Год змеи

Секрет же того, что никто не поинтересовался ни темпами, ни истоками успехов, был прост. Для республики, вступившей в страду, уже с первых часов ее нужен был — «Пример». И волей обстоятельств таким удобным «Примером» стала Сурхандарья. В Ташкенте высокие товарищи получили возможность сказать другим областям — что же вы, дескать, медлите у себя, посмотрите на Сурхандарью! Там две трети хлопка составляет тонковолокнистый, а как она жмет! В Сурхандарье, мол, партийная организация глубоко осознает свой долг перед страной, трудящиеся области единодушно откликнулись на призыв руководящих органов Узбекистана — и вот результат.

А природу этого результата в Сурхандарье знали все, начиная от секретаря обкома партии и кончая каждым бригадиром хозяйств. Дело в том, что республиканская сводка уборочной дается традиционно с первого сентября, а в Сурхандарье страду начали в середине августа. До первого сентября тут было уже накоплено процентов пятнадцать планового сырца. Вот эти проценты и добавлялись в равномерных дозах к ежедневным оперативным данным в первых двух декадах сентября. Почти по проценту в день! Такие же запасы процентов были и в Хорезмской области, и в Каракалпакии, где жаркое лето не столь ощутимо отразилось на накоплении урожая, но, видимо, там запасов было чуть поменьше, и хлопкоробы тех областей не имели возможности приплюсовывать сразу по проценту. Но и они в начальной стадии уборки шли впереди, а это тоже — знамена и все прочее к ним.

Многие руководители хозяйств, и Шарипов в том числе, неодобрительно относились к подобной практике, приравнивая ее к очковтирательству. А Махмуд считал ее еще и аморальной, ведь каждый хлопкороб, мало-мальски опытный, знал ежедневный точный процент выработки по хозяйству, мог легко высчитать этот процент по району, по области. Не говоря уже о том, что каждый знал о сроках, когда началась страда. Однако руководители республики «спускали» указание, и не выполнить это указание, значило — поплатиться должностью.

Итак, Сурхандарья шла впереди. Ее успехи за первые две декады были высоко оценены. И «в ответ на высокую оценку» труда от области потребовали принятия дополнительных обязательств — сдать государству сверх намеченного еще пятьдесят тысяч тонн. Руководители области, однако, хорошо знали положение дел на полях и имели все основания считать, что если удастся «вытянуть» план, то и это уже будет удачей. С трудом удалось им доказать нереальность предлагаемых дополнительных обязательств для всей области. А вот отдельным хозяйствам их все-таки навязали. На областном активе, где высокие гости из Ташкента вручали Сурхандарье переходящее Красное знамя, Шарипов выступил с заявлением о том, что его совхоз берет на себя обязательство дать полтора плана. «Надо», — сказали ему до начала актива в обкоме, и он не осмелился ослушаться.

Потом, после страды, вспоминая эту горячую пору, взвешивая все плюсы и минусы ее, он устыдился вдруг той атмосферы ажиотажа, созданию которой способствовал и сам. Махмуд был реалистом и честным человеком и не мог не видеть, что в угоду процентам людей заставляют идти на разного рода ухищрения. И на ложь в том числе. Главное — обязательства принять. А вот как, за счет чего они будут выполнены, да и выполнят ли их вообще, никого уже не интересует. И вот Шарипов, который по убеждениям своим был противником всякого рода очковтирательства, тем не менее должен был следовать той практике, которая существовала в республике.

Одной из негативных сторон этой практики Шарипов считал и массовое привлечение к уборке школьников. Дело доходило до смешного — хозяйствам иногда труд школьников и студентов не только не приносил выгоды, но и просто был в убыток. Но тем не менее, если руководители какого-нибудь района с середины сентября не запрашивали помощи, это рассматривалось как нечто ненормальное. Даже делались выводы: дескать, плохо подготовились к уборке, не смогли решить вопросы обеспечения питанием, фартуками, не сумели определить места дислокации.

Махмуд с усмешкой прокручивает в памяти те события, что начались вскоре после того, как их область назвали «маяком соревнования». В октябре, когда заметно стали падать темпы уборки, от руководителей области все так же требовали высоких показателей. Взяться же им было неоткуда. Но, тем не менее, в хозяйства устремились «представители», наделенные полномочиями. Задачей их было заставить хозяйства «дать» эти показатели, ведь и руководство области обещало еще более высокому начальству мобилизовать все силы, обратиться к тем слоям населения, которые пока что не принимают участия в уборке, с просьбой выйти в поле.

В июне и в июле по всей республике стояла необычная жара, температура в Сурхандарье в иные дни достигала пятидесяти двух градусов в тени. Хлопчатник хоть и теплолюбивая культура, однако и для него есть свой предел. Летние цветы опали, и таким образом весомая доля урожая не была накоплена. Правда, в конце июля, когда жара немного спала, начали завязываться новые коробочки, но они теперь должны были созреть где-то в конце декабря, в крайнем случае, если ускорить развитие с помощью усиленной подкормки, в середине. Да и то при благоприятной погоде. Но сырца не было; естественно, и темпы снижались. И тут уж вся область сидела, что называется, в южных районах, где на каждый куст приходилось разве что не по одному сборщику. Но руководство обещало изыскать резервы. И никто не стал считаться с мнением руководителей районов и хозяйств и спрашивать, нужны ли им помощники. Их стали привозить целыми колоннами автобусов, и вся недолга.

Конечно, можно было бы придерживаться средних процентов сбора, приписывая каждый день понемногу, а потом, когда рапорт был бы сдан, еще месяц свозить на заготпункты сырец самого последнего, может, десятого сорта, выковыривая его из редких несозревших коробочек. Но такого указания свыше не поступило, сами же руководители хозяйств делать это не осмеливались, хотя и бригады, и многие специалисты советовали этот нехитрый, но тоже не совсем безобидный способ. Однако, как говорится, то хорошо, что хорошо кончается. В десятых числах декабря, когда на юге области уже ничего не осталось, начал раскрываться хлопчатник на севере, все силы были брошены туда, и показатели снова поползли вверх. Сурхандарья, отставшая от других областей почти на десять процентов, нагнала их, и закончила уборку четвертой. Одним словом, обошлось без оргвыводов.

Да только плохо было то, что вся «механика» была известна всем и каждому. Именно эта «механика» мешала разумным новшествам. В передовых хозяйствах каждого района были созданы экспериментальные севооборотные участки и многие хлопководческие бригады переведены на подряд. Эти бригады на первых порах страды показывали хорошие результаты, в них выше, чем в других, была производительность труда, заметно снижалась себестоимость сырца. А когда темпы стали притормаживаться, в область приехали уполномоченные из столицы, приказали мобилизовать всех на сбор, причем заставляли платить по самой высшей ставке, чтобы заинтересовать людей, и все первоначальные успехи этих бригад полетели. Идею севооборотных участков и хозрасчетных бригад вынашивали долго, десятки раз советовались со специалистами, заставляя их делать расчеты с учетом особенностей природных условий, водообеспеченности, плодородия почв. Казалось — все было взвешено, все учтено.

Но когда страда подошла к концу, стало ясно, что, если и в будущем обстоятельства будут складываться точно так же, если практика хозяйствования не переменится, эффекта от новшеств не дождешься.

О результатах опыта опросили руководителей всех хозяйств — они вынуждены были доложить о неудаче. Когда же вызвали в райком для отчета Шарипова, разговор получился иным.

— Несмотря ни на что, — заявил Махмуд, — свой эксперимент мы довели до конца. По нашей просьбе хлопкоочистители переработали сырец трех бригад отдельно. По сортам и срокам уборки.

— И что же вышло? — спросил первый секретарь, подумав, что этот парень оказался настойчивым, раз уж в такой кутерьме не забывал об опыте.