителем у него был заместитель директора северодвинского судостроительного завода Григорий Августинович Зятковский. Он был корабелом старого закала, тех времен, когда еще корпуса делали на заклепках. В новых условиях он никак не мог найти своего места, жил своими прежними успехами и жаждал наград и похвал. Его просто распирало от чувства собственной многозначительности. Местные остряки окрестили его «Кум», видимо, по сходству со словом «зять».

С Зубко они, будучи оба «щирыми украинцами», быстро сдружились и ходили в перерывах под руку, оживленно беседуя. Глядя на них, я представлял себе, что это сошли с картины Репина два запорожца.

У положения были критики и противники. Особенно выделялся один дальневосточник с лицом характерного типа. Про себя я его назвал «последний из удэге». Когда Павел Михайлович не мог с этим «удэгейцем» справиться, он с чисто украинским лукавством использовал «Кума» и говорил: «Молодой человек, Вы сколько сдали из ремонта атомных лодок?» – «Ни одной». – «А вот перед вами сидит человек, который сдал пять лодок, давайте спросим у него». «Кум» вскакивал, громил оппонента и, как старший от промышленности, закрывал вопрос.

К этому времени у нас в управлении произошли большие изменения. В 1960 году армия и флот были сокращены на 1400 тысяч человек. У нас из трех ремонтных отделов сделали один во главе с П.М.Зубко. Всех «стариков» уволили. Я остался старшим офицером, Илья Яковлевич – офицером. Начальником управления стал вице-адмирал Андрей Сергеевич Горохов. Это был адмирал с замечательным боевым прошлым, но явно отставший от жизни и пытавшийся спокойно дослужить. Его прозвищем было «дед Горох». Однажды в командировке мы разговорились, и он стал вспоминать, как в детстве водил коней в ночное в станице Каменской. Я спросил, не казак ли он, и получил гордый ответ: «Да, я по национальности донской казак».

В 1961 году появилась возможность получить в нашу группу еще одного офицера. Привел его ко мне Борис Петрович Акулов, хотя у него в отделе были вакантные должности. Этим офицером был Евгений Павлович Балабанов, служивший командиром дивизиона на первом нашем атомном ракетоносце. У него что-то произошло с почками, и его списывали с лодки по состоянию здоровья. Я спросил Акулова, почему он не берет Балабанова к себе. «Против Балабанова лично ничего не имею, – ответил Борис, – но лодку эту терпеть не могу».

Пока Евгений Павлович ездил в отпуск в Евпаторию, был оформлен приказ о его назначении к нам офицером, но с прибытием на нашу службу он задержался: сначала ждал лодку с моря, чтобы сдать дела, потом остался приводить лодку в порядок, так как в этом походе на ней случилась авария.

Выделенным Балабанову участком работы был ремонт подводных лодок Тихоокеанского флота и учет модернизации лодок по совместным решениям. За мной остался ремонт лодок Северного флота и общее руководство.

Балабанов был молодым симпатичным черноглазым парнем с красивой шевелюрой. Несмотря на небольшой рост, он хорошо смотрелся, имел спортивную фигуру и был спортсменом-многоборцем: пловцом, волейболистом, теннисистом, штангистом и т.д.

Женя оказался хорошим товарищем, с развитым чувством взаимовыручки, с хорошим чувством юмора. У него была, как говорится, своя голова на плечах, и тем приятнее было, что он воспринял мои идеи как правильные, а впоследствии сделал немалый вклад в их развитие. Женя был трудолюбив, настойчив, не боялся начальства, даже любил потереться в высоких сферах. Со временем из него вышел самый знающий и инициативный офицер нашего отдела.

Вспомнив об удачном кадровом приобретении в лице Е.П.Балабанова, хотелось бы добавить, что в начале 60-х годов мы провели большую и успешную работу по формированию военных представительств на судоремонтных заводах, ремонтирующих атомные подводные лодки. На это ушло несколько лет напряженной борьбы с соответствующими штабными органами.

Всем ясно, что там, где есть военпреды, обеспечивается должное качество продукции, и всем ясно, что без должного качества ремонтировать атомные лодки нельзя. Но это был период сокращения вооруженных сил, и добиться новых штатов в этих условиях было чрезвычайно трудно. Экипажи строящихся кораблей формировались за счет эсминцев и крейсеров, идущих в консервацию или на слом, а также за счет ликвидации частей береговой обороны. На счету была каждая штатная единица, вплоть до барабанщиков в военном оркестре, и все-таки мы своего добились: получили по два представительства на Севере и на Дальнем Востоке и одно в Ленинграде. Эти представительства были подчинены непосредственно мне, я сам подбирал военпредов и наставлял их при посещении заводов.

Сложность заключалась в том, что работа военпредов была строго регламентирована руководящими документами, которые были ориентированы на новую продукцию и для условий ремонта часто не подходили. Поэтому при ремонте каждого корабля составлялся «перечень приемок», которым предусматривалась приемка ремонтных работ силами экипажа лодки, а работ по модернизации и установке нового оборудования – силами военпредов. Таким образом, мы и психологию военпредов не ломали, и приучали с их помощью заводы работать на высоком уровне качества.

Наличие аппарата военной приемки – еще одно отличие ремонта атомных подводных лодок от ремонта обычных кораблей.

Подходя к концу описания нашей деятельности в области ремонта атомных подводных лодок, опасаюсь, не создалось ли у читателя впечатления, что в деле ремонта раз и навсегда был установлен определенный порядок, и можно было дальше работать потихоньку, поддерживая этот порядок периодическими директивными указаниями. Ничего подобного. Покой нам даже и не снился.

Не успели мы освоить ремонт атомных лодок 1-го поколения и заменить у них парогенераторы на более надежные с высоким ресурсом, как пришлось эту работу проводить уже по атомным лодкам 2-го поколения. А у нас к этому времени уже произошла специализация заводов на ремонте лодок определенного проекта. Поэтому приходилось согласовывать с каждым заводом объем ремонта головного корабля каждого нового проекта.

Пока решались вопросы ремонта лодок 2-го поколения, сильно пострадали лодки 1-го поколения. Они уже становились в ремонт второй и третий раз, и объем работ на них стал уже не тем, что при первом ремонте. А когда разобрались с этим делом, подоспели вторые ремонты лодок 2-го поколения и первые ремонты лодок 3-го поколения. Жизнь все время ставила нам новые вопросы. Мы от них не уклонялись, поэтому застоя у нас не было, организация и технология непрерывно совершенствовались.