Страница 96 из 96
О, какую сладость доставило ему это движение! Припавшая к стене грудь издала стон — насаженное на острие, пронзенное насквозь сердце вздрагивало, как жабры выброшенной на берег рыбы.
Он повернулся и, не вытаскивая всаженного по рукоять ножа, медленным, очень медленным шагом двинулся в комнату. Ему не хотелось рухнуть в прихожей. Он кое-как доплелся до порога и осторожно опустился на пол.
Душа, душа Давида Георгадзе билась об изрезанную мерзкую плоть, как испуганная птица бьется о прутья клетки в надежде вырваться из ненавистного плена.
«Еще немного, Дато, потерпи немного, и я буду с тобой! Ты отомщен! Сейчас главное — как-нибудь выбраться из этой падали. Потерпи немного, сынок!»
Давид Георгадзе понял, что нож мешает ему избавиться от умирающего тела Рамаза Коринтели. Пальцы обхватили рукоятку ножа. На большее недостало сил. Ужас овладел им — вдруг не удастся выбраться из этого омерзительного трупа и он должен будет умереть вместе с этой падалью?!
Он собрал последние силы, крепче сжал рукоять и медленно потянул. Следом за ножом поднялась загустевшая кровь и закупорила рану.
Его охватило отчаяние. Ничего не получилось. Душе не было выхода.
И еще раз он собрал едва уже тлеющие силы и волю, в последний раз пытая счастье. Он понимал: или сейчас освободится, или навечно застрянет в ненавистном теле.
Еще раз рванулся в изрезанную грудь, как загнанный в клетку леопард.
И вдруг ощутил удивительную легкость и свободу. Вдохнул живительный, полный кислорода воздух. Неужели он избавился от тела Коринтели?
Еще одно старание, еще один рывок — и душа академика Георгадзе взмыла в небо.
— Иду, сынок, иду! Скоро буду с тобой! — кричал он ввысь.
Миллионным эхом разлетался голос Георгадзе по безбрежному простору.
А его несло все выше и выше. Стремительно пронзал он черное пространство, словно стремясь догнать собственный голос, который тонул и исчезал далеко-далеко в бесконечности.
Мерцающая чернота неба постепенно уподоблялась огромному, бескрайнему кладбищу, где над каждой могилой сияла звезда.