Страница 49 из 102
Вдобавок ко всем этим делам, парни с восемьдесят седьмого участка свалили на его голову еще и это дело о вероятном самоубийстве.
Гроссман тяжело вздохнул и снова посмотрел на рисунок, который художник его лаборатории сделал с наброска места происшествия.
При самоубийстве, так же, как и игре в бейсбол, иногда бывает трудно определить, кто есть кто или что есть что без специальной учетной карточки. Гроссман перевернул набросок, вложенный в прозрачную папку, и внимательно перечитал напечатанный на машинке и приклеенный к его обратной стороне перечень.
Пятнадцатая Южная улица, 1516
Стул и одежда женщины
Туфли женщины
Прикроватный коврик
Пятно от виски
Бутылка из-под виски перевернутая
Бутылка из-под виски стоящая
Кровать и жертва
Приставной столик с пишущей машинкой
Ботинки мужчины
Кресло и одежда мужчины
Приставной столик и лампа
Напечатанная на машинке записка и наручные часы
Бумажник, булавка для галстука, рассыпанная мелочь
Нить жемчуга, серьги
Туалетный столик
Гроссман знал, что маленькие кружочки, которыми были обведены буквы А, В, С, D, Е, означали место фотосъемки и то, под каким углом она была проведена в спальне. Фотографии, вложенные в папку, он сейчас держал в руке.
Полицейский фотограф снял:
Предсмертную записку и наручные часы на туалетном столике крупным планом.
Одежду Томми Барлоу в кресле и его ботинки рядом с креслом средним планом.
Общий вид кровати с лежащими на ней телами Ирэн Тейер и Томми Барлоу.
Средним планом прикроватный коврик и две бутылки из-под виски, а также стул, на котором лежала и висела одежда Ирэн Тейер, и рядом с которым стояли ее туфли.
Пишущую машинку на приставном столике рядом с кроватью крупным планом.
Гроссман несколько раз внимательно просмотрел набросок и фотографии, перечитал рапорт, составленный одним из сослуживцев, а затем сел за стоящий в лаборатории длинный белый стол, снял телефонную трубку, набрал номер: Фредерик 7-8024. Ответил дежурный сержант и немедленно соединил его со Стивом Кареллой, который находился в комнате для персонала наверху.
— Я получил результаты по твоему делу о самоубийстве, — пояснил Гроссман. — Хочешь послушать?
— Давай, — согласился Карелла.
— У ваших парней сегодня много дел?
— Достаточно.
— А у нас! Бог ты мой, ну и денек сегодня выдался, — отозвался Гроссман и устало вздохнул. — Каксе они дали вам заключение о причине смерти по этому Делу?
— Острое отравление окисью углерода.
— Да… — протянул Гроссман.
— А что? Ты обнаружил стреляные гильзы?
— Нет, не довелось. Конечно, похоже на самоубийство, во всяком случае, вроде бы все данные на это указывают. И в то же время… Право, не знаю. Что-то во всем этом деле не сходится.
— Что именно?
— Все выглядит так, что ты сразу сочтешь происшедшее самоубийством, — Гроссман начал издалека. — И бутылки из-под виски, открыт газовый кран, взрыв. Все вроде сходится! Лишний раз подтверждает цифровые данные.
— Какие?
— Ежегодной смертности от отравления окисью углерода в нашем городе. У меня здесь они есть. Прочитать?
— Валяй, — Карелла улыбнулся.
— Восемьсот сорок смертей в год, из которых четыреста сорок самоубийств. А из них четыреста тридцать пять — от газа. Впечатляет! Верно? Добавь сюда еще эти бутылки из-под виски. Самоубийцы этого типа часто напиваются до бесчувствия, после того как откроют газ. А иногда принимают снотворное, чтобы смерть была славной и приятной. Ты об этом знаешь?
— Так уж славной и приятной! — не согласился Карелла.
— Именно. А в этом твоем деле что-то не так, Стив. По правде говоря, я озадачен.
— Чем именно, Сэм?
— Во-первых, все эти бутылки из-под виски на полу. Не у изголовья, а у изножья кровати. И одна — перевернута. Почему тогда бутылки были у изножья кровати, откуда никто не мог до них дотянуться, если они действительно выпивали?
— Они не были пьяны, Сэм, — объяснил Карелла. — Это данные нашего токсиколога.
— Тогда куда делось все это пойло? — спросил Гроссман. — И еще, Стив. А ты знаешь, где стаканы?
— Не знаю. А где?
— В кухонной раковине. Очень хорошо вымыты. Два стакана аккуратно поставлены рядышком в раковину, сияют от чистоты. Смешно?
— Очень, — согласился Карелла. — Если вы открыли газ и пытаетесь напиться, зачем же вылезать из кровати и мыть стаканы?
— Кстати! Им вообще-то так или иначе пришлось вставать. Верно? Чтобы одеться?
— Ты о чем это?
— Стив, послушай. Разве это не было любовное гнездышко? Мы проверили их одежду, искали пятна спермы. Не нашли. Значит, они были голыми, когда они…
— Ничего этого не было, — пояснил Карелла.
— Откуда тебе это известно?
— Данные вскрытия: половых сношений не имели.
— М-да, — протянул Гроссман. — Тогда чем же они занимались, почти голые?
— Хочешь, скажу свою убедительную версию?
— Валяй.
— Возможно, намеревались уйти из жизни в блеске романтического пыла. Частично разделись, открыли газ и отключились, прежде чем успели что-то сделать… Я так полагаю.
— Мне эта твоя версия не кажется убедительной.
— Ну, тогда другая, — продолжал Карелла. — Они были показушники. Хотели, чтобы на фотографии в газете все видели их полуголыми.
— Ну уж этот вариант не только не убедителен, но и безграмотен.
— Дай лучше!
— В квартире был кто-то третий, — предположил Гроссман.
— И это убедительная версия! Ничего себе!
— Очень даже убедительная, — заявил Гроссман, — особенно, если учесть, что пили из трех стаканов.
— Что?
— Там было три стакана.
— Но минуту назад ты говорил о двух.
— Я сказал, что было два — в раковине. Но мои люди тщательно осмотрели посудный шкаф над ней, проверили в нем всю стеклянную посуду. А что нам еще оставалось делать? Большей частью все разнесло взрывом, но…
— Да, ну а дальше что?
— Тонкий слой пыли был на всех стаканах, кроме одного. Его недавно вымыли, вытерли кухонным полотенцем, которое мы нашли на полке под раковиной. Сравнили приставшие к нему нити от полотенца. Все совпадает. Что ты на это скажешь?
— А они сами не могли пользоваться тремя стаканами, Сэм?
— Конечно. Но зачем тогда они оставили два в раковине, а третий поставили в посудный шкаф, на полку?
— Не знаю.
— Третий человек, — пояснил Гроссман. — Собственно говоря, если рассмотреть последний и, должен признать, весьма необычный факт, я почти убежден, что присутствие третьего станет не просто умной, но и убедительной версией.
— Какой это факт, Сэм? ,
— Нет вообще никаких следов в комнате.
— Что ты хочешь сказать?
— Что нет никаких отпечатков.
— Ты имеешь в виду третьего?
— Я имею в виду вообще никаких отпечатков, никого из них.
— Не понимаю.
— Ну я же говорю тебе, — повторил Гроссман, — т- ни одного отпечатка пальцев ни на чем. Ни наГ" стаканах, ни на бутылках, ни на пишущей машинке, даже на- их обуви, Стив. Так как же, черт возьми, можно напечатать предсмертную записку, не касаясь пальцами всех букв. Как же снять ботинки — их поверхность хорошо смазана ваксой — и не оставить никакого отпечатка ладони на ней? Стив, все это дело дурно пахнет!
— И какова твоя версия?
— Моя версия? Кто-то прошелся по этой комнате и протер поверхность всех предметов, которые трогал, к чему сам прикасался.
— Ты думаешь, это мужчина?
— Я этого не говорил.
- Но ты сказал «сам»?
— Всего лишь метафора. Это мог быть и мужчина, и женщина, и даже дрессированный шимпанзе. Откуда мне знать? Я только сказал, что в этой- квартире нет вообще никаких следов, никаких. Вот почему это дело дурно пахнет. Как бы то ни было, тот, кто стер все следы, возможно, начитался рассказов о том, как мы выслеживаем опасных бандитов по оставленным ими все говорящим отпечаткам.