Чистый бор

Татьяна Чекасина

Чистый бор. Повесть

© Татьяна Чекасина, 1983

© Спорт и Культура, 2023

Об авторе

Татьяна Чекасина в литературе работает давно и на очень высоком уровне. Но повесть «Чистый бор» стоит немного особняком от других произведений писателя. Это не урбанистическая, рубленая проза, экспрессивная и мощная, какая присуща этому автору. Здесь можно заметить мягкость, неторопливость деревенской прозы. Персонажи вообще не такие, какими наполнена современная бульварная коммерческая литература. Это – типичные персонажи русской классической традиционной прозы, построенной на великих человеческих ценностях, которые соответствовали социальному строю, характерны для периода советской власти. Именно этот временной период и описан в повести «Чистый бор» со всеми его достоинствами и недостатками.

Глава первая

…Человека этого никто не заметил. Но он и не хотел, чтобы его кто-то заметил, да остановил и отговорил. Он шёл уверенно, будто цель, к которой приближался, была элементарной. Но, свернув на кривую тропу, начал выглядывать того, кто бы его отговорил. Ни души на улице, далее – тупик с вагонами. И куда идти – в улицу или – в тупик?

Пошёл улицей, на дороге – навоз: у столовой – лошадь, впряжённая в телегу, на которой ничего нет. Дверь в кухню открывается: возница – с пустой тарой. Нагромоздив у крыльца, охлопал от заноз рукавицы и – нет его. Человек ждал этого. Воровато ухватив один ящик, метнулся к тупику.

Вагоны лязгнули. То, что хотел решить днём, решил. И вот он между двумя пакгаузами. Уголок мал, но ящик входит. Встав на него, вытянув из брюк ремень, ловко набросил на крюк водостока. Перед ним – грубо выкрашенная белым стенка уборной. Отвернулся. И… ничего не увидел, кроме поезда с брёвнами; никакой надежды, что сдвинется и откроет просвет. Просвета не было.

С недоумением услышал гудок подъёмного крана. Не гудок, стон. И вдруг из громкоговорителя:

Человек сунул голову в петлю, шапка упала. Какие-то мгновения, – и он – не на земле, а над землёй, рядом оттолкнутый ногами ящик.

Срочный вызов (Шрамков)

Звонок непонятный: «…для решения вопроса…» Помехи на линии, как вой ветра, но уловил: «чтобы не прерывать процесс…». Крикнул: «Буду!»

Он отвёз в Надеждинск Ираиду с надеждой: там и без него в курсе, как её лечить.

Мастера нет в кабинете, в приёмной кивают:

– …у директора.

– Мне только заявление…

Секретарь давит кнопку на селекторе:

– Леонид Сидорович, тут Шрамков…

Из динамика:

– Пусть войдёт…

Такая моментальная реакция немного удивляет. Войдя, здоровается с обоими: и с директором Паршиным, и с мастером Позднышевым.

– Николай, хотим тебя отправить в командировку. Ехать завтра.

– Спасибо, но я не могу. Вот заявление. – И – о больнице.

– Жаль, – директору и вправду жаль.

Выйдя из конторы, сел в автобус, где только его не хватало.

Заболела жена в том году в январе. А в мае…

Не хотелось думать про май. Он – не дома, с другой женщиной, а в это время в Улымской больнице останавливают Ираиде кровотечение.

Летом никаких недомоганий. В октябре вдвоём – за клюквой на мотоцикле. Вдруг опять температура. Рекомендованные в больнице пилюли районные медики отменяют, назначают другие. Нормально, только устаёт. Но в январе боль, неутихающая, направление в город Надеждинск.

Один тип с улицы Вертолётной бьёт бабу. Другой ни разу дров не приволок, жена у него худенькая, Ираидиных лет, не болеет. Из-за двойняшек? У них родились две девочки. Но пять лет – никаких недугов. Работает она не на лесоповале, как многие женщины у них в Улыме, а в конторе.

– Петро-ович! Обед!

Выход из чащи на широкую прогалину. Это место в тайге именуют «верхним складом», от верховьев рек, по которым сплавляют лес. В Улыме, как и на многих таких предприятиях, реки нет, вывозка идёт автомобилями, а названия сохранились.

Автобус – с едой. Кастрюли тащат в открытую дверь вагончика. Повариха Зойка, накрашенная так, будто не с обедом – в тайгу, а на танцы – с кавалером, греет на плите первое и второе. Едят неторопливо…

Она уехала.

Шрамков объявляет: завтра они будут без него. Говорит о работе, делая вид, что больницы – каждый день.

– Хоть бы намекнули причину, – не выдерживает Евдокия.

– Да в том-то и дело! – подхватывает он. – «Надо решить один вопрос». Но как со мной решать медицинские вопросы?

– Это врач так выразился о «вопросе»? – Илья Горячевский, добрый молодец (играл в фильме на коне и в гренадёрском мундире).

Около пяти лет он в Улыме. Как лето, берёт двойной отпуск и – в театральное училище. Но не берут пока. Во время службы в армии он и угодил в кино, в батальную сцену. До армии жил в Горьковской области. Тот леспромхоз закрыли, и отправился Илья на заработки. Он нанимает в городе репетиторов. Выправил горьковское «окающее» произношение. Вокальные данные тренирует. Но эта карьера на уровне районной самодеятельности, тут имеет успех.

– Гиппократы! Неграмотные! – Гришка Сотник, в принципе, доволен их откровенным общением.

– «…чтобы не прерывать процесс», – дополняет Шрамков.

– Речь идёт, наверное, о согласии на операцию, – предположение Тимофеевой.

Видимо, права. Хотя в том году – три. Правда, не операции, а «чистки».

– О нас не волнуйся, – У Гришки Сотника на голове ковыль: молод, но сед.

Его глаза глядят: один – на вас, другой – на Кавказ, но при этом видит идеально.

– Там разберёшься! – у Ильи Горячевского неколебимая вера в Николая Шрамкова.

– Больница неплохая в Надеждинске, – с надеждой напоминает Евдокия Чистякова.

Лицо у неё морщинистое, но розовое. Глаза – озерки талой воды, в которых отражается чистое небо. Эта тётка Шрамкову – тётя. Он её племянник. И в Улыме оттого, что тут Чистяковы: дядя Архип и тётя Дуня. Архип – родной брат матери Николая.

– …утренним? Деток к нам – с вечера.

– Спасибо, тётя Дуня.

Поговорив, отдохнув немного, опять – к работе. Николая подкрепило участие этих людей. Не так слова, как доброе к нему отношение. А догадка Тимофеевой про операцию может ослабить удар.

Дочка механика Тимофеева, как эту девочку звали в Улыме, когда она была маленькой, и которую стали звать, когда она выросла, девушкой Тимофеевой, как это бывает при весёлых матерях, – её антипод.

Её мама медсестра Луиза, не долго горюя по механику Тимофееву, какое-то время – весёлая вдова, укатила с художником. Бабы Улыма лишились медицинских услуг (вытравляла зародившихся детей), а клуб оформителя: оформив детсад и столовую, начал контору, да женился на Луизе.

Лет пять назад меняет Шрамков книги, а рядом на барьер конторки дочка Тимофеева выкладывает «Хаджи Мурата». Он читал три раза. Но ему-то тридцать три года в тот год, а юной читательнице тринадцать! Библиотекарь добавляет удивления: школьница давно вне программы штудирует классическую литературу. Когда в библиотеке нет книги, едет в Удельск, в районную библиотеку.

– Она хорошая девушка! – говорит вслух в тайге наедине.

Бредёт в чащу, держа в руках тихую бензопилу, свистит польскую мелодию, главную в фильме: «Мать Иоанна…» (и что-то про ангелов). Девица Тимофеева немного напоминает монашенку из этого фильма.