Год змеи

Шофер оказался парнем жизнерадостным и услужливым, когда доехали до «родного» перекрестка, помог вынести дастархан и даже через дорогу перенес. От такой доброты хода расчувствовалась и спросила парня, не довезет ли он ее до дома.

— Сделай, сынок, доброе дело, — принялась она упрашивать шофера, — чаем напою.

— Нет, апа, — рассмеялся тот. — Автобус рейсовый, ходит по расписанию, сворачивать не имею права.

Было еще жарко. В автобусе жара эта не чувствовалась, там ветерок гулял по салону, а как только сошла, так и обволокло ее зноем.

Постояв малость, хола отошла под акации и осмотрелась. В поле, что примыкало к магистрали, женщины собирали хлопок. Она не поверила своим глазам, протерла их платком — нет, точно, собирают. Что же такое творится с нашим директором, подумала она, почему он отдал под ручной сбор поле, где испокон веку работали машины? Прежний-то это поле держал до тех пор, пока на нем все коробочки не раскроются, чтобы начальство, проезжая мимо, видело — под машинный сбор оно готовится. А этот… видать, никого не боится. Молод, вот и петушится.

Приехала хола в кишлак на попутке, которую в кишлаке называют «летучкой». Совхозный механик, что сидел в кабине рядом с шофером, увидев ее, велел остановиться, помог дастархан донести, втиснул его в закрытую коробку кузова, подсадил и холу. Машина была на жесткой подвеске, так что хола ехала, точно на арбе. Она уж и не рада была, что села, но, слава аллаху, добралась до кишлака целой и невредимой.

Дома никого не было. Хола поставила свой груз на супу в тени дерева, присела на шалчу[3], отдохнула с полчаса. Со стороны сада дул ветерок, вероятно, с поля, что за коллектором, которое поливали, и хола, взбодрившись немного, встала и оглядела двор. Сходила в хлев, побывала на кухне. Всюду чистота, видно, что подметали нынче утром. Нашла ключи под половиком у двери, вошла в комнаты, но и там все было прибрано. Она развернула дастархан, выложила все из него, затем почаевничала со сладкими свадебными патырами и, прихватив кое-что из угощенья, решила заглянуть к соседке, поинтересоваться, как тут без нее молодые обходились, часто ли бывали дома, да и вообще… Дома тревога снова овладела ее душой.

Соседка обрадовалась ей, усадила на супу, приготовила чай, принялась рассказывать новости. Оказывается, команду собирать хлопок руками дал не директор, указание поступило сверху, так что Шарипов тут ни при чем. И хорошо, что так распорядились, сказала соседка, люди хоть немного чистый хлопок пособирают, а не подбор, как всегда. Что касается дома холы, то тут все в порядке. Правда, Кудрат совсем редко появляется, все там, на полевом стане, ночует. Но это и понятно, уже дефолиацию начали, не сегодня-завтра пойдут машины, а их ведь проверить нужно. Зато сноха холы вечером всегда дома, корову сама доит и утром всю скотину сама отгоняет в стадо, двор подметает, и только потом уезжает на работу. Но и ей, бедняжке, видно, нелегко, мотается по всему совхозу, к тому же и молоко собирает у рабочих, а по вечерам на хлопкозаводе пропадает.

Хола едва удержалась от соблазна спросить, не сходились ли ее дети вдвоем за ужином или обедом, но вовремя спохватилась, подумав, что соседка сразу догадается, в чем дело, и, не дай бог, начнет сама расспрашивать. Она такая сорока — вытянет все, что нужно, а потом растрещит по всему кишлаку. Поблагодарив соседку за помощь, хола вернулась к себе, обильно полила супу, расстелила на ней палас, на который бросила курпачу и подушку, и прилегла. Очнулась она, заслышав стук калитки и голос Майсары:

— Приезжай к восьми часам, Тахирбек, как всегда.

Тахир был шофером кишлачного Совета, и хола не стала слушать, что сноха еще будет говорить ему. Этот молоденький паренек не мог быть соперником Кудрата, потому что, во-первых, Майсара не такая дура, чтобы связываться со своим подчиненным, а во-вторых, что может взять зрелая женщина от такого сопляка?

Увидев свекровь, Майсара спросила ласково:

— Хорошо ли съездили, анаджан?

Это «анаджан» — мамочка — растрогало Зебо-холу, она сразу же позабыла про все свои обиды. Простила снохе недавнее равнодушие, решив, что просто устает она — работы много, потому и бывает порой неразговорчива, сдержанна. А вот неделю не видела свекровь и вон как подобрела, аж светится вся от радости, мамочкой называет, как всегда бывало.

— Спасибо, дочка, — ответила хола, засуетившись, — ты садись вот тут, отдохни, я соберу быстренько поесть и расскажу тебе обо всем, если время у тебя будет.

— Два часа в моем распоряжении, — ответила Майсара, подойдя к супе и дав свекрови обнять себя и поцеловать в лоб.

Было шесть часов. Солнце еще стояло высоко, но уже не палило, как в полдень. С поля все дул ветерок, было свежо. Хола, собрав на поднос легкий ужин из продуктов, что привезла со свадьбы, поставила все перед невесткой, устроилась рядом на супе. Разлив чай, Зебо-хола принялась расспрашивать о здоровье, о делах, наконец, решилась задать вопрос о сыне.

— А как Кудратджан? Видитесь с ним?

— Редко, — ответила Майсара, — когда он появляется дома, меня не бывает, и наоборот. Встречаемся на полевом стане — днем и ночью механизаторы работают, готовятся к уборке. Да и у меня самой минуты нет свободной.

— Ну, теперь, дочка, можешь заниматься своими делами спокойно, — сказала хола и замолчала. Хотела было спросить, не поговорила ли невестка с Кудратом откровенно, но побоялась обидеть ее; прежде чем сделать это, она должна узнать все от сына. Может, и не возникнет необходимости вмешиваться в их дела.

Дня через два после приезда холы заскочил домой и Кудрат. Мать угостила его вкусным борщом, сваренным по-узбекски, увидела, что он все такой же ровный, спокойный, и не стала интересоваться тем, что ее волновало. Подумала, видимо, наладилось все у детей, иначе заметила бы она тревогу, волненье сыновнее, это ведь, как шило, которого не утаишь в мешке. Собравшись вновь в бригаду, Кудрат предупредил, что не появится теперь, видимо, до конца уборки, разве что переодеться да помыться заскочит.

— Ну, если что понадобится, передам через Майсару, — сказала хола, кивнув, — она ведь каждый день видится с тобой.

И уже через минуту услышала она треск его мотоцикла за калиткой.

А вскоре разнесло кишлачное радио по домам призыв парторга Суярова. Всех жителей совхоза приглашал он принять участие в уборке богатого урожая. Хола стала выходить на сбор и так втянулась в это дело, что уже на третий день сдала на весы шестьдесят килограммов, все равно что и молодые женщины.

Страда началась. Тут уж и вовсе редко оказывались члены ее семьи за одним столом. Ничего, думала Зебо-хола, кончится уборка, соберемся все вместе и заживем счастливо, как было до сих пор. Уверенность, что все будет как прежде, и даже лучше, чем прежде, крепла оттого, что отмечала хола на лице Майсары первые признаки того, что ждет она ребенка. Радостью, светлыми надеждами наполнялась душа матери при мысли, что и ей выпадет скоро счастье — нянчить внуков.

Две декады сентября Сурхандарья, что называется, гремела по всей республике. За успехи в каждую из декад области присуждалось переходящее Красное знамя, а к нему прилагались и награды. В Сурхандарью повалили корреспонденты газет, телевидения и радио, несколько раз ее показывало ЦТ в программе «Время».

Успехов добивались за это время и два района, один — производящий тонковолокнистый хлопок, второй — средневолокнистый. Им тоже выделялись автомобили. Ну, а хозяйствам не было счета. Между ними итоги республиканского соревнования подводились каждую пятидневку, и почти все знамена, предназначавшиеся колхозам и совхозам, присуждались сурхандарьинцам. Никто из журналистов, да и руководящих работников из столицы, не интересовался, каким образом область, обычно числящаяся во время уборки в лучшем случае среди «середняков», вдруг вырвалась вперед и удивляет всех высокими темпами, хотя отлично известно, что тонковолокнистый как раз-таки сдерживает показатели, почему его и сеют неохотно в других областях. Но для самой южной области — Сурхандарьи — тонковолокнистый традиционен, здесь его разводят на больших площадях, а потом несут тяжкий крест уборки чуть ли не до нового года. Правда, в начале шестидесятых годов тонковолокнистый был потеснен белым хлопком, потому что в то время особенно настойчиво внедрялась хлопкоуборочная техника, а «шелковый» и до сих пор, спустя двадцать лет, несмотря на то, что появилось новое поколение комбайнов, все еще плохо поддается комплексной механизации. Ну а потом, под сильным давлением перерабатывающей промышленности, его вновь стали настойчиво внедрять. И с образованием новых целинных районов площади его значительно расширились.