Год змеи

— Ничего племянникам не купил?

— А что им нужно-то?

— Обувь хорошая нужна.

— Обувь хорошая всем нужна, — усмехнулся Махмуд. — Да где взять ее?

Мать недоверчиво покачала головой — как где, в Ташкенте, конечно. По ее представлениям, в Ташкенте все должно быть.

Плов получился что надо, и зоотехник воздал ему должное. Ни одной рисинки не оставил на блюде.

— Теперь бы, директор-бобо, после чайничка ароматного чая, вздремнуть малость…

Мать даже лицом посветлела от этих слов Исакова — конечно, отдохнуть надо, куда спешить-то! Все равно всех дел не переделаешь. И она настроилась на свою любимую волну — Махмуд сейчас сыт, умиротворен, тут ему и высказать заветные мысли. Правда, сын эти заветные мысли наизусть знает, ведь слышит он их регулярно последние три-четыре года.

— Уважаемый Саттар-ака, — обратилась мать к гостю, — какое главное дело человек на земле должен сделать? — И, не дожидаясь ответа, объявила, точно сделала открытие мирового значения. — Потомство после себя оставить. А иначе — зачем и жить на свете? А сын мой как поступает? Вон и волосы уже белые нити прошили, а он все в джигитах ходит.

— Вы правы, хола, — охотно поддержал беседу зоотехник, — мужчине не пристало ходить в бобылях. Но у нашего директора были объективные причины. Учился, а потом в газете работал… — Последнее было произнесено таким тоном, словно жизнь и работа газетчика исключали семью, детей. — А теперь вот масса забот у него, некогда о себе подумать. Десять тысяч человек в совхозе, и о каждом помнить надо. Да-а, сейчас на горбу иного руководителя такая ноша, что порой удивляешься, как это он не подломится! Взять хотя бы меня. Под моим началом полсотни чабанов, да столько же доярок с пастухами. Кроме них, те, кто по бригадам заготавливает сено, выращивает кукурузу и люцерну. Если взять еще семьи — вся тысяча и выйдет. А уж что говорить о директоре! Нет, конечно, Махмудджан должен иметь семью — служебное положение обязывает. Но тут и вам надо постараться, хола. Давно бы подыскали ему юную красавицу да сосватали.

— Ох-хо, юную, — воскликнула мать, — да где я теперь ее возьму?! Ему под тридцать, скажут — старик. Тут если какая вдовушка согласится, и то рада будешь!

— Что вы, вдовушка! — приподнялся с подушки зоотехник. — Вы только позвольте, так я ему нецелованную найду в кишлаке. Родители посчитают за счастье породниться с таким орлом.

— Ладно, мать, будет вам вдовушка! — подал голос Махмуд. — Вот станет полегче с делами, займусь поисками невесты.

В дороге Исаков долго молчал, прикрыв веки. Затем, возвращаясь к обсуждавшейся с Кумри-холой теме, произнес:

— Мать негоже обижать, директор-бобо. Ей хочется ваше счастье увидеть, внуков понянчить.

— У нее уже семеро их, — ответил Махмуд, — для гордости, думаю, вполне достаточно, а?

— Дети дочери… одно. У них и фамилия другая… А вот ваши дети…

Саттар-ака еще что-то говорил, но его слова уже не доходили до сознания Махмуда. Он тоже думал о семье, о счастье, о детях. И все это связывал только с одной женщиной — Майсарой. Как она провела ночь, о чем говорила с мужем, свекровью? Ей, пожалуй, труднее, чем мне, думал он, ведь она вынуждена играть свою роль в окружении самых близких людей, чья реакция на малейшую фальшь будет мгновенной и может вызвать цепь предположений и подозрений. Сможет ли она выдержать эту роль или… опомнившись, решит, что ночь в столичной гостинице была случайной, необдуманной?! Махмуду очень хотелось бы увидеться с ней, поговорить. Но как это сделать?

Встретиться случайно? Это исключено, потому что их встречи всегда носят официальный характер — или она приезжает к нему в контору, или он — к ней в Совет. А просто так… Ну, увидятся, раз, два… а потом пойдут пересуды, ведь на селе ничего утаить нельзя.

Но как же так? Почему они должны скрываться? Что из того, что она замужем? Ну, вышла, думала, стерпится-слюбится. Не получилось. И вот пришла настоящая любовь. Так почему же эту настоящую любовь надо прятать?! Несправедливо.

Будь на то воля Махмуда, объявил бы он о их любви всенародно. Он уверен — выдержал бы, не сломался под тяжестью упреков, осуждений, насмешек. Но готова ли к этому Майсара?

— Да вы меня совсем не слушаете, — вдруг отрезвил его обиженный голос Саттара-ака.

— Чем же вас «шелковый» не устраивает? — спросил Махмуд, показывая тем самым, что внимательно следил за речью зоотехника, хотя единственное, что уловил, это сетования на тонковолокнистый хлопчатник.

— Намучаемся мы с ним, — подтвердил свою мысль зоотехник, — смотрите, как густо растет. Настоящие джунгли!

Машина уже свернула с магистрали и пылила по совхозному большаку, где местами от асфальтового покрытия оставалось только название. Колдобин и рытвин тут хватало, не зря шоферы окрестили эту дорогу «Прощай, колеса!». Однако дурной славе должен был прийти конец. Ремонт дороги включили в план года районного ДРСУ, которое обещало привести ее в порядок к началу хлопкоуборочной кампании. По обе стороны большака расстилались изумрудные поля тонковолокнистого хлопчатника. Кусты его росли так густо, что издали поле можно было принять за клеверное.

— Ничего, Саттар-ака, — ответил Махмуд, — пробьемся! Кто говорил, что будет легко?! Однако колхозы Ангорского района всю жизнь выращивали тонковолокнистый и процветают.

— Там народ уже опытный в этом смысле, а мы… Для нас «шелковый», что кот в мешке.

— И мы станем опытными, — сказал Махмуд. — Перед уборкой пошлем своих механизаторов к термезчанам, пусть научатся зазоры шпинделей регулировать. Пойдет дело!

Подъехали к полевому стану первой бригады, что прилепился почти к самой дороге. Там уже, в тени раскидистой ивы, стоял «москвич» кишлачного Совета. Махмуд почувствовал, как враз пересохло во рту. Бросил косой взгляд на Исакова — не заметил ли его волнения.

А тот удивленно воскликнул:

— А раис-опа что тут делает?

— Сейчас узнаем, — как можно безразличнее ответил Махмуд. Предложил шоферу: — Панджи, притормози-ка.

Майсара и сама не понимала, что с ней происходит, какое-то нервное возбуждение охватило ее, пока они стояли втроем, разговаривали. Она без конца задавала вопросы Махмуду и даже осмелилась взять его за руку, точно это не муж ее был рядом, а посторонний человек. Но вот Махмуд уехал, и из нее точно выпустили воздух. Она сникла, почувствовав душевную пустоту.

Кудрат тут же отметил перемену, происшедшую в ней, подумал: «Молодец жена, не позволила себе раскиснуть при постороннем человеке». Когда сели в машину, отъехали, спросил с сочувствием:

— Устала?

— Да, — ответила она, мысленно поблагодарив мужа за предположение. Решила и дальше играть на этом.

— Трудно вам, начальникам, — вздохнул Кудрат, — сколько времени отдаете всяким совещаниям. О чем в Ташкенте-то речь шла?

— О мясе да молоке. Сейчас это главная тема любого совещания, где бы оно ни созывалось.

— Разговоры! — усмехнулся Кудрат. — Сколько ни говори: «халва», во рту от этого слаще не станет.

— Вы это скажите тем, кто собирает нас на совещания, — посоветовала Майсара.

— Скажу, если придется! Мне за должность не надо дрожать, «уволят» с трактора, дадут в руки кетмень!

— Я, что ли, дрожу за нее? — вспыхнула Майсара.

— Ладно, успокойся, — ласково проговорил Кудрат, — я ведь не имел в виду тебя. — И без всякой связи добавил: — Мне и Шарипов показался уставшим.

Майсару точно током прошило. Первое, что пришло на ум, — муж заподозрил что-то и теперь хочет поймать ее на слове. Хотела ответить равнодушно, но против ее воли в голосе прозвучало участие.

— Ему тоже нелегко, ака. За все спрос с него!

— Понимаю. Был бы таким же опытным, как Мардан-ака, другой разговор, а то ведь молод еще…

Майсара обрадовалась, когда Кудрат, высадив ее у дома, решил немедленно отправиться на полевой стан. Она даже не стала расспрашивать его о причине такой спешки. Но Кудрат сам объяснил:

— Понимаешь, никак не можем найти общий язык с этим тонковолокнистым. Я целый день проторчал в аэропорту, придется теперь ночью работать. Не скучай, отдохни как следует.