Спираль

Рамаз напряженно гнал машину. Он вспоминал Марину и свой безжалостный приговор, вынесенный беспомощной женщине. Вспоминал и твердо кивал головой — никакая сила не заставит его изменить решение. Потом стал думать о сегодняшнем вечере.

Перевести мысли, подчинить их себе удалось легко, и он сразу забыл и о застрявшем в камнях трупе, и о Марине.

«Как вести себя?

Высокомерно?!

Не годится!

Лучше быть самим собой и в разговоры, пока не обратятся, не встревать.

Мои имя и фамилия все равно привлекут всеобщий интерес.

А особого внимания самой Маки будет достаточно, чтобы я сделался главной фигурой вечера».

Неприятное чувство бесследно испарилось, уступив место радости.

Рамаз быстро приближался к дому Маки, и волнение его усиливалось, волнение и приятное ожидание встречи с незнакомым окружением, с незнакомым обществом и, если хотите, с незнакомым миром.

Дверь открыла Мака.

— Я первый? — с улыбкой спросил Рамаз, вручая ей цветы.

— Наоборот, вы пожаловали позже всех.

— Но я не опоздал? — Обеспокоенный Рамаз посмотрел на часы и вступил в холл.

— Не волнуйтесь. Мне не хотелось томить вас в незнакомом обществе, поэтому остальных я пригласила на полчаса раньше.

Мака Ландия недоговаривала: ей не хотелось представлять Рамаза каждому приходящему гостю в отдельности. Ее снедало любопытство, какой эффект произведет на всех его запоздалое появление. По правде говоря, она не поделилась с ним своим замыслом еще и потому, чтобы не выдавать своего восхищения им, молодым ученым, что, естественно, пока было преждевременным.

— Мне нравится ваша предусмотрительность, — шутливым тоном похвалил Рамаз хозяйку и добавил: — Вам очень идет белое платье!

— Правда? — Взгляд обрадованной девушки метнулся к зеркалу.

Белое вечернее платье придавало Маке еще больше хрупкости и изящества.

Она увидела в зеркале, что почти не уступает Рамазу в росте. Несмотря на это рядом с мощным, сильным Коринтели она выглядит еще нежнее и женственнее.

«Какая танцовщица вышла бы из нее!» — мелькнуло в голове Рамаза, когда Мака пошла вперед, ведя его в зал. Он был не первым, кому при виде Маки Ландия приходило в голову такое сравнение.

Рамаз обрадовался, увидев в зале всего десять или одиннадцать человек.

Они разделились на две группы. Двое мужчин играли в нарды, трое стояли около них, наблюдая за игрой. Женщины беседовали, сидя в креслах.

Высокий, представительный мужчина негромко, но деловито разговаривал с другим, приблизительно одного с ним возраста. В руках оба держали узкие, на длинной ножке, бокалы с минеральной водой.

При появлении Рамаза в зале установилась тишина. Рамаз понял, что все ждали его, и от внимания молодого человека не ускользнуло любопытство, вспыхнувшее в каждом взгляде.

Вдруг из глаз молодой женщины, как из двуствольного ружья, вылетели две пули. Рамаз вздрогнул — против него в коричневом кожаном кресле сидела Лия Рамишвили. Ее рука с сигаретой, поднесенной к губам, словно окаменела.

Рамаз на мгновение опешил, но тут же взял себя в руки. Как ни в чем не бывало, улыбаясь, обвел взглядом всех гостей и, наконец, остановил его на высоком, представительном мужчине. Не только по солидности, возрасту и росту, но и по выражению его лица он догадался, что это отец Маки Ландия.

Георгию Ландия перевалило за пятьдесят, но живота у него даже не намечалось. На первый взгляд фигура этого высокого мужчины казалась как будто худой и слабой, но ощущение собственного достоинства, выработанное долголетним пребыванием на высоких постах, придавало ему вид уверенного в себе, сильного человека. Он так артистично держал в руке высокий бокал, что не оставалось сомнений в изысканности его манер.

— Рамаз Коринтели! — улыбаясь, не без торжественности объявила Мака и первым представила гостю отца: — Рамаз, познакомьтесь, мой папа, Георгий Ландия.

Рамаз поклонился и подождал, пока ему протянут руку.

— Я, правда, химик, — с улыбкой обратился к нему хозяин дома, — но, поверьте, прекрасно постиг глубину вашего открытия.

— Ваша оценка — большая честь для меня! — благодарно поклонился Рамаз.

— Уважаемого Ираклия Беришвили вы, вероятно, знаете, — известный всей Грузии кардиолог и наш сосед по лестничной площадке.

— Очень приятно! — Рамаз протянул руку кардиологу.

— Это мои закадычные школьные и университетские подруги. Сегодня я пригласила самых близких людей.

Девушки встали, по очереди протянули руки Коринтели, внимательно рассматривая его.

Рамаз чувствовал, что понравился им.

Его смелость и самоуверенность возросли еще больше. Подойдя к креслу Лии Рамишвили и чувствуя, что не испытывает при этом ни малейшего волнения, он совсем расхрабрился.

— Рамаз, позвольте вам также представить близкого друга нашей семьи и нашу соседку по этажу Лию Рамишвили. Скоро придет и ее супруг.

— Очень приятно! Рамаз Коринтели! — открыл он Лии свои подлинные имя и фамилию.

Лия не поднялась с кресла. Она скованно кивнула Рамазу и картинно поднесла ко рту сигарету.

«Неужели не узнала?

Она не видела меня с усами».

На мгновение их взгляды встретились, и Рамаз сразу почувствовал, что творится в душе молодой женщины, но, не подавая виду, последовал за Макой.

— Гиви Кобахидзе, главный редактор нашей студии.

— Очень приятно! — Рамаз протянул руку молодому, но уже обрюзгшему мужчине и почему-то не смог сдержать насмешливой улыбки.

«Чем мне не понравился главный редактор? Видимо тем, что он начальник Маки», — решил он.

Игроки уже сложили нарды и отодвинули их в сторону.

— Мои друзья по школе и университету!

— Очень приятно! — повторял Рамаз, пожимая всем руки, однако ему и в голову не приходило запоминать их имена.

— Можете сесть сюда! — Мака указала на кресло.

Рамаз опустился в него и достал из кармана пачку «Винстона». При виде этих сигарет у Лии Рамишвили округлились глаза.

«Неужели это он? Неужели он?»— завертелась в ее голове одна фраза.

— Если не ошибаюсь, в вашем возрасте еще никто не защищал докторской диссертации? — обратился к Рамазу Георгий Ландия.

Рамаз понял, что никто не осмеливался начать разговор раньше главы семьи.

— Откровенно говоря, я не интересовался этой проблемой.

Он закурил.

Мака принесла пепельницу. Рамаз взял у нее разрисованную драконами пепельницу и поставил на широкий подлокотник кресла.

— Действительно никто не защищал! — авторитетно заявил профессор-кардиолог.

— Хочу напомнить, что я не защищал диссертации, — Рамаз смелел с каждой минутой. Он чувствовал, что голос становится тверже, а волнение отступает. — Я просто представил мое новое исследование. В Москве посчитали, что мой труд заслуживает как минимум докторского звания. За него же в будущем году меня, вероятно, выдвинут на соискание Государственной премии. Во всяком случае, такое решение принято в Москве.

Мака не сводила с Коринтели восхищенных глаз. Ей нравилась его манера сидеть, раскованность в разговоре и даже движение руки, стряхивающей пепел в пепельницу.

— Вам и кандидатское присвоили без защиты! — сказала вдруг Мака.

— Да, я защищал только диплом. Научный совет признал меня достойным кандидатского звания.

— Недавно я говорил вам, что, как химик, постиг глубину вашего исследования, и должен откровенно признаться, что я поражен — вы достигли такого успеха в свои двадцать три — двадцать четыре года. Вы уже сделали то, чем многие ученые могут достойно завершать свою карьеру.

— Еще раз хочу принести вам свою благодарность. Как я недавно говорил, ваша лестная оценка — большая награда для меня.

— Многие ученые обнаруживают свои способности весьма поздно, — начал вдруг один низкорослый, рыхлый юноша, — а вундеркинды, как правило, после первого успеха выдыхаются и в дальнейшем становятся заурядными, ординарными учеными.

В зале воцарилась тишина. Обществу не понравилось бестактное замечание молодого человека.