Страница 122 из 143
Жестокая головная болезнь, которою стражду я с самых детских лет, так возросла с моими летами, что составляет теперь несчастье жизни моей. Оно тем для меня тягостнее, что отъемлет у меня силу продолжать усерднейшую службу мою вашему императорскому величеству. В сей крайности состояния моего принужденным нахожусь, припадая к священным стопам вашего императорского величества, всеподданнейше просить моего от службы увольнения.
Денис Фон-Визин.
7 марта 1782 года.
ДУХОВНОЕ ЗАВЕЩАНИЕ
Во имя отца, в троице святой славимого. Я, нижеподписавшийся раб божий, статский советник Денис Иванов сын Фон-Визин, хотя, по несчастию моему, нахожусь я теперь в жестокой параличной болезни, но сохраняя — богу благодарение! — прежний смысл и память, при нижеподписавшемся у сего душеприказчике, которым прошу быть его сиятельство графа Петра Ивановича Панина, и при нижеподписавшихся же свидетелях завещаваю, утверждаю и прошу силою нижеследующих пунктов — по смерти моей пожаловать непременно привести, оные ко указному и твердому во всем исполнению:
1-е) Всем законным наследникам по мне и всем знаемым меня персонам известно, что я наследственного имения никакого за собою не имею, да и от получения оного уже отрекся; а всякого звания имения есть за мною приобретенное единственно мною ж. А как жена моя Катерина Иванова дочь, урожденная Роговикова, живучи со мной поныне уже 12 лет в законном супружестве, сохранением ко мне всегда совершенно искренней своей любви и доверенности обязала меня вечною к себе благодарностию и признанием; и как же из принесенных ею за собою денег мы в общежитии с ней много уже прожили, и дом ее теперь состоит под закладом, да хотя же несколько из ее денег и считается в остатке, но все они состоят теперь обращением своим в товарах моих, а как нет от супружества нашего детей:
то 2-е) ко очищению против ее, супруги моей, совести и к соблюдению справедливости, по общему нашему между собою согласию на случай смерти кого первого из нас, сею моею духовною, на основании и вновь пожалованного от ее императорского величества всему дворянству права, изданного прошлого 1785 года апреля в 21 день, о имениях, собственно каждым благоприобретенных, завещаю и силою его определяю: при случае смерти моей прежде супруги, да будет она во всем недвижимом и движимом моем имении единственная наследница, и да отдастся все без изъятия оставшее после меня имение в ее владение, но недвижимое по ее только смерть. На сем преположении:
3-е) заведенная мною коммерция вещами, до художеств принадлежащими, и отправляемая ныне санкт-петербургским первой гильдии купцом Германом Клостерманом, должна остаться в полном и единственном хозяйстве и расположении жены моей, так что г. Клостерман повинен ей одной и моему душеприказчику, если он потребует, давать отчет в коммерции на следующем положении: 1. прибыток в коммерции должен быть обращен на оплату моих долгов, буде какие останутся, а по заплате весь прибыток да будет в пользу моей жены по смерть ее или пока она коммерцию продолжать захочет; 2. как г. Клостерман во все время доказал мне свою честность, рачение и разумение, то завещаваю управление коммерции от него и его наследником не отнимать, разно сами захотят перестать продолжать сию коммерцию; 3. все вещи, кои жена моя иметь у себя захочет, ей немедленно отдавать; 4. все немецкие книги отдаю в наследство брату моему родному, Павлу Ивановичу.
4-е) После смерти ее, жены моей, все мое недвижимое имение да наследует тот или те из моих родственников, свойственников или же и посторонних, кто в течение жизни моей нелицемерною ко мне привязанностию более заслужит моей благодарности, — о сем обстоятельстве не премину я отозваться особливым письмом моим к моему благодетелю душеприказчику; но если я умру, не наименовав никого, то да обратится мое недвижимое имение по смерти жены моей в наследство ко указным после меня наследникам. Вследствие чего по самой справедливости, как по смерти моей законные наследники по мне, в течение жизни супруги моей, не имеют никакого притязания к получению, ниже и к требованию из оставшего после смерти моей имения ничего в указную себе часть, потому что недвижимое имение рано или поздно к ним возвратится; так, насопротив того, и жена моя, при случае смерти ее прежде моей, оставляет мне, а после меня и наследникам моим весь принесенный с собою в замужество за меня собственный денежный капитал, в чем мы между собою и утвердилися особливыми письменными актами, сделанными в силу всемилостивейше пожалованного всему российскому дворянству [права] на благоприобретенные каждым собственно имения.
5-е) По сей моей духовной, изъявляющей последнюю мою истинную волю и завещание на мое собственно благоприобретенное движимое и недвижимое имение, поручаю я и покорно прошу на себя принять душеприказчество его сиятельство графа Петра Ивановича Панина, для чего я сию духовную самолично ему вручил на приведение в указное всего по ней исполнение после смерти моей и на покровительство и опекунство в том случае жены моей. А ежели бы богу соизволющу предупредить меня ему, графу, отданием долгу своего натуре, то и на тот случай даю я ему чрез сие ж полную мочь перенести душеприказчество свое по сей духовной и ее после кончины своей приказать отдать, если я ее к себе не востребую, тому в руки, кого он сам ко оному избрать и кому доверить соизволит. Сочинена в Москве 1786 года июня 3 дня. Духовную писал канцелярии императорского Московского университета канцелярист Сергей Игнатьев сын Рыжиков. [Затем следуют собственноручные подписи Фонвизина и жены его.]
Перед отъездом нашим в Париж дан женою моею вексель в 20 000 руб., который выдан мне, и потом от правительства яко застаревшийся уничтожен, то и я подтверждение объявляю, что оный вексель никогда и никакой силы иметь не может. [Следуют собственноручные подписи Фонвизина, графа П. И. Панина, с изъявлением, что он принимает на себя душеприказчество, действительных тайных советников князя Л. М. Голицына, А. М. Обрескова и Л. И. Комынина, генерал-поручика графа И. Л. Воронцова и полковника И. Д. Рогожина.]
Буде по смерти моей останется на мне столько долгов, что жена моя лучше захочет отказаться от наследства, нежели иметь хлопоты с моими кредиторами, то в таком случае сим завещаваю платить ей из доходов моих по тысяче по осьмисот рублей на год, то есть указные проценты с 30 000 руб., кои могут быть почитаемы в остатке от ее движимого имения. Для лучшей верности оставляю я у душеприказчика моего на сию сумму вексель, который по ее требованию должен быть заплачен — хотя с продажею потребной части из деревень моих; ибо сию сумму по доверенности жены моей я действительно получил. Сей в 30 000 рублей вексель писан 3 июня 1786 года на имя с.-петербургского 1-й гильдии купца Германа Клостермана, которого прошу надписать оный в свое время жене моей, [Подписи те же.]
ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАССУЖДЕНИЕ О ЧИСЛЕ ЖИТЕЛЕЙ У НЕКОТОРЫХ ДРЕВНИХ НАРОДОВ
Ни разум, ни искусство не подают нам нималого основания, откуда бы можно было заключить, что свет есть вечен и неразрушим. Непрестанное и стремительное движение материй, насильные перемены, кои действуют во всех частях, различия, примеченные в телах небесных, явные следы, равномерно как и предание о всемирном потопе или об общем смешении элементов, — все сие доказывает неоспоримо, что здание мира сего подвержено гибели и что через повреждение или разрушение должен он перейти из сего состояния в другое.
Таким образой, надлежит, чтобы мир сей имел свое младенчество, юношество, совершенные лета и старость, как всякая нераздельная часть, которую он заключает; и вероятно, что люди, животные и семена имеют участие в сих переменах.
Должно думать, что в цветущем веке мира человеческий род должен иметь более силы, разума и тела, крепчайшее здравие и более естественной способности, должайшую жизнь и сильнейшую склонность к умножению рода своего с потребною силою оное исполнить. Но если общая система вещей и обращение человеческого общества подвержено сим родам постепенных перемен, то они бывают столь тихи, что невозможно приметить в короткое время, что всякая история или предание содержит. Стан, сила тела, долгота жизни, пространство бодрости и духа, кажется, до сего почти равны были во всех веках. Науки и художества процветали действительно в одном веке, а в другом приходили в упадок. Но мы можем приметить, что в то время как достигали они пышной степени совершенства у одного народа, то, может быть, всем соседям оного совсем они не были известны, и хотя был когда век, в котором приходили они в крайний упадок, но, однако, в последующих воскресали и распространялись по всей земле. Итак, сколько возможно познавать вещи примечанием, то, кажется, не было общей перемены в человеческом роде. И когда принять то за справедливое, что свет, как и животное тело, имеет естественные успехи с младенчества до старости, то, несмотря на сие, останется всегда неизвестным, достиг ли он той степени совершенства или гибели.