Страница 123 из 143
Следственно, не можно из того заключить, что естество человеческое пришло в упадок, и всякий, кто справедливо рассуждает, не примет отсюда нималого доказательства о многолюдстве древнего народа и не определит никакой системы в рассуждении мнимой младости или силы мира.
Сии общие физические причины должны выключены быть от сего спора.
М. ТУЛЛИЯ ЦИЦЕРОНА РЕЧЬ ЗА М. МАРЦЕЛЛА
Сей день окончил долговременное молчание, избранные сенаторы, которое наблюдал я во времена сии, не от страха, но от печали и стыда; равномерно сделал он начало, которое желал я и чувствовал, изъяснять мнении мои по прежнему обыкновению, ибо как могу в молчании оставить таковую кротость, столь необыкновенное и неслыханное милосердие, таковой порядок всех вещей в вышнем правлении и, наконец, невероятную и почти божественную премудрость. Когда вам, почтенные сенаторы, и республике возвращен Марцелл, то почитаю я сохраненною и возвращенною не только его, но и мою власть и голос. И действительно, весьма я огорчен был, когда видел не в одном со мною благополучии такого человека, который одни имел со мною обстоятельства. Я не мог сам себя принудить и почитал за несправедливое продолжать древнее жизни моей обыкновение, разлучен будучи с последователем и подражателем трудов моих и стараний, равно как с спутником и товарищем моим. Итак, дозволил мне ты, К[ай] Цесарь, прежнее мое и запрещенное обыкновение жизни и тем подал некоторый знак надежды о благополучии всея республики. Я мог то приметить по многим, по большей же части по себе самом, но за несколько времени почти и по всем, что ты, возвратя Марцелла сенату и римскому народу, упомянув особливо о его преступлении, предпочитаешь власть сенаторскую и достоинство республики собственным огорчениям и подозрениям. Но он плоды жизни своей, употребленной на пользу, собирает в сей день с общего согласия сената и твоего вышнего и важнейшего повеления, из чего ясно видишь, сколь великая похвала в данном благодеянии, когда в полученном таковая есть слава. Благополучен тот, счастием коего не менее все, как и сам он, обрадованы. Чего по его заслугам и по справедливости он достоин, ибо кто превосходит его благородством, честностью, старанием о полезных науках, невинностью или другою еще добродетелью, достойною славы.
Никто не может иметь таковую остроту разума, таковой силы во слове или писании, которая бы в состоянии была, не говорю — выхвалить по достоинству, но только описать, Цесарь, великие дела твои. Но я сие утверждаю и с твоего дозволения сказать могу, что во всем том нет совершенно похвалы, кроме сей, которою почтен ты в сей день. Часто имею я случаи представлять и изображать словами, что все дела наших государей, все дела дальних и сильнейших народов, также и царей преславных, не могу сравнить с твоими ни в множестве трудов, ни в числе сражений, ни в различии стран, ни в способности исполнять предприятия, ни в несходстве войны. Никто скорое по может достичь столь отдаленных стран, как ты не только путешествием своим, но и победами оные прославил. Безумным бы я казался, если бы не признавал дела твои такими, коих ум или мысли почти понять не могут. Но есть еще большие: ибо обыкновенно похвалу героев умаляют словами, лишают оной полководцев, приписывают ее многим, чтобы начальники не имели одни славы победы. И действительно, в оружии храбрость воинов, способность местоположения, помощь союзников, флоты, припасы великую подают помощь; и большую часть славы получает счастие, как бы по некоторому праву своему; и что благополучно окончено, то и прославляется.
Но как той славы, которая о тебе, Цесарь, за несколько пред сим временем гремела, никого участником не имеешь, то вся она, сколько ни велика, в самом деле одному тебе приписывается. Никакого участия не имеют в ней начальники, полководцы, пехота и конница; равномерно, как и правитель всех дел человеческих, счастие, не хочет иметь славы твоей, тебе ее оставляет и признается, что одному тебе она собственна, ибо дерзость не мешается никогда с премудростию, и сие должно приписывать одному случаю.
Ты усмирил жестоких варваров, неисчислимых множеством, имеющих пространные жилища, изобилующих во всех родах довольства; но со всем тем победил то, что имеет натуру и состояние быть побеждено. Нет еще такой крепости, которая бы железом и силою не могла прийти и слабость и повреждение. Но умерять страсти свои, воздержать гнев свой, в победах поступать великодушно, неприятеля благородного, разумного и (добро) храброго не только сраженного восставить, но и умножить прежнее его достоинство, — сие кто делает, того не с великими людьми я сравниваю, но почитаю подобным самим богам. Итак, Цесарь, слава твоего геройства прославляется не только нашим, но и всех народов языком и писанием, и ни один век не умолчит о великих делах твоих. Но таковые дела, когда читаемы бывают, возмущаются, не знаю каковым, шумом, и криком войнов, и гласом труб воинских. Но когда читаем или слушаем о деле, учиненном справедливо, кротко, великодушно, воздержанно и премудро, особливо во гневе, который подает противные советы, и в победе, коей свойство есть гордость, то такую чувствуем любовь не только к бывшим истинно делам, но и к вымышленным, что иногда, совсем их не видя, почитаем.
Взирая на тебя и зная великодушие, премудрость и слово твое, что желаешь ты оставшее от войны сделать полезным республике, какими похвалами почтить можем, какою любовию воздать и какую принести благодарность? Самые стены града сего, кажется, хотят тебя благодарить, что в короткое время будет в них и в сенате прежняя власть предков своих.
ИСТОРИЯ ИЗДАНИЙ СОЧИНЕНИЙ Д. И. ФОНВИЗИНА И СУДЬБА ЕГО ЛИТЕРАТУРНОГО НАСЛЕДСТВА
Современники узнали Д. И. Фонвизина прежде всего как плодовитого переводчика. В 1761 году в Москве вышла книга избранных басен Гольберга. На титульном листе было указано: «Перевел Денис Фонвизин». В последующем — в 1765 и 1787 годах — вышли второе и третье дополненное и исправленное издания басен. В 1762 году в университетском журнале «Собрание лучших сочинений к распространению знания и к произведению удовольствий» были опубликованы 4 перевода молодого писателя: «Господина Менандра изыскание о зеркалах древних», «Торг семи муз», «Рассуждение господина Ротштейна о приращении рисовального художества, с наставлением в начальных основаниях оного», «Господина Ярта рассуждение о действии и существе стихотворства». Под каждой статьей сообщалось: «Перевел Денис Фонвизин».
С 1762 года начал выходить роман «Геройская добродетель, или Жизнь Сифа, царя египетского» (часть первая вышла в 1762 году, часть вторая — в 1763, часть третья — в 1764 и часть четвертая — в 1768 году). На титульных листах первых: трех частей указывалось имя переводчика Дениса Фонвизина.
В 1766 году публика познакомилась с новым переводом Фонвизина — «Торгующее дворянство, противоположенное дворянству военному, или Два рассуждения о том, служит ли то к благополучию государства, чтобы дворянство вступало в купечество? С прибавлением особливого о том же рассуждения господина Юстия».
В 1769 году вышло два перевода Фонвизина, но уже без упоминания имени переводчика — «Сидней и Силли, или Благодеяние и благодарность» и «Иосиф» в 9-ти песнях, сочинения г. Битобе. В 1762 году Фонвизин перевел, но не издал трагедию Вольтера «Альзира», которая широко распространилась в Петербурге в списках. В 1764 году на сцене придворного театра с успехом шла фонвизинская комедия «Корион» (переделка комедии Грессе «Сидней»). Комедия не была издана. Как свидетельствует Новиков, читатели знали, что переводчиком и этих произведений был Фонвизин («Перевел в стихи Волтерову трагедию «Алзира», преложил, по свойству наших нравов, Грессетово сочинение «Сидней» стихами ж», «Поэму «Иосиф» перевел прозой», «Перевел... «Сиднея и Силли»).[1]
1
Н. Новиков. Опыт исторического словаря о российских писателях. СПб., 1772, стр. 230—231.