Страница 31 из 72
— Мог бы и поприличней одеться. Ты костюм с собой не прихватил? Все-таки первый визит к Гордею.
Рядом с прилизанным волонтером, одетым в элегантное полупальто, Майкл смотрелся помятым бродягой: джинсы, толстовка с ядовитым принтом, перепачканные землей кроссовки. Но если б рядом шел Влад, в черном тренче под горло и в зеленых очках, Старшина бы вдрызг проиграл состязание. Так что не надо читать нотации, каждый одевается, как пожелает!
Какие идиотские мысли заглушают панику в голове! Нужно ведь бежать в отделение, разговаривать со Смирновым, нет?
— Я уже был в Кунсткамере, — на всякий случай огрызнулся Майкл, принимая от Старшины расческу. — Грязный и мокрый после грозы. Ничего, не убили за это.
Старшина передернул плечами.
— Слушай, — Майкл тронул его за локоть. — У меня мать пропала. Сейчас отчим звонил. В городе ее нет. А из Затишья уехала два дня назад. Как мне быть?
Разумный Старший брат почесал переносицу. Потом отмахнулся, как от безделицы.
— Не о том думаешь, Майкл. Личная беда не выше общественной. А у нас проблема с письмами счастья!
— Ну вот так совпало! — взъярился Майкл.
— Совпадений не бывает, ничто не случайно, — упрямо нахмурился Сергей Данилыч. — Но задачи решаются по порядку. Только так побеждается хаос — начало любого Пути. Только так выводятся формулы Мира.
Вот зануда! Подумаешь, герой-комсомолец! Такие раньше города возводили на голом энтузиазме, не считаясь с людскими жизнями. Но времена не те!
— Времена всегда одинаковые, — отмахнулся Старшина на мысли Майкла. — Время вообще не имеет значения, просто буковка в формуле. Помнишь, Власелина нам объясняла? Время ничто, гравитация всё! Мы состоим из формул, Майкл, в них вписаны твои мысли, поступки, порывы и побуждения. Они в итоге строят твой путь и выводят в конечную точку.
Майкл не стал ему отвечать. Зачем? Читает мысли — и фиг с ним. Извращенец-вуайерист!
Старшина поперхнулся и вдруг покраснел. Видать, сравнение не понравилось. Ну а как он хотел? Мысли — дело интимное, сугубо личный процесс.
— Ладно, пристыдил. Отключаюсь, — буркнул предводитель волонтеров Затишья.
Майкл ему что? Компьютер голимый? Может, показать разъем под флешку?
Старшина опять покраснел.
Брехло!
К Дому-на-сваях пришли, злые друг на друга до нервного тика. Майкл даже отвлекся в праведном гневе, успокоился, перестал суетиться. Сейчас он расскажет местному лидеру об объявлениях и злосчастной Анечке. А потом пойдет к полицаям в участок, напишет заявление о пропаже мамы. И еще возьмет велик и сам сгоняет, посмотрит хотя бы в окрестностях, куда она могла подеваться. Думать о плохом не хотелось.
Кунсткамера, как многие постройки в Затишье, будто вынырнула из-под земли. Вроде был пустырь, и вдруг Дом-на-сваях. В легкой дымке, как первосортный мираж.
Горыныч открыл калитку, старательно дыша в воротник промасленной телогрейки. Старшина отмахнулся рукой, лишь съязвил:
— Пока не кури. Пусть спирт улетучится, а то все спалишь, змей огнедышащий.
Олег Георгыч демонстративно икнул. Чувствовалось, что Старшина зря поддавливал авторитетом, не на того напал. Охранник даже повредничал, с особым пристрастием проверил пропуск и карманы у Майкла. Майкл не выдержал, рассмеялся, заявил, что боится щекотки.
— Так-то правильней, — подмигнул Горыныч. — С такой рожей от Гордея обычно выходят, а если в Дом заходить? Что потом? Того?
Он талантливо изобразил, ухватив себя за тощий кадык, как посетитель Гордея вешается на воротах, даже язык набок высунул, сорвав бурные аплодисменты.
Майкл хлопал искренне, от души: сильна лицедеями земля эрефская. Старшина, наоборот, не одобрил, зашагал к Дому прочь от шута, сунувшего в рот самокрутку.
— С Горынычем строгость нужна! Иначе совсем сопьется. Когда-то мастером спорта был, с Добрыней на соревнованиях спорил. А потом запил по-черному, кроме как в охрану ни на что не годится.
Никита Фомич встретил их в вестибюле, проводил к лифтам в жилые квартиры, самолично нажал кнопку с пятеркой. Лифт бесшумно захлопнул двери, через миг снова их раскрыл.
«Сломалась техника! — позлорадствовал Майкл. — Со времен Перестройки, небось, не чинили!»
— Выходи уже, — приказал Старшина. — Хватит думать всякую хрень! Я пойду к Власелине за новостями. Твоя цель — квартира тринадцать. В звонок не звони, просто стукни два раза, четко и кратко, вот так: раз, два.
Он подтолкнул Майкла налево, сам свернул в коридор направо. Майкл пошел вдоль стены по ковровой дорожке и быстро отыскал цифру тринадцать.
Дверь под цифрой была бронебойная, не промахнешься, не заплутаешь.
Майкл гулко стукнул: раз, два. Как учил надоедливый Старшина.
Услышал за дверью скрип и шуршание.
— Входи, — треснутый голос прозвучал как бы извне, будто с Майклом разговаривал Дом. Разглядывал гостя глазками камер, сухо похрустывал дубовым паркетом.
Металлическая дверь лихо щелкнула, будто солдат сапогами, лязгнула и распахнулась, приглашая внутрь квартиры.
Майкл шагнул за порог. Ощущения были странными. Боязно, как перед экзаменом. Любопытно, азартно, как перед акцией. Хотелось сбежать домой и больше не подходить к Кунсткамере. А еще пятерней взъерошить волосы, зачесанные Старшиной.
В прихожей никого не было. Аккуратно закрылась дверь, заставив подпрыгнуть и дернуть за ручку, потом еще раз, еще. Как же, размечтался, медведь! Ты в ловушке, и бежать тебе некуда, поздно дергаться, косолапый. Топай вперед, изучай обстановку. Любой путь куда-то выводит, к худу или к добру, и у нити всегда имеется кончик, знай, мотай, из пальцев не выпусти.
Майкл осторожно разулся, влез в уютные тапочки. Побрел, шаркая по паркету и удивляясь размерам квартиры.
Он прикидывал количество комнат, высоту потолков, отмечал отсутствие пыли на антикварной мебели. Красное дерево? А это чугун, литье, девятнадцатый век. Паркет — советская елочка — задавал направление, указывал путь, словно кто стрелочки рисовал.
Из прихожей Майкл вышел в просторный холл. Залитый светом квадрат, прорезанный четырьмя дверями. Плюс огромное эркерное окно, смотрящее прямо на Тихий Лес. На полу — черно-белая плитка, словно шахматная доска. На потолке плафон в виде солнца. Шкафчики с посудой и статуэтками, каким-то дорогим с виду фарфором. Фотографии на стенах, в основном черно-белые или даже коричневатых оттенков. Сепия — Майкл вспомнил умное слово и отчего-то обрадовался.
На почетном месте среди диковинок висела старинная литография. В простой рамке увеличенного формата, она сразу привлекала внимание. Майкл подошел рассмотреть потемневший от времени оттиск.