Год змеи

— Спасибо, ака.

— А чего это ты оторвал меня от коллег, а? — спросил редактор.

— Соскучился по вас, — произнес Махмуд. — Устроимся где-нибудь вдали от шума городского, и я вам дам интервью.

— Мы запланировали репортаж. Начало массового сбора отметим крепким чаем, Махмуд. С водкой завязал, брат.

— Будет чай, — успокоил его Махмуд.

Еще утром Махмуду позвонил управляющий отделением и пригласил в гости, сообщив, что два бригадира, на чьих полях начнется машинный сбор, сложились и купили овцу. Ну, а там, где баранина, там и шурпа, и запеченное в тандыре мясо. Махмуд, встретив редактора, сразу же вспомнил о приглашении. Хотелось свободно посидеть, поболтать с Халилом-ака, ведь Махмуд так и не избавился еще от тоски по прежней работе, по дежурствам, «строкам в номер», по спорам с линотипистками и по тому чувству, которое знакомо каждому газетчику, державшему в руках свежий, пахнущий краской номер.

— Хоп, — сказал редактор, — чувствую, что везешь меня на зиёфат, только имей в виду, что утром за моей подписью надиктуешь машинистке репортаж. Надеюсь, не забыл, как это делается?

— Помню. Как там Бахрам? — спросил он.

— Высох, ветром качает парня.

— С чего бы? — удивился Махмуд.

— Нашел в кого влюбиться — в помощника прокурора, а она на него, как Райкин говорит, пилюет.

— Неужели в Газизу-ханум?

— А что, ты ее знаешь? — усмехнулся редактор.

— Не видел, но слышал, что такая особа появилась в районе и все от нее без ума.

— Счастливчик, что не видел. Это же Медуза Горгона какая-то, глянешь на нее и застынешь, точно тебя кондрашка хватила. Ну ладно, когда приедем? Надоело трястись в твоей колымаге. Не «уазик», а трактор прямо, а я, дурак, добиваюсь его! Возьму лучше «Жигули».

— Дают?

— Хоть сегодня, — небрежно ответил редактор.

Махмуд понял, что мечта редактора о вездеходе сгорела синим пламенем, и теперь он настраивает общественное мнение на «Жигули». Хитер старик!

Редактор уехал под вечер. Он не очень-то интересовался машинами, посмотрел, как они вошли в поле, и тут же заскучал. Махмуд предложил ему отдохнуть малость на полевом стане, а сам остался с рабочими.

Неповторимая это картина — комбайны в море хлопка! Как настоящие голубые корабли, плывут они в зелено-серебристом просторе, плывут величаво, не спеша, и каждый метр пройденного пути наполняет бункер белоснежным сырцом, а когда хлопок набивается доверху, кажется — парус подняли. Махмуд пошел вслед за комбайном, за ним направились управляющий и механик отделения. И все трое, точно по команде, замерли — земля в междурядье была усыпана хлопком, как ранним снегом.

— Больше, чем от средневолокнистого, — сказал командующий.

— Может, зазоры у шпинделей великоваты? — спросил Махмуд у механика.

— Меньше нельзя, директор-бобо, — ответил тот, — иначе они станут захватывать и зеленые коробочки, заготпункт штрафами за качество изведет нас! Пустим подборщики.

— А где они? — спросил Махмуд недовольным тоном.

— В гараже. Завтра тут будут!

— Хорошо бы их сразу вслед за комбайнами пустить, пока не слежался хлопок-то.

— Сейчас пошлю людей…

Проводив редактора, Махмуд поехал по другим отделениям. Везде, как часто пишет Бахрам, «звенела симфония труда». Гудели моторами комбайны, прицепы наполнялись сырьем, и тракторы вытаскивали их на магистральную дорогу, чтобы составить поезда. На участках элитного хлопка мелькали красные косынки сборщиц. К шести часам вечера у ворот заготпункта собралась длинная вереница груженного сырцом транспорта, на бортах многих тележек и автомобилей алели полотнища. Оказывается, телевизионщики уговорили Суярова организовать «красный обоз», провели небольшой митинг, так что и Махмуду посчастливилось попасть в кадр.

Всякое большое дело, по мнению Махмуда, имеет много общего с маховиком, которому усилие нужно на первых порах, чтобы раскрутиться. Дальше он уже сам начнет вертеться. Так и уборочная кампания. Первая неделя частенько пробуксовывает — ломается техника, много времени уходит на чистку шпинделей… Правда, новые машины имели сменные шпиндели, что облегчало эту работу, но новых было только десять, а в совхозе работало больше сотни машин. К тому же механики-водители первую неделю никак не могли приспособиться к тонковолокнистому. Но вскоре не только нашли к нему подход, но даже кое-что свое стали придумывать.

Отличился Кудрат. У него был старенький четырехрядный «Узбекистан», в котором он уже несколько лет собирал хлопок. Тонн по четыреста за сезон. Говорили, что он сам ремонтирует машину, поэтому и собирает хорошо. А в этот сезон Кудрат додумался до простого, но весьма эффективного усовершенствования. Его новшество исключало пресс-подборщики из комплекса механизированного съема урожая. Потери образуются потому, что у комбайнов не хватает воздуха, чтобы засасывать в бункер сырец со всего куста одновременно, сыроватые хлопья оказываются на земле. В принципе мощность вентилятора рассчитана на полный съем, но в местах стыковки труб-воздуховодов всегда образуются щели, куда засасывается воздух со стороны, ослабляющий силу втягивания. Кудрат обмотал стыки обыкновенной изоляционной лентой и таким образом намного уменьшил потери. Простота и доступность предложения позволили всем механизаторам применить этот способ и сэкономить массу средств и сил.

Когда Ниязов, распираемый радостью, рассказывал Махмуду о предложении Кудрата и той выгоде, которую получит совхоз, Махмуд молчал. Он не знал, как ему реагировать. То есть, конечно, это было просто здорово, новшество действительно влияло на результаты сбора. Но, с другой стороны, ему вдруг подумалось: «Что, директор-бобо, а соперник-то твой башковитый! Ты вот не додумался до такой элементарщины». И тут же другой голос возмутился в нем: «Ну, озарило мужика, только какое это имеет отношение к личному?!» И Махмуд посмотрел прямо в глаза Ниязову:

— Молодец, Кудрат!

А маховик страды крутился все быстрее. В первую декаду совхоз сдавал хлопка по два процента по плану, во вторую декаду наращивал темпы сбора, заключительную — держался на четырех с половиной процентах. То ли потому, что Махмуд дал волю своим главным специалистам, чтобы каждый на своем месте командовал самостоятельно, то ли оттого, что погода благоприятствовала, но хлопок, как говорят на селе, «вышел», и казалось Шарипову, что совхозу присуждают переходящее Красное знамя — района, потом области и даже республики. Он грезил наяву.

Распорядок дня был поставлен с ног на голову. Едва проснувшись и позавтракав, Махмуд мчался в бригады, встречался с механизаторами и сборщицами, смотрел, как они питаются, отдыхают, а к вечеру приезжал на заготпункт и до полуночи, пока не проходила через весы последняя тележка, находился там. На заготпункт к полуночи съезжались главный агроном, главный инженер, секретарь парткома, нередко и другие главные специалисты, уверенные, что обязательно найдут здесь директора. Собирались сюда и управляющие отделениями, и почти каждый день приезжала Майсара. Разговаривали они взглядами.

На заготпункте, под большим навесом чайханы, подводились итоги дня, намечались задания на следующий, чествовались бригады, выполнившие план пятидневки, — в совхозе это уже стало традицией, и Махмуд не отменил ее, не видя в том ничего крамольного. Бригадир, чья бригада вышла на план, привозил на заготпункт запеченного в тандыре барана, и все, что к нему положено. Сначала он сдает рапорт директору и секретарю парткома, принимает поздравления, а затем, расстелив дастархан, проявляет хлебосольство. В самой бригаде в тот же день тоже торжества. Вечером туда приезжает агитбригада, а по радио, после выступления Суярова или Шайманова, которые сообщают об успехе бригады, рассказывают о ходе уборочной, звучит концерт для победителей.

Это так здорово поднимает настроение людей!

Где-то часа в два ночи Махмуд приезжает в контору. Расписанную по исполнителям почту оставляет на столе, а утром Зульфия раздает эти бумаги по инстанциям.