Год змеи

Но дело сделано. Утром надо будет сообщить Махмуду-ака о состоявшемся разговоре, вместе они и подумают, как дальше быть. Может, соберется она и уйдет к нему. Но ночь длинна, пока Майсара, наконец, уснула, много мыслей пронеслось в ее голове. И решение ее изменилось. Все-таки она не последняя спица в колесе, чтобы вот так, с бухты-барахты, уйти из дома. Люди не поймут! Вполне может случиться, что обвинят во всем Шарипова, скажут — сбил женщину с пути истинного, и не просто женщину, а председателя кишлачного Совета, человека, облеченного высоким доверием земляков, В такие моменты не вникают в суть, оправдывать поступки любовью не станут, ее вообще не примут в расчет. Народ-то пошел грамотный и языкастый, ни на какие твои высокие полномочия не посмотрят, выскажет все как есть.

Ей ужасно захотелось рассказать кому-нибудь о своей любви, попросить совета, ведь так это нелегко — разрушить семью, какой бы эта семья ни была. А тем более, если была она благополучной.

И вдруг ей пришла в голову странная идея — признаться во всем, не называя, конечно, имени любимого, первому секретарю райкома партии. Базаров мудрый человек, ему она откроется, как отцу. Решила поехать прямо с утра, не откладывая дела в долгий ящик, понимая, что стоит ей промедлить, струсить, упустить день-два, потом уж ее туда на аркане не затащишь. Если честно, не доверяла себе. Пока не остыло в ней это решение, надо преодолеть робость и стыд, открыться Базарову. А начнутся новые размышления — прощайте, Махмуд-ака!

— Я не интересуюсь именем человека, овладевшего вашим сердцем, — произнес Базаров, внимательно выслушав ее сбивчивый рассказ. — Уверен, он достоин вашей любви. Майсарахон. Посоветовать, как быть? Сначала, пожалуй, одно мнение. Владимир Ильич Ленин, говоря о равноправии женщин, подчеркивал, что настоящее равноправие возможно лишь в том случае, если женщины будут свободны в выборе любви. Что следует отсюда? Не надо бояться своей любви! Ею гордятся, за нее борются! Но только в том случае, если она, любовь ваша, — настоящая. Так вот мой вам совет — не спешите, проверьте себя, проверьте и его чувство. И если убедитесь, что он — ваша судьба, поступайте, как велит сердце. Только, как говорят протоколисты, одна сноска — не принимайте решения, пока не пройдет уборочная, пока не улягутся страсти вокруг нее. Я понимаю, что говорить такое, когда речь идет о любви, о судьбе, не очень-то, вроде бы, и уместно. Но вы ведь и сами знаете, круговерть страды, которая начнется не сегодня-завтра, захватит всех, и вас в том числе. В страду все личное как-то невольно отходит на задний план. Верно?

Поблагодарив его за прием, Майсара вышла из кабинета.

Теплый осенний день встретил ее золотой улыбкой, чинары негромко перешептывались с ветерком. По тротуару спешили люди, занятые своими мыслями и делами. А ей казалось, что все смотрят на нее благосклонно, одобряя ее смелость. Конечно, Базаров догадался, о ком идет речь, но деликатность не позволила ему упомянуть имя Махмуда. Однако не зря секретарь предупредил о страде, дал понять, что догадывается. Базаров прав, страда захватит всех, и ее тоже, уборка не будет считаться с личными переживаниями. Ну что ж, она, Майсара, подождет. Но теперь у нее есть уверенность, что за свою любовь она не предстанет в качестве обвиняемой на партийном собрании. Любовь — запретная тема для собраний. Настоящая любовь.

Белая страда — особая пора в жизни не только хлопкороба, но и каждого жителя республики. Каждый оказывается так или иначе причастным к ее напряженному ритму.

Страда неистова, она стирает грани суток, диктует свой жесткий распорядок и заставляет подстраиваться под ее ритм — так колонна солдат вовлекает случайного прохожего в четкий свой марш.

Нынешняя уборка началась необычно. В середине августа «свыше» поступило распоряжение начать ручной сбор немедленно, собирать все раскрывшиеся коробочки. И оказалось, что то, что собирались делать Махмуд и Шайманов только в трех бригадах тайно, шествовало открыто по всей области. И не только в долине Сурхана, но и в двух соседних областях.

— Отлично, — обрадовался Шайманов, услышав этот приказ, — вегетация продлится, значит, и несозревшие коробочки успеют дойти до кондиции. Вам, Махмуд Шарипович, нужно теперь с высоты своего директорского холма, как главнокомандующему, наблюдать за ходом уборки, умело использовать резервы, не вмешиваясь пока в действия отдельных подразделений. Особенно тех, где командиры опытные, потому что им всегда на месте виднее.

Махмуд кивнул.

— Нам, не без помощи Базарова, разумеется, выделено десять хлопкоуборочных комбайнов специально для тонковолокнистого.

— Добро, передам Абдулле, чтобы сегодня же перегнал их из Термеза. Охотников на эти машины будет много, поэтому, думаю, пусть рабочком сам распределяет их.

— Поступим еще демократичнее, — распорядился Махмуд, — у нас десять уборочных звеньев, каждому выделим по одной машине, и пусть механизаторы сами решают, кого на них посадить…

Подготовка к дефолиации хлопчатника шла нормально. Можно было хоть завтра начинать ее, но Базаров предложил не спешить. Почему? Да потому, что яды, высушив листья, прекратят фотосинтез, и коробочки верхнего яруса так и останутся недозревшими, а это потеря значительной части урожая. Первый секретарь райкома знает тонковолокнистый хорошо, и если он советует, нужно прислушаться, решил Махмуд. Но поступило распоряжение обкома, чтобы эту работу начали немедленно. Заведующий сельхозотделом обкома партии сказал, что это указание лично первого секретаря, и добавил:

— И пусть авиаторы встают пораньше, тогда яды дадут хороший эффект. А днем не мешает им поспать до тех пор, пока жара не спадет. Вечером снова подниматься в небо.

Махмуд пообещал исполнить распоряжение, а вечером позвонил Базарову, мол, что же делать.

— Торопись медленно, — прозвучало в ответ. Следом объяснение: — Кариев не завтра же приедет с проверкой, а пока соберется, как раз и срок дефолиации подойдет. Об урожае думать надо, директор, в нынешнем году нашему району достанется на орехи. Северная зона, сам видел, едва вытянет три четверти плана. За них мы будем отдуваться. Если есть возможность, нужно обеспечить полевые станы печками и углем, чтобы потом не метаться по области в поисках всего этого. Чувствую я, будем убирать хлопок и при снеге…

Но при всем том совхоз «Восток» первым в области приступил к машинной уборке. Двадцать пятого сентября. В хозяйство понаехали корреспонденты радио, телевидения, областных газет. Редактор районки Халил-ака прибыл собственной персоной. Когда Махмуда предупредили, что будет нашествие журналистов, он поручил заботу о них Суярову и Ниязову. Махмуд по себе знает, что журналисты самые желанные гости, их везде встречают радушно и гостеприимно. Секретарь парткома и главный инженер потом целую неделю слышали свои голоса по радио, читали свои статьи и интервью в газетах, смотрели себя по телевизору. Халила-ака Махмуд увез в самое дальнее, девятое отделение совхоза.

— Я же тебе говорил, старик, — сказал редактор, устраиваясь поудобнее на заднем сиденье, — что ты сможешь повести дело. Как в воду глядел, верно?

— Верно, — согласился Махмуд и сделал поправку: — Верно то, что вы говорили мне это, а как получилось, по-моему, рано еще судить. Еще возможны варианты.

— Даже Базаров сказал, — заметил редактор, — а он словами не разбрасывается, что у вас лучший урожай в районе.

— Видно, мне повезло, — сказал Махмуд.

— Может, но я лично в везение не верю. Обычно везет тому, кто вкалывает и дело знает. Ты и в нашем деле разбираешься неплохо, а теперь вот, вижу, и хлопкоробское постиг.

— Лесть портит человека, — рассмеялся Махмуд, — не меньше чем власть.

— А ты похвалу критически воспринимай, понял? Не заносись! В своем седле ты сидишь прочно, и пока Базаров у нас первым, не вылетишь из него. Этот мужик, оказывается, знает людей, сразу видит, кто на что способен. А твой внутренний барометр точно улавливает то, что нужно на данный момент, и это, замечу, отменное качество. Пусть оно тебе не изменяет.