Страница 32 из 72
Дерево и его отражение, чуть тронутое рябью воды. Узкая полоска берега делит картину надвое. Наверху яркий день, светит солнце, расходятся в стороны его лучи. Внизу ночь, точки звезд, луна. Белые ветви и чернота. Сведенные вместе позитив и негатив, дополняющие друг друга.
Несколько раз при Майкле поминали какое-то древо. Может, это имели в виду?
Хозяин не появлялся, лишь где-то скрипел, шуршал и сухо похрустывал пальцами, терпеливо выжидая, когда гость освоится. Майкл осмелел, побрел вдоль стен, изучая старые фотографии. Распахивал двери и заглядывал в комнаты.
Комнат в квартире было четыре, по две на каждую сторону холла, если встать лицом к Тихому Лесу.
Направо была столовая, объединенная с крохотной кухней. Такой простенькой, словно хозяина совсем не заботила грешная пища. Ну, чайку вскипятить, кофе сварить, бутерброды погреть в микроволновке. Холодильник — одно название, так, минибар в южных отелях. Ни плиты, ни духовки. И столешница низкая, настолько, что Майклу представился карлик. Может, Гордей стесняется? Снова стало неловко.
Второй комнатой оказалась гостиная. Уютные кресла, диван, камин, в котором потрескивали дрова. Пятый этаж! Откуда камин? Куда выходит вытяжная труба? И главное, кто такое придумал в шедевре конструктивизма?
Ладно, с правой стороной понятно. Сытым и обогретым будешь. Светлая часть литографии. Правь.
Майкл пошел от развилки налево, наступая почему-то на черные клетки.
Широкие распашные двери вели в затененную библиотеку. Дверь поуже — в спальню со странной кроватью, с какими-то поручнями и рычагами, едва заметными в темноте. Шторы в спальне плотно задвинуты, пахнет чем-то неживым, медицинским. Неприятным тоскливым лекарством.
Налево пойдешь — в Навь попадешь, в печальную мудрость и целительный сон.
А прямо ждет Тихий Лес, манит за речку Тишинку. Прямо пойдешь — в Явь попадешь. Там заповедник и шахта каменная, и красная гниль, и алоцвет. Там без вести пропал его отец…
— Осмотрелся? — хмыкнул Гордей. — Ну, ступай, медведь, дорогой Велеса.
Майкл от неожиданности поперхнулся. Поспешно вернулся в библиотеку.
Не то чтоб он знал наизусть все сказания о дорогах Велеса, просто, если по-человечески, с логикой простецов подойти: где еще Гордея искать? Не в спальне же прятался грозный хозяин!
— Велес, Бог трех миров, богат знанием и магической силой, — пояснил сухой голос из-за стеллажей. Там, в небольшом простенке, притаился удобный стол, с вполне современным компьютером и экраном, похожим на огромные соты, составленные из множества мониторов. — Всего в нем намешано в час творения, и хаоса, и света, и тьмы, и человеческого непокорства. Но в большем знании больше печали, об этом ведают книжные люди. Правильный выбор, Майкл.
На мониторах мелькали коридоры Кунсткамеры и районы Затишья, улочки, дома, квартиры. С птичьего полета, с кошачьего бега, с мышиной возни из-под половиц.
Всевидящий грозный Гордей, способный услышать любую шутку, подсмотреть любую семейную ссору, драку на собрании волонтеров!
Диктатура и тотальный контроль. То, с чем Майкл боролся, как мог, в интернете и на протестных акциях. От чего пытался сберечь простецов!
Ну, где же ты, властитель Затишья? Сколько можно хорониться в тени?
Майкл резко обернулся на звук: тот самый скрип тонкой кожи, а потом шуршание, всегда шуршание, будто змея скользит в траве…
На пороге библиотеки он увидел Гордея.
Свет из холла бил сбоку, будто за дверью прятался невидимый режиссер и подсказывал, как направить прожектор. Свет делил надвое худое лицо, строго по переносице, так, что о нос можно было порезаться. Черное и белое, чет и нечет. Черты складывались в древнее древо, с ветвями из кустистых бровей и морщин, с корнями из тонких губ и борозд, изрезавших впалые щеки. Антикварная литография. Свет и тьма в усталых глазах.
Гордей был стар. Это Майкл понял сразу. Но старался не представлять, насколько: не разглядывать руки в пигментных пятнах, не считать морщины на высоком лбу, словно кольца на спиле дуба. Казалось, на Майкла смотрела вечность, безразличная и холодная.
Гордей был высок. Даже сидя в кресле, он был вровень с немаленьким Майклом и исхитрялся смотреть свысока. Право имел? Возможно. Но Майкл бы его оспорил. Самый вид вождя пробуждал непокорство и желание сочинять протестные лозунги.
Наконец, Гордей был костляв до хруста. Неведомая хворь иссушила тело, некогда сильное и послушное, а теперь отказавшее в главном. Клетчатый шотландский плед укрывал от нескромных взоров ноги. Дорогое кресло напичкали сверхдорогой электроникой, и оно возило седока само, словно волшебная ступа, но все-таки, пусть без огромных колес, перед Майклом была коляска. И ее вечный пленник, старик-инвалид.
— Насмотрелся? — сухо спросил Гордей. Даже голос его трещал и щелкал.
— А вы? — дерзко ответил Майкл, кивая на мониторы. — Все Затишье под колпаком?
— Да, — равнодушно согласился Гордей. — С чем пожаловал?
Майкл опешил:
— Сами ж позвали! Проблемы с объявами на столбах. Старшина мне весь мозг проел!
— Письма счастья, — Гордей тронул пальцем рычаг и проехал к своим мониторам.
«А может, у деда маразм?» — дерзко подумалось Майклу, но вслух он сказал другое:
— Вам бы в ФСБ с таким хобби трудиться!
Гордей оглянулся, закашлялся, что, видимо, означало веселый дружеский смех:
— Тебя забыли спросить, где мне работать и кем.
Тонкие артритные пальцы коснулись клавиатуры, заиграли на ней, как на рояле, с которого сняли струны. Будто сушняк трещал на ветру.
На центральном мониторе проявилась картинка: девушка Аня под фонарем, бьется в коварном конусе света. Ее прошивают алые нити, кривыми стежками по сердцу, перехватывают горло кровавой полоской.
В соседнем окне — новое видео: беснуется в подворотне Майкл. Мечется в проеме, орет беззвучно, тянется к девушке, пальцы крючит. Сейчас обвинит в колдовстве, комитетчик, посадит за наведение порчи…
— Расскажи, что тебя задержало?
От удивления Майкл поперхнулся.
— Паутина какая-то натянулась. Словно попал в безвременье…
Хотел описать, но Гордей вскинул руку с поднятым вверх указательным пальцем, приказывая замолчать.
— Потеряли интерес? — обиделся Майкл.
— Сказитель из тебя ерундовый. Что еще? Отвечай!
Майкл почувствовал себя на допросе. Горделиво отвел в сторону голову, будто раненый партизан из фильма, процедил с презрением:
— Ничего. Про листки я сказал. Почудилось, будто они другие. Девочке пытался помочь. Как она? Удалось спасти?
— А когда забирал груз в подвале, — Гордей в наглую не расслышал вопроса, — ничего необычного не заметил?