Страница 20 из 72
Это тревожило Сиддык-бая. Здешние места он не знал и не был уверен в том, что тут нет других, более близких дорог до перевала. «А если они есть? Если их успели захватить гяуры? Ведь не зря же они ушли из Сассык-куля внезапно, ночью?!»
— Надо сделать привал, бай-бобо, — сказал Хайиткаль, подъехав к нему с хвоста колонны. — Кони посбивали копыта, да и поговорить бы… Джигиты ропщут.
— По какой причине? — спросил бай, не оборачиваясь.
— Это они скажут сами.
— Почему не вы, юзбаши?
— Могу и я, если хотите.
— Слушаю.
— Люди не хотят уходить, таксыр.
— А что же они будут делать?
— Хотят защищать от гяуров свои кишлаки.
— Разве в священной войне может быть понятие «свое», юзбаши? Мой дом остался в двадцати ташах отсюда, а я ведь не ропщу!
— Каждый борьбу нашу понимает по-своему, — сказал Хайиткаль и еще раз повторил просьбу: — надо остановиться, это — воля джигитов!
— Хорошо. — Для привала бай выбрал небольшую площадку с невысоким холмиком посредине. Он съехал с тропы и поднял руку, предлагая свернуть и голове колонны. Минут десять спустя весь отряд был в сборе. Бай и Хайиткаль поднялись на холмик. — Друзья, — сказал он, — мы остановились по вашему требованию. Слушаем вас!
— Мы хотим знать, куда вы нас ведете? — сразу спросило несколько голосов.
Этот вопрос был для бая неожиданным, вернее, неуместным. Он считал, что воин ислама обязан всецело повиноваться воле старшего и ни о чем не спрашивать. Ведь он сам хочет пробиться в Куляб по приказу паши, не размышляя о том, каким трудным будет переход. Он делает это потому, что знает, что миром можно даже гору переставить. Уверен, что легче будет прогнать неверных с земли отцов и дедов, если объединить все силы в один кулак. Он помедлил с ответом и спросил:
— Кто из вас, джигиты, строил дом без хашара и хоронил своих близких без кишлака? Найдется ли в отряде хоть один такой человек? — Он помолчал, рассчитывая получить ответ. Но люди молчали. — Хорошо, я отвечу сам. Дом без хашара не построишь. Отца без кишлака не похоронишь. Борьба с гяурами тот же хашар. Только тут не строится дом, а защищается. Льется кровь! Я получил письмо главнокомандующего Энвер-паши. Он приказал нам идти на соединение с главными силами, чтобы дать неверным решительный бой. И победить их! Так получилось, что гяуры оказались в большинстве и нам приходится уходить от них. Захватим перевал и по той стороне главного Гиссара будем идти к намеченной цели.
Сиддык-бай удивился сам себе. Никогда он раньше не говорил так убежденно и так красиво. И тем более неприятным было слушать ропот джигитов, их вопросы:
— А как же наши семьи, бай-бобо, дети? Значит, мы должны оставить их гяурам, да? Вы как хотите, но нам нечего делать в Кулябе! Наши дома не на Памире, а здесь, в долине Сурхана, в отрогах Гиссара, Кугитанга, Байсун-тау и Боботага. Мы и будем драться с неверными в своем доме, где даже стены помогают!
«Вот оно, предупреждение дервиша, — подумал бай, слушая настойчивые требования джигитов, — разбиться на мелкие ручейки значит высушить реку. Но ведь это не предательство, потому что они не отказываются от борьбы. Тогда что это?..»
— Вы совершаете большую ошибку, — воскликнул он, решив во что бы то ни стало переубедить их. — Драться с неверными малыми силами — самоубийство! Другое дело, когда мы вместе!
— А жены, а дети?
— На все воля аллаха, друзья.
Видя, что спор принимает бесконечный характер, Сиддык-бай шепнул Хайиткалю, чтобы он тоже высказался.
— По-моему, бай-бобо, — сказал тот, — тем, кто желает остаться, надо разрешить вручить свои жизни судьбе. Они правы, свой дом лучше чужого дворца.
— Яшанг, юзбаши, — воскликнули джигиты, — будем убивать проклятых гяуров здесь, в наших горах, налетать на них, как соколы, и исчезать, как ветры.
— Ну, а вы сами что решили, юзбаши? — спросил бай.
— Я остаюсь с ними, — последовал ответ.
— Браво, Хайитбек, — снова раздались выкрики из толпы, — вас мы избираем своим вожаком, ведите нас!
— Аллах вам судья, — тихо произнес Сиддык-бай. Ему ничего другого и не оставалось. — Поступайте, как велит ваша совесть. Ну, а тех, кто идет со мной, прошу не мешкать. Впереди трудная и долгая дорога. Поехали!
Он первым снова съехал на тропу, бросив юзбаши:
— Пусть удача сопутствует вам!
— Пусть ваша дорога будет усеяна розами, — крикнул ему вдогонку плешивый.
Почти три четверти отряда осталось с юзбаши, и тот сразу же повел их вверх по долине, в сторону белеющих вдали вершин Сангардака. Бай с остатком отряда продолжал свой путь. На душе было скверно так, как никогда прежде не было. И он гнал коня молча, чтобы скорее выйти на перевал. И когда до него, казалось, осталось совсем немного, Пулат тихо сказал отцу:
— Там какие-то всадники, ота, вон там, чуточку правее.
Сиддык-бай сначала ничего не заметил, хотя сын ручкой камчи указал направление. Адыры и саи казались спокойными. Но стоило ему подняться на возвышенность, через которую была переброшена веревка тропы, как увидел скакавших всадников. Они спешили к перевалу. «Опередили, проклятые!» — с горечью подумал бай и оглянулся назад, решив, в случае надобности, свернуть вверх или вниз по долине. Но и там пути были перекрыты. Примерно на расстоянии чуть больше полуташа тянулись цепочки красноармейцев. «Решили зажать в капкан, — подумал он. — Одни раньше нас захватят перевал, а эти ударят в спину и с флангов».
Красноармейцев заметили и остальные джигиты. Они начали волноваться, и постепенно это волнение переросло в страх. Все понимали, что силы неравны, и пожалели, что Сиддык-бай разрешил плешивому забрать пулемет.
— Живыми нам отсюда не выбраться, бай-бобо, — сказал Гулям.
— Кто из джигитов хорошо знает эти места? — крикнул бай, не обратив внимания на слова парня.
— Я, бай-бобо. — К нему подъехал мужчина лет тридцати.
— Почему не ушли с юзбаши?
Тот пожал плечами и спросил:
— Зачем я вам понадобился?
— Вы знаете эти места? — спросил бай.
— Да. Два года на этом джайляу пас овец Юсуф-бая.
— Веди нас, джигит! Мы должны выбраться из этой петли!
— Кроме этой тропы, других дорог нет, — ответил тот.
— А гяуры, что впереди, — разозлился бай, — по воздуху попали туда?
— Они лошадей не жалеют, гонят их по бездорожью, бай-бобо.
— Наши жизни не дешевле конских копыт, джигит. Если уж гяуры смогли проехать, то нам и сам аллах велел так поступать, потому что он на нашей стороне. За мной!
Бай погнал коня напрямик к краю долины, туда, где тянулась невысокая каменная гряда. Лошади то и дело спотыкались, и движение замедлилось. Увидев, что отряд бая изменил маршрут, часть красноармейцев пошла наперерез ему, а вторая уже ступила на перевал. Бай это снизу видел отчетливо.
— Эй, джигит, — крикнул бай тому, кто знал долину, — можно ли пройти под самой грядой в какую-нибудь сторону?
— Можно, бай-бобо. Если ехать все время влево, выйдем к ущелью Учбуран. Но это очень далеко.
Сиддык-бай поскакал к адыру. Он гнал своего коня изо всех сил, покрикивал на отставших джигитов. К подножию гряды он подъехал первым, но не обрадовался этому. Перед ним возвышалась отвесная каменная стена, на которую можно было только взлететь. У основания гряды лежал плотный снег.
— Здесь летом течет речка, — сказал джигит, указав на снег, — и если ехать по ее руслу в сторону заката, то и выйдешь к ущелью. А оттуда до Сангардака рукой подать.
— Поехали, — тронул коня бай и услышал издали шум боя. Гремели винтовочные выстрелы, тарахтел пулемет. «Хайитбек начал сражение, — подумал он, — это его пулемет стреляет. Он прорвется, потому что гяуры свой пулемет, конечно же, притащили на перевал…»
Снег, хотя и был плотным, но не выдерживал тяжести лошадей, они то и дело проваливались по самое брюхо, джигиты падали, нервничали, яростно пускали в ход камчи. «Пешком быстрее можно уйти, — усмехнулся бай. — Но тогда гяуры и вовсе опередят нас!»