Страница 50 из 102
— г- Мы им не скажем правду, хорошо?
— Пусть теряются в догадках. — Гроссман помолчал, затем спросил — А что ты думаешь по этому поводу?
— Может быть, устроили оргию, — Карелла улыбнулся.
— Ты это серьезно?
— Пьянка! Голая девица, а может быть, и две. Что еще там могло быть?
— Мог быть еще кто-то. Он, застав их вместе, в постели, и укокошил, а затем замаскировал все так, чтобы выглядело самоубийством.
— На них нет никаких следов насилия, Сэм.
— Я просто говорю, что думаю. Полагаю, что в этой комнате был третий участник драмы. Кто и почему — тебе выяснять.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности… А как жена и дети?
— Прекрасно, Сэм…
— Ну что еще?
— Сэм, что, действительно совсем никаких отпечатков? Ни одного?
— Ни одного.
Карелла задумался, а затем произнес:
— А не могли они сами все убрать, все вычистить?
— Зачем? — поинтересовался Гроссман.
— Из чистоплотности. Ты сам только что сказал: записка аккуратно напечатана, одежда аккуратно сложена, туфли аккуратно поставлены. Может, они вообще были очень аккуратными людьми?
— Точно! Поэтому, прежде чем наглотаться газа, они прошлись по всей квартире и вытерли пыль.
— Вероятно.
— Вероятно? — спросил Гроссман. — А ты бы сам стал это делать?
— Я неаккуратный, — возразил Карелла.
ГЛАВА VII
Быть в обществе Берта Клинга и Майкла Тегера — тяжелое испытание. Хейвз очень любил Клинга, вернее сказать, того Берта Клинга, каким он был еще год назад, но не нового, сегодняшнего, которого он совсем не знал. Тяжело и мучительно было находиться в его обществе долгое время. Несомненно, это был Берт Клинг, тот же самый, аккуратный молодой человек, блондин, тот же голос. Вы видели, как он входит в дежурную комнату или идет по улице, вам хотелось подойти к нему, протянуть навстречу руки, сказать:
— Привет, Берт! Как поживаешь?
Вам хотелось пошутить с ним или обсудить детали запутанного дела. Вам хотелось посидеть с ним за чашкой кофе в уютной комнате, когда за окном идет дождь. Вам хотелось любить этого парня с лицом и телом Берта Клинга, сказать ему, что он ваш друг, сказать:
— Эй, Берт, давай напьемся сегодня вечером!
Вам хотелось все это сделать и все это произнести, потому что лицо его, походка и голос — все было вам знакомо, но вдруг вас что-то останавливало, готово было пригвоздить к месту, и вы вдруг чувствовали, что смотрите всего лишь на пластмассовую оболочку Берта Клинга, разговариваете с его голосом, записанным на пленку, что внутри этой оболочки что-то умерло: знали что именно — Клэр Таундсенд была убита.
Оплакивают близких по-разному.
Если твоя невеста становится жертвой жестокой и бессмысленной резни в книжном магазине, можно на это реагировать по-разному. Возможны разные варианты, но ни один нельзя предвидеть. Можно, не переставая, плакать неделю, другую, а потом смириться со смертью, признать, что жизнь продолжается и без девушки, на которой ты собирался жениться. Признать, что ничто не стоит на месте, и жизнь идет вперед, и смерть ее конец. Берт Клинг мог бы, конечно, смириться с окружающей его жизнью и смертью, как неизбежным и естественным ее концом, или, по крайней мере, реагировать по-другому. Он мог бы наотрез отказаться признать ее. Он мог бы уже продолжать жить с верой, что Клэр Таундсенд не умерла, а живет себе где-то в другом месте, что те события, которые начались с телефонного звонка на участок тринадцатого октября прошлого года, когда среди жертв в книжном магазине он, к своему ужасу, обнаружил Клэр, и кончились жестоким избиением человека, который ее убил, — те события просто не имели места. Он мог бы жить, притворяясь, что верит, — ничего этого не было. Он продолжал ждать возвращения Клэр и, когда бы она вернулась, посмеялся бы вместе с ней, сжал бы в своих объятиях, и они бы снова любили друг друга и когда- нибудь бы поженились. Он мог бы так утешиться. Или мог бы принять ее смерть без слез, позволяя горю разрастись внутри до огромных размеров, и окаменеть, скрывая за улыбающейся внешностью богато разукрашенный фасад все разрушающей, темной и мрачной, открытой всем ветрам гробницы.
Возможно, бухгалтеру было бы легче пережить убийство своей невесты, пройти через весь, ритуал поминок, а затем лелеять память девушки, философски смирившись с элементарным фактом существования жизни и смерти. Бухгалтер складывает колонки цифр и решает, к?кой подоходный налог его клиент должен платить «Дядюшке Сэму». Бухгалтер занят арифметикой. А Берт Клинг — полицейский. Будучи полицейским, ежедневно занятым работой, связанной с преступлениями, он то и дело сталкивается с постоянным напоминанием о том. как погибла девушка, которую он любил. Одно дело обходить улицы своего участка и помогать перейти улицу шестилетнему ребенку, стоящему на углу в ожидании, когда пройдет транспорт. Одно дело расследовать кражу со взломом, или ограбление, или драку, или исчезновение людей, и совсем другое — расследовать убийство.
Жизнь- восемьдесят седьмого полицейского участка очень часто связана с фактами смерти. Он заглянул в безжизненные глаза Клэр Таундсенд тринадцатого октября прошлого года. С тех пор видел мертвые глаза более тридцати жертв — мужчин и женщин — и всегда видел в них одно и то же: все смотрели умоляюще, казалось, их насильно лишили того, с чем они не были готовы расстаться. Казалось, они умоляли, чтобы это им вернули. Казалось, они молча взывали:
— Пожалуйста, верните меня, я еще не готов!
Обстоятельства смерти всегда были разными: он входил в комнату человека с ножом в черепе, он смотрел на растерзанную жертву наезда, он открывал дверь чулана и находил труп молодой девушки с затянутой на шее веревкой, повесившейся на перекладине для одежды, или алкоголика, упившегося до смерти в подъезде борделя, — обстоятельства всегда были различными, а глаза — одинаковыми.
— Пожалуйста, верните ее мне, я не был готов, — казалось, взывали они
И каждый раз, вглядываясь в другую пару глаз, он отворачивался, потому что всегда помнил Клэр Таундсенд, лежащую на полу книжного магазина, ее блузку, залитую ярко-красной кровью, открытую книгу на ее лице, собственные руки, поднявшие ее, и свои глаза, заглянувшие в ее мертвые, широко открытые — этот образ неожиданно и навсегда отпечатался в его мозгу и он стал бесчувственным и немым. В течение нескольких минут он, обычно ничего не соображал, он мог только отвернуться от каждого нового трупа и неподвижным взглядом разглядывать стену, как оглушенный, в то время как в его напряженном мозгу невидимый проектор прокручивал кадр за кадром свой собственный фильм ужасов, и ему хотелось кричать, и он сдерживался, до боли стиснув зубы.
Смерть означала для Клинга одно — Клэр Таундсенд. Ежедневно сталкиваясь со смертью, он постоянно вспоминал Клэр. И каждый раз его сердце сжималось в кулак так крепко, что он не мог открыться, не мог позволить себе расслабиться. Вместо этого он уходил в себя, вздрагивая от каждой неприятности, устало, как должное, нес груз памяти, не принимая сочувствия, оставив надежду, думая, что будущее будет таким же пустым и унылым, как и настоящее.
В тот день в крошечном офисе Майкла Тейера в Врио Билдинг ситуация была похожа на простое уравнение. Чувствуя дискомфорт в присутствии Клинга и Тейера, Хейвз беспристрастно думал про себя, что знает причину своего состояния, но не испытывает никакой радости от того, что все понимает. Говорить об Ирэн Тейер означало говорить с ним о смерти, а смерть — это Клэр Таундсенд. Решить это элементарное уравнение не составляло труда — в маленькой комнате обстановка была накалена до предела.
Комната находилась на шестом этаже здания. В ней было единственное окно, открытое апрельскому ветерку. Письменный стол, конторка с папками для бумаг, телефон, календарь да два стула. Майкл Тейер сидел на одном из них за столом, Хейвз — на другом, напротив. Клинг, весь напрягшись как натянутая струна, стоял рядом с Хейвзом, готовый в любую минуту развернуться и прыгнуть через всю комнату и через стол, скажи Тейер что-то не то. Пачка готовых поздравительных открыток со стишками, прислоненная к пишущей машинке, была аккуратно сложена столбиком. В машинке был заложен лист с незаконченными виршами.