Страница 42 из 52
Наконец, предстояло решить вопрос и о социальной базе ускоренного социально-экономического рывка. Индустриализация осуществлялась с опорой на унитарную, а именно государственную, собственность. Это действительно, как подчеркивал Р. Бруно, неизбежно укрепляло позиции советской бюрократии. Но любая бюрократия в силу присущих ей инертности и консерватизма не могла обеспечить долгосрочного прогресса в экономике. С другой стороны, опора на демократические рычаги управления позволяла расширить социальную базу режима, придать курсу реформ дополнительную устойчивость. Однако в дальнейшем соблюдение формализованных демократических процедур не гарантировало сохранения высоких темпов перевода страны на новую, индустриальную ступень развития.
Неоднозначность и противоречивость тенденций, влиявших на положение в государстве, предопределяло и тактическое многообразие принимаемых в то время управленческих решений. В арсенале тогдашней политики были как сугубо карательные, так и направленные на широкий общественный компромисс меры. Различное их сочетание вело то к росту общественной напряженности, то к некоторой стабилизации, снижению конфронтационности, даже частичной демократизации. Обобщив выводы современных историков, в развитии советской политической системы за десятилетие с 1929 г. до начала в 1939 г. Второй мировой войны, можно выделить четыре самостоятельных периода:
1) 1929–1933 гг. – временный возврат к чрезвычайным методам в экономике, первая волна репрессий;
2) 1933–1936 гг. – в экономике соответствует так называемому сталинскому неонэпу, время смягчение государственного вмешательства в экономику, упор на личную инициативу и заинтересованность, широкие политические реформы, включая принятие демократической Конституции 1936 г.;
3) 1937–1938 гг. – срыв курса на демократизацию, обострение политической борьбы и социальной напряженности, вторая, более мощная, волна репрессий;
4) 1938–1941 гг. – предвоенная консолидация общества, осуждение массовых репрессий и частичная реабилитация их жертв.
Первый этап. Для первого из этих этапов было характерно наибольшее за всю историю СССР доминирование партийных органов над государственными. Юридически власть в стране по-прежнему принадлежала Советам, но фактически высшая власть (законодательная, исполнительная и распорядительная) в это время концентрировалась в партии, а внутри партии – в руках Политбюро. Именно Политбюро предопределяло все основные направление развития и партии, и страны, а заодно рассматривало массу сравнительно мелких, второстепенных проблем. Рычагами, посредством которых Политбюро осуществляло свою власть, являлись высшие государственные органы и правления общественных организаций. В начале 1930-х годов значительное количество принципиальных решений и акций, формально исходивших от различных государственных учреждений, будь то ВС СССР, СНК СССР, СТО СССР, Генштаб или Госплан, на самом деле осуществлялось по инициативе и по указанию Политбюро.
Политбюро не являлось монолитным органом. Хотя документы не подтвердили существования в Политбюро оппозиции в лице так называемых мягких сталинцев, в начале 1930-х годов отдельные его члены располагали значительным влиянием и свободой действий. Политический вес отдельных членов Политбюро в немалой степени определялся силой и значимостью возглавляемых ими ведомств. Некоторые исследователи сравнивают их с некими полуфеодальными «вотчинами», другие – с новейшими сверхкорпорациями. Чем сильнее были те или иные ведомства, тем более могущественны были опиравшиеся на них политические группы. Среди подобных ведомственных гигантов можно назвать, например, Наркомат тяжелой промышленности, возглавляемый С. Орджоникидзе. Большой вес в структуре Советского государства военного ведомства определял и достаточно сильные позиции в Политбюро К. Е. Ворошилова и т. д. Будучи «хозяином» на своем участке, каждый из членов Политбюро в той или иной мере придерживался общих правил игры и был готов к компромиссу и подчинению высшему авторитету – Сталину. Однако и Сталину приходилось считаться с наличием этих своеобразных «сфер интересов».
Ощутимая власть, помимо членов Политбюро, концентрировалась у чиновников рангом пониже, своего рода вождей второго уровня. К ним принадлежали руководители наркоматов, центральных органов общественных организаций, видные военачальники, а также лидеры регионов. Что касается последних, то у себя на местах они прибирали к рукам все ветви власти, подчиняя себе деятельность партийных, советских, судебных, правоохранительных органов, а также прокуратуры и общественные организации. Лидеры регионов обрастали связями, «своими людьми». В этом им помогала такая практика, как «кооптация» – введение нужных людей в советские органы без процедуры выборов. Бичом становились такие явления, как «кумовство», «круговая порука», несменяемость руководящих кадров. В начале 1930-х годов, пока не началась целенаправленная политика по разукрупнению регионов и созданию новых областей, количество таких региональных лидеров было весьма невелико, а следовательно, их влиятельность и самостоятельность были чрезвычайно существенны. Центр почти не имел рычагов реального контроля над ними. Все попытки чисток партаппарата разбивались о стойкое противодействие регионалов, а крайними оказывались случайные люди или те коммунисты, которые пытались противостоять всесилию местных руководителей. Среди таких, по определению историка А. Елисеева, «красных князьков» выделялись, например, руководители Украины С. Косиор, В. Чубарь, П. Постышев. В РСФСР чрезвычайно весомая роль принадлежала С. Кирову, Р. Эйхе, И. Варейкису, М. Хатаевичу, Б. Шеболдаеву и другим им подобным.
Усиление бюрократизма, множественные перегибы, личное возвышение Сталина порождали в обществе оппозицию. Это вызвало первую волну массовых репрессий. Наиболее масштабным гонениям в этот период подвергались так называемые кулаки. Для ликвидации «кулачества как класса» создавались специальные тройки, получившие широкие права внесудебного преследования зажиточных крестьян. В них входили представители крайкомов (обкомов) ВКП(б), прокуратуры и НКВД. Согласно постановлению Политбюро от 30 января 1930 г. и приказу ОГПУ от 2 февраля 1930 г. № 44/21 определялся механизм применения репрессивных мер против кулаков. Кулачество делилось на три категории. Для крестьян, считавшихся «контрреволюционным активом» и проходивших по первой категории, предполагались аресты и лагеря, численность этой группы условно была определена в 49–60 тыс. человек. Для тех, кто был отнесен ко второй категории, планировалась высылка в отдаленные районы страны. Наконец, проходившие по третьей категории подлежали расселению недалеко от мест прежнего проживания, но «на новых участках, отводимых за пределами колхозных массивов». По данным Н. Ивницкого, за все годы раскулачивания было раскулачено 600 тыс. хозяйств, выселено 381 026 семей. Среди региональных лидеров, наиболее жестко проводивших политику коллективизации и ликвидации кулачества, были и перечисленные выше вожди второго уровня Косиор, Эйхе, Шеболдаев и другие.
В число недовольных попадали также представители старой интеллигенции, изначально скептически воспринявшие установление Советской власти. Первый процесс над специалистами старой школы по так называемому Шахтинскому делу был проведен еще в 1928 г. В 1930 г. состоялся громкий процесс по делу так называемой Промпартии. В 1931 г. открылся процесс по делу так называемого Союзного бюро меньшевиков, в ходе которого были осуждены В. Г. Громан, Н. Н. Суханов и другие в прошлом видные меньшевистские деятели. Параллельно шла подготовка еще одного процесса, который должен был состояться над деятелями так называемой Трудовой крестьянской партии Н. Д. Кондратьевым, А. В. Чаяновым, Л. Н. Юровским и другими. В ходе следствия и судебных разбирательств была выявлена связь многих обвинявшихся с центрами русской политической эмиграции. Подсудимым ставилось в вину вредительство, создание контрреволюционных организаций и стремление свергнуть Советскую власть. Тогда же, в 1929–1931 гг., было организовано дело против историков-патриотов, обвинявшихся в националистическом монархическом заговоре, оно получило несколько названий: «дело Платонова – Тарле», «дело историков», «академическое дело». В тот период гонения коснулись многих представителей старой интеллигенции. Тюрьмы в те годы назывались остряками «домами отдыха для инженеров и техников».