Спираль

У Марины сразу отлегло от сердца. Она хоть и не верила словам Рамаза, но все равно цеплялась за единственную паутинку надежды.

Рамаз снова положил голову на подушку и закрыл глаза. С закрытыми глазами он мыслил более здраво и быстро.

Марина внимательно смотрела на него. Когда в первый раз после двухмесячной разлуки она увидела его с усами, сердце ее дрогнуло. Она подсознательно почувствовала, что в выражении лица Рамаза изменилось нечто гораздо большее, чем могли изменить отпущенные усы.

Рамаз чувствовал, что Марина пристально смотрит на него. Нервы разгулялись, но он старался, чтобы на лице ничего не отражалось, и сам удивлялся, как ему удается сохранять спокойный вид, в то время как он взбешен до глубины души.

Лицо у него было холодное и неподвижное, словно у статуи. Но в голове с быстротой молнии возникали, метались и путались мысли, как в озере, скованном тяжелым льдом, снуют и мечутся задыхающиеся от нехватки кислорода рыбы.

«Погибло, все погибло!

Если Мака узнает про ребенка, надеяться не на что!

А она, конечно, узнает, что утаится в Тбилиси?»

Больше двух месяцев Рамаз не виделся с Мариной. Он и до этого собирался как-нибудь отделаться от нее. Сначала долгая поездка в Москву, потом миллион, как он объяснял Марине, дел мешали ему навещать молодую женщину. Ее подозрительность он убаюкивал ласковыми словами. Ему не хотелось, чтобы их разрыв сопровождался скандалом. Рамаз понимал, что Марина пойдет на все, только бы не выпустить его из рук. Поэтому и старался, чтобы она исподволь смирилась с ожидаемым несчастьем. Главное — выиграть время и обнадежить Марину, чтобы никто не узнал об их романе.

Рамаз понимал: если до Марины дойдет весть о его отношениях с Макой Ландия, она в отчаянии ни перед чем не остановится. Нетрудно догадаться, что Марина предаст огласке тайну с передатчиком и не преминет намекнуть на его причастность к сейфу. Еще хорошо, что ей неизвестно, как он орудовал в нем. Если же она откроет тайну с японским передатчиком, нет никакой надежды, что директор института не раструбит об этом по всему свету. С тех пор как он отправился в Москву, не было нужды пользоваться этим передатчиком. Все было улажено, его уже не интересовали разговоры и замыслы Кахишвили. И все-таки стальная пластинка под столом директора оставалась уликой. Снять ее нетрудно, но следы шурупов — достаточно веское доказательство.

Чем чреват скандал? Сплетнями, которые сами по себе не сплетни, пересудами, бесчестьем, но главное — рухнет надежда на звание доктора. Разумеется, со временем он добьется своего. Никто не скажет, что он не разбирается в физике. Лекциями, статьями, новыми исследованиями он укрепит репутацию талантливейшего ученого. Никто не отнимет у него знания языков, но сколько времени и труда, борьбы и энергии потребуется опять для завоевания уже достигнутого. Да что там, с научной карьерой как-нибудь устроится, но придется окончательно распрощаться с мыслью о Маке Ландия. Рамаз прекрасно понимал, что с первой минуты скандального разоблачения Мака не захочет даже слышать его имени, гордая Мака, которая призвана спасти его от любви к собственной сестре.

На лбу выступили капельки пота, затем они высыпали по всему телу. У Рамаза было такое чувство, будто из-под его кожи моросит дождик.

«Марина должна умереть!» — громко крикнул кто-то ему в уши.

Он в испуге открыл глаза и посмотрел на женщину.

У Марины было такое измученное лицо, такой несчастный вид, что только железное сердце могло не пожалеть ее.

«Может быть, оставить все как есть, пока не женюсь на Маке? — как будто немного оттаяло оледеневшее сердце Рамаза. — А потом?

Допустим, я уговорю ее и женюсь на Маке. Чем это грозит? Как отнесется Мака к всесоюзному, а может быть, и большему по масштабам скандалу? Обождать с женитьбой? Мака — известная в Тбилиси девушка, дочь знаменитого отца. А мое имя сейчас у всех на устах. Разве я смогу довести дело до загса так, чтобы Марина оставалась в неведении? Конечно нет!

Как быть? Что делать? Как избавиться от Марины?

Путь один… Марина должна умереть».

— Рамаз!.. — страшным голосом закричала Марина.

Произошло чудо. Марина не угадала, даже не прочитала мысль Коринтели, а увидела, как эта мысль родилась в его голове, подобно тошнотворной, бесформенной красной слизистой медузе.

Истерический крик Марины вернул Рамаза к действительности. Злоба, горящая в его глазах, померкла, будто в лампочке до предела упало напряжение. Он закрыл глаза.

— Что ты кричала?

— Посмотри мне в глаза!

Рамаз разлепил веки, посмотрел на Марину и вздрогнул. Он понял, что молодая женщина проникла в его решение. Попытался улыбнуться. Улыбки не получилось.

— Что ты задумал, Рамаз?!

— Что я задумал?

Его удивленный взгляд сначала смутил Марину, затем успокоил, и наконец она ощутила укол совести:

«С чего я решила, что он собрался убить меня? Разве просто убить человека?»

— Ты лучше уходи! — сказала немного пристыженная Марина и накинула на себя халат. — Поодиночке мы, наверное, скорее успокоимся.

Она встала и прошла в ванную.

Рамаз с чувством гадливости проводил ее взглядом.

О, с каким удовольствием он утопил бы ее в ванне, если бы мог скрыть следы.

«Что делать? Что предпринять?

Надо держаться, взять себя в руки. Я должен медленно и постепенно, будто смирившись с судьбой, улестить ее — если сейчас пригласить ее за город, она может заподозрить неладное, испугаться и не поехать. В течение недели я якобы успокоюсь и примирюсь со всем, а вернув ее доверие, снова повезу в Пасанаури…

Лучше в ущелье Армази. Где-нибудь пристукну и сброшу в Куру.

Господи, и эту в реку!

Бог свидетель, я не вижу иного выхода. В чем я виноват? Разве я что-то обещал и не сдержал слова? Пусть за все пеняет на себя?» Его решение было твердым и окончательным.

От радости Рамаз воспарил на седьмое небо — Мака Ландия пригласила его домой. Сгоряча он решил приодеться, но тут же передумал. Ему не хотелось обнаружить перед кем-то свое ликование и волнение. Он оделся по-спортивному и посмотрелся в зеркало. «Неплохо!» — убедился он в правильности выбора: в кожаной куртке он выглядел более подтянутым, рослым и сильным. Собрался было сбрить усы, но немедленно решил, что не стоит этого делать, не то Мака вообразит, что он раб всех ее желаний. Временами на него, полного радости, накатывала тоска. Воспоминания о Марине были как нож в сердце, и у него опускались руки. Он даже не желал думать о том, что в ее утробе шевелится его ребенок.

Отчаянье быстро сменилось надеждой, твердой надеждой и ликованием; уверенность в будущем и ощущение собственной значительности оттесняли неприятные переживания в какой-то дальний угол души.

На рынке, неподалеку от стоянки, он купил белые гвоздики и положил их в машину. Поглядел на часы — время было рассчитано так, чтобы появиться у Ландия точно в восемь часов.

На мосту Челюскинцев он увидел толпу. Все смотрели вниз. Он остановил машину посреди моста и вышел. Волнение и любопытство обуревали наблюдавших.

— Что случилось? — спросил Рамаз у ближайшего молодого человека.

— Труп в Куре. В камнях застрял. Видимо, откуда-то принесло.

— Труп? — Что-то случилось с сердцем Рамаза: ему показалось, что оно разбилось на куски, словно стекло витрины от брошенного камня, и осколки посыпались в живот. Он быстро протолкался к перилам и поглядел вниз.

Внизу он отчетливо разобрал руку застрявшего в камнях трупа. На берегу Куры, оттеснив любопытных, стояла милиция. Там же, около привязанной лодки, то и дело указывая на труп, пылко толковали о чем-то трое молодых людей. Голоса их до моста не долетали, но не стоило обладать большой смекалкой, чтобы понять, что они совещаются, как лучше подобраться к утопленнику.

Рамаз отпрянул от перил, будто его ударило током. Сел в машину и поспешил уехать.

Молодой человек проводил его иронической улыбкой и снова перевесился через перила.