Страница 40 из 52
Разным было отношение к стахановцам со стороны рабочих. Для привыкших работать по старинке, с ленцой, достижения стахановцами новых, повышенных норм производительности труда оборачивались необходимостью преодолевать собственную расхлябанность и некомпетентность. Но в целом стахановское движение встретило горячую поддержку со стороны трудящихся. Сочетание моральных и материальных стимулов в стахановском движении существенно расширяло базу социалистического соревнования по сравнению с годами первой пятилетки. Количество стахановцев постоянно возрастало, стахановскими становились целые участки, бригады, цеха. Начинают создаваться так называемые стахановские школы, где передовики непосредственно на рабочих местах передавали свой опыт другим рабочим. Первая такая школа была создана в 1935 г. на обувной фабрике «Парижская коммуна» стахановцем-орденоносцем С. И. Якушиным, и вскоре они возникают на многих промышленных предприятиях столицы и других городов. К 1 января 1938 г. стахановцем считался примерно каждый четвертый советский рабочий. Сам Стаханов, а также его последователи – кузнец А. Бусыгин, машинист П. Кривонос, машиностроитель И. Гудов, текстильщицы Евдокия и Мария Виноградовы – становятся, по сути, национальными героями и символом своего времени.
Наряду с массовым энтузиазмом и подвижничеством в годы второй пятилетки продолжается использование сферы принудительного труда. К концу форсированной модернизации в местах лишения свободы содержалось 1668 200 заключенных, труд которых широко применялся при строительстве Беломоро-Балтийского канала, канала Москва – Волга, Магнитки, на других ударных стройках. Кроме того, на принудительных работах использовался труд спецпереселенцев (с 1934 г. их стали называть трудпоселенцами). В 1934 г. в трудпоселки было направлено 255 тыс., в 1935 г. – 246 тыс., в 1936 г. – 165 тыс., в 1937 г. – 128 тыс. человек. Общая численность трудпоселенцев по сравнению с 1931 г., когда она достигала максимума, снизилась почти на 450 тыс. и составила 878 тыс. человек. Условия труда трудпоселенцев и заключенных были невероятно тяжелы, но окрестить его рабским, как это делается в современной публицистике, тоже было бы несправедливо. Лица, проявившие себя с лучшей стороны, могли рассчитывать не только на досрочное освобождение, но и на получение орденов и медалей, высокое материальное вознаграждение, дальнейшую благополучную карьеру. Вместе с тем непосильная работа, издевательства и бытовая неустроенность вели к несколько большей, нежели на свободе, смертности среди населения ГУЛАГа и трудпоселенцев, а принудительный характер труда резко снижал его производительность. За годы второй пятилетки советская держава сделала большой шаг вперед. Несмотря на то что планы развития легкой промышленности и роста благосостояния населения в полном объеме выполнить не удалось, результаты второго пятилетнего плана оказались более впечатляющими, чем показатели первой пятилетки. Стахановское движение позволило увеличить производительность труда не на 63 %, как предполагалось по плану, а на 82 % против 41 % в первой пятилетке. За счет роста производительности труда удалось получить 2/3 всего прироста промышленной продукции. Валовая продукция промышленности выросла в 2,2 раза против двух раз в первой пятилетке, хотя численность рабочих и служащих теперь росла в 4 раза медленнее. В строй вступило 4500 крупных предприятий. В машиностроении, например, к 1937 г. удельный вес новых либо полностью реконструированных заводов составлял 88,6 %, тогда как заводов с преимущественно дореволюционным оборудованием оставалось всего 11,4 %. Производство нефти удалось поднять приблизительно в 1,4 раза, угля – в 2 раза, электроэнергии – в 2,7 раза, а производство проката возросло более чем в 3 раза. Одним из важнейших итогов второй пятилетки, по мнению современных историков, были успехи, достигнутые в становлении военно-промышленного комплекса, включавшего теперь десятки самых современных заводов по всей стране.
Позитивные сдвиги в развитии отечественной промышленной базы позволили отказаться от экспорта зерна ради покупки машин и промышленного оборудования. Затраты на ввоз черных металлов снизились с 1,4 млрд рублей в первой пятилетке до 88 млн рублей во второй. Импорт станков для машиностроительной промышленности сократился в общем объеме с 66 % в 1928 г. до 14 % в 1935 г. В целом в годы второй пятилетки импорт машин уменьшился более чем в 10 раз по сравнению с последними годами первой пятилетки, а потребность во ввозе в страну тракторов и автомобилей отпала совсем. В 1936 г. удельный вес импортируемой продукции в общем потреблении страны составил менее одного процента. С 1934 г. СССР уже имел активный внешнеторговый баланс, а задолженность по иностранным кредитам с 6300 млн рублей в 1931 г. снизилась до 400 млн рублей в 1936 г. Все эти показатели говорили об обретении страной экономической самостоятельности и о высокой результативности выбранного варианта социально-экономического развития.
Индустриализация самым серьезным образом изменила облик советского общества. За годы первых пятилеток СССР из страны, ввозившей станки и машины, превратился в страну, производящую их. Численность рабочего класса за это время увеличилась примерно на 20 млн человек. Были освоены новые промышленные районы на востоке страны. В стране возникли целые отрасли, которых не было в царской России: авиационная, тракторная, электроэнергетическая, химическая и другие. По объему продукции страна в результате успехов индустриализации вышла на 1-е место в Европе и на 2-е место в мире. Советский Союз стал одним из государств, способных обходиться без импорта существенно необходимых товаров и самостоятельно производить любой вид продукции, известной в ту пору человечеству, и этот статус сохранялся на протяжении нескольких десятилетий – в период всего последующего существования СССР как единого государства.
Однако главным достижением социально-экономического переустройства 1930-х годов становится принципиально новый хозяйственный механизм на основе перспективного планирования, что делало СССР полностью застрахованным от пагубного воздействия на него внешних кризисов мировой капиталистической системы. Не менее важно, что новая система управления делала гораздо более сбалансированным и предсказуемым развитие самой советской экономики. Это означало, с одной стороны, обеспечение подлинной экономической независимости, а с другой – создание условий для внутреннего устойчивого развития.
Как уже говорилось выше, к концу 20-х годов XX в. экономическое отставание СССР от прямых геополитических конкурентов вновь стало увеличиваться. Стране требовались нетрадиционные решительные шаги. Ими и стало рождение в конце нэповской эпохи первого пятилетнего плана народнохозяйственного развития.
Сегодня советский опыт с бо́льшим или меньшим успехом стремятся повторить все ведущие страны и корпорации мира, но тогда мы выступили абсолютными первопроходцами. Нигде в мире ничего, подобного советским пятилеткам, не существовало. Учиться было не у кого. И тем не менее риск полностью оправдался: уже само по себе внедрение перспективного планирования делало экономическое развитие СССР более осмысленным и предсказуемым; наконец, была решена нерешаемая прежде задача повышения управляемости народным хозяйством.
Выработанная в ходе непростых поисков система планирования позволила соединить личные и общественные интересы еще на этапе принятия решений, что, естественно, не исключало конфликта интересов хозяйствующих субъектов, но существовавшие механизмы регулирования позволяли не доводить их до антагонистических, а многие эффективно преодолевать. В общих чертах ее можно представить следующей схемой (схема 2).
Схема 2. Система хозяйственного регулирования 1930-х годов
Реформы 1930-х годов привели к созданию уникальной общенациональной корпорации. Мощь ее постоянно возрастала. Возрастали и ее масштабы, что имело и свою негативную сторону, поскольку неизбежно вело к разрастанию управленческого аппарата, в частности на протяжении всех тридцатых годов идет бурный процесс образования все новых и новых ведомств и министерств. Однако сводить хозяйственный механизм только к росту бюрократизма, как это принято сегодня среди сторонников тоталитаристской историографической школы, в корне неверно.