Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 10



Работу он выполняет легко, ловко. Он валит корабельные сосны бензопилой, переходя от дерева к дереву.

Другие идут за ним. На сваленных деревьях (называют их тут хлысты) ветки обрубают Евдокия, Генка Голяткин и Тимофеева; Гришка Сотник цепляет тросами к трактору, которым Илья Горячевский отволакивает на площадку к автомашинам.

Рубят на косогоре, делянка так и названа: Косогор. Не удобная.

Они трудятся до конца светового дня (он же рабочий). И автобус увозит их обратно в Улым.

В столовой, где битком одиноких тут парней (и Шрамков, вроде, одинок), выполняет рекомендацию жены: утром оставляет судки, после работы забирает полные. Повариха Зойка утром не болтлива (он торопился), да и днём во время бригадного обеда, вечером тараторит, как «уважает Ираиду Андреевну». Так ли добра эта молодая девица? Или, наоборот, довольна, что с ней нет беды, которая приключилась с уважаемой ею Ираидой Андреевной?

– Спасибо, Зоя, ты хорошая, – думая о ней немного не так.

– Я вам, Николай Петрович, пюре с котлетами, борща вот, но дома подогрейте. Бортовая из Зыряновки с молоком и сметаной, Никитична напекла ватрушек. Тёплые: я укутала, на улице не остынут.

Дома, когда ужинал с детьми, помянул её именно добром: фирменные ватрушки пекаря Никитичны оценены на «ура». К этой еде варенье и соленье, немалый запас.

Детей – к Чистяковым.

Не мог долго отключиться, поймал момент, когда из тундры в Улым пришёл ветер, напав на дом завоевателем. Дико гудит в трубах. Снеговая крупа ударяет в стёкла. Тайга у вертолётного поля гудит.

…А из вагонного окна видно, как проклюнулось солнце, багровое, маленькое, будто уголёк в холодной печи.

Постыдная болезнь (Луканин)

Ему удалили грыжу в паху, и он потерял уверенность, прекратив быть мужиком. Сделав вид, что обиделся на жену за её не новые упрёки, лёг на маленьком диванчике в большой комнате, глядя, как в окне мигает звёздочка. К докторам и не думает: неудобно – о таком! Хирург, который удалил грыжу, рекомендует бросить бензопилу, она нелёгкая. Но Луканин Алексей привык деревья валить, не умея ничего другого.

Выход: на обрубку сучьев. Тюкать маленьким, будто игрушечным топориком. Или – в родную деревню Калиново. Солнце там выныривает над рекой, падает в поле, будто там обрыв. Но никакого обрыва нет, поля тянутся далеко, нет им края.

Улым никогда не нравился Луканину. Но в деревне Калиново за девять лет бывал только – отца хоронить, потом – мать. И вот мечта: уедет, а дочка будет навещать его во время каникул. Там родной дом. В нём – полоумный деверь: сестра вышла опять, второй муж нормальный, живут в городе. Но дебил этот тихий, и они как-нибудь поместятся, комнат две, кухня, огород.

…Непонятный овраг, на дне – тёмная вода. Откуда вода в такой холод? А в ней кто-то гадкий, оттого и вода тёплая! Пробудился, пьёт чистую воду, но гнилью отдаёт[1].

Приехали в тайгу. Входят в тепляк, но эта маленькая темноватая избушка их встречает не теплом, а холодом.

– Сторожа нет! – вопль Катерины. – У других и сторож, и тепло! Наверное, мы одни такие негодящие.

– А чё тут сторожить, бензопила под замком, – мирно говорит ей Алексей.

– А трактор?

– Такой вряд ли кто угонит.

Тихо в тайге. Дверь отворяется, и с клубами нового холода и старой матерщины – тракторист Иван Микулов.

– Не завёлся, растуды его! – плюх на лавку у печки, на лицо шапку, готов дремать.

– Была бы я мужиком, отремонтировала бы! – выкрик Катерины.

– Заводской в нём дефехт! – глуховато из-под шапки – Иван, далее матом.

– Пожалей наши уши, Ванькя! – тонким голосом – его жена Шура.

Катерина вдоволь наоралась: «заработок маленький», сидят в тепляке, «как дураки», а «деньги мимо плывут». Шура Микулова ей подпевает. В Улыме говорят: «У Луканина в бригаде правят бабы». День к концу, автобус. У конторы высадили.

– Луканин! – на крыльце мастер Позднышев в накинутом полушубке, будто встречает, и велит идти с ним в кабинет директора.

Ну, беда! Сон плохой в руку! Бригаду ликвидируют, их растолкают, кого куда. Катерина кидает на него угрюмый взгляд.

Директора Алексей Луканин иногда видит в конторе, как тот идёт в кабинет или выходит, в автомобиль садится, но чтоб – за руку! Ещё невидаль: его отсылают в командировку!

Мастер нахваливает:

– Луканин не пьёт, не курит. А что так одет, в ватник… Одежда есть у тебя добрая?



– Конечно, есть! – с обидой.

Катерина – в коридоре:

– Чё им надо?

– …а вот то… Билет на поезд!

– Не пугайся, съездишь!

Её мнение для Луканина намного авторитетней начальственного, ведь Катерина – его жена.

Недолгие сборы, и он – в станционном домике.

Карабкается на висевшую мимо перрона подножку, и проводница ведёт его, нового пассажира, в отдельное купе. В командировках никогда не бывал. Ехать комфортно. Мимо плывёт тайга. Но и станции, и полустанки… Прямо неохота покидать поезд.

Огромный город! Ладно, гостиница на привокзальной площади. «Hotel» – иллюминируют буквы в небе. Видимо, в далёком от любой заграницы городе бывают иностранцы!? Оробев, делает вид, что ожидает трамвай. Но делать нечего – входить надо.

Напротив дверей плакат:

«Привет участникам совещания передовиков и новаторов лесозаготовительного производства!»

Огромная комната с колоннами, за барьером женщина, над её белыми, будто накрахмаленными кудрями: «Дежурный администратор».

В креслах какие-то люди. Один, с виду директор, недовольно оглядывает, как бы вопрошая: «А ты передовик и новатор?»

Бригада Луканина не только вчера, а регулярно не работает, имея «тариф», как они говорят. Но, когда трактор на ходу, когда пила не заглохла, бригада вкалывает, имея куда больше «тарифа».

Передовик у них в Улыме есть, его бригада работает ежедневно. Он – рвач. Буквально вырывает у руководителей надобное для работы. Этот Шрамков – грамотный, умеет доказать и директору, и мастеру: они ему должны многое, а вот он им ничего, кроме объёма заготовки.

На этот форум его бы отправили. Директор, давая командировку: «Шрамков не смог». Позднышев дополняет: «Ему в больницу, в Надеждинск». Наверное, и тут «вырвал»! Его баба не в райцентре, где Луканину – операцию, от которой у него импотенция, а в городе Надеждинске с надеждой на полное выздоровление.

– Товарищ, вы на кворум? – Откуда-то парень, неправдоподобно тонкий, в пышном галстуке, пиджак, как на картинке журнала мод (у Катерины такой). – Пройдёмте! – и подводит к администратору.

А тот, который с виду директор, завистливо глядит на выданный ключ:

– Неужели ни одного места?

– Только по брони! – отбривает дама.

«По брони! Вот это да!»

В лифте модник – на кнопки, – и вознесение – пятый этаж!

В комнате окно: автобусы, троллейбусы, трамваи. Тротуарами бегут люди так, будто торопятся на один поезд. Он в этом городе не впервые: толкотня магазинов, куда вольна бегать Катерина, на окраине – веранда её тёти (ночуют, когда в отпуск и обратно). Тревога там: не угодить бы под машину, не отравиться бы в кафе, не потерять бы деньги. Из окна номера город не выглядит опасным. Вон мужик в телогрейке, лопоухо вертит головой. Будто на себя, но плохо одетого, глядит Луканин с высоты.

Койки в номере две. Входит дядька непонятный: лицо знакомое.

– Где-то я видал вас…

– На плакате я. С моей фотки рисовал плакат художник.

Да ведь и у них в Улыме, в коридоре конторы и на дверях клуба этот плакат! Лес, будто из капроновых ёлок, и лицо этого парня!

– Так ты и придумал метод… посохинский?

– Так я и есть Посохин Егор. А метод не я, а главный инженер. Но одно дело выдумать, другое – внедрить, понимашь? Теперь обо мне много публикаций. – Из картонной папки выкладывает клочки: – С женой у калитки, – (напоминает Катерину). – Горластая у меня баба!

1

– пить грязную воду к переживаниям («Толкователь снов»)