Год змеи

— Кто рекомендует-то?

— Областная опытная станция, она и вывела этот сорт.

— Тоже мне мичуринцы, — произнес Шайманов с иронией. — А впрочем, меня это не касается, можете хоть «Термез-120» сеять. С меня довольно! Завтра же подам заявление об уходе.

— А как же идеи, Рахим-ака? — спросил невинно Махмуд.

— Какие идеи?

— Но вы же утверждали, что можете доказать кое-кому…

Шайманов помолчал, затем вскинул голову и проговорил:

— Верно, идеи есть… Но сейчас я немного пьян… Вот отосплюсь…

Махмуд смерил его жестким взглядом:

— И больше чтобы я не чувствовал от вас запаха водки. Мне нужен агроном с трезвой головой.

Помолчал и заключил:

— Итак, жду от вас расчеты, анализы… Одним словом, конкретные предложения.

Шайманов оказался прав, предсказав, сколько придется хлебнуть с этим тонковолокнистым. До начала сева все вроде бы шло нормально — семинар провели; посевные операции, особенности обработки показывали на практике в поле. Главный агроном, к удивлению, после того памятного разговора за дело взялся с энтузиазмом. По его инициативе накануне сева была создана комиссия, которая проверила готовность бригад. Кое у кого из бригадиров в ходе проверки пришлось изъять припрятанные семена средневолокнистого — ими собирались втихомолку засеять поля. Некоторые управляющие отделениями и бригадиры открыто выражали недовольство действиями нового директора, даже приклеили ему ярлык — «выскочка».

Но вот выступить на собрании и честно изложить свою позицию никто почему-то не хотел.

Весна выдалась благополучной. До двадцатых чисел марта дождило, потом солнце сразу пригрело землю, дальше синоптики осадков не обещали, и совхоз начал массовый сев. Ни Махмуд, ни Шайманов, как они того ни хотели, не смогли проследить за работой всех пятидесяти трех бригад, и оказалось, что в некоторых из них, самых дальних, все-таки изловчились посеять семена средневолокнистого, хотя в сводке значился тонковолокнистый. В общей сложности пятая часть всего клина была засеяна прежним хлопчатником. Узнали же об этом неделю спустя, после того как появились всходы.

— Что будем делать? — спросил Шайманов.

— А что вы предлагаете? — Махмуд, по правде говоря, не ожидал подобного самовольства.

Шайманов молчал — чувствовалось, что он не решается взять ответственность на себя.

— Пересеем за счет виновных, — твердо объявил Махмуд.

— Может, не стоит, — покачал головой Шайманов. — Упустим сроки… А это важно! Тонковолокнистый более капризен, чем обычный хлопчатник.

— Я уже однажды говорил вам, Рахим-ака, — сказал Махмуд, — что послан сюда, чтобы проводить новую аграрную политику. И я буду ее проводить, потому что и сам понимаю все ее преимущества. Так что никаких поблажек тем, кто хочет жить по старинке, делать не буду. Где бригадиры взяли семена, ведь комиссия совхоза у них все отобрала?

— Кое-кто сумел припрятать запасы прошлого года, а некоторым удалось, видимо, на хлопкозаводе купить. Сейчас ведь как? Деньги есть, а все остальное — вопрос энергичности.

— Выходит, грош цена нашим семинарам?

— Нет, почему же, эффективность — восемьдесят процентов. Для первого раза это совсем неплохо! — Шайманов помолчал: — Результаты новшества на селе проявляются быстро, практически за год. А хлопчатника — за сезон! И тем не менее, село — особенно консервативно. Это идет от психологии крестьянина. Как он рассуждает? Посмотрю, что у соседа получится, а потом уж решу — стоит ли связываться. А время бежит. Нередко новшество так долго внедряется, что успевает состариться и в свою очередь начинает тормозить производство.

— Ну, а чего наши бригадиры испугались? — спросил с досадой Махмуд.

— Многого, — подумав, ответил Шайманов. — И в первую очередь, машинной уборки. Они ведь знают, какой спрос за правильное использование техники, за подготовку полей к машинному сбору.

— Согласен. Но трудности одинаковы для всего совхоза, и, однако ж, остальные бригады пошли на эти трудности. Стоило бы вообще-то поснимать этих трусов, да ладно, ограничимся пока начетом, пересеем за их счет!

— Тогда я дам команду?!

— И немедленно, Рахим-ака!

…Не успели пересеять, а уже первая комиссия по жалобе бригадиров прибыла в «Восток». Возглавил ее председатель рапо, первый заместитель председателя райисполкома Холматов — важный, изрекающий только прописные истины товарищ. Он вошел в кабинет Махмуда величественно, всем своим видом давая понять, что только необходимость заставляет его встретиться с директором. За ним появились друг за другом еще пять человек. Махмуд не выбежал на середину кабинета, чтобы, полусогнувшись, пожать протянутую руку, но из-за стола встал.

— Прошу, Низам-ака, — приветствовал он Холматова и указал место за приставным столиком.

Холматов неторопливо осмотрел кабинет, задержал взгляд на почвенной карте совхоза, что висела на стене, и уж затем только осведомился:

— О цели моего приезда знаете?

— Нетрудно догадаться, — ответил Махмуд. — Раз приехали со специалистами, значит, предстоит проверка.

— Верно. Заявление поступило на имя первого секретаря райкома партии. От бригадиров ваших.

— О чем оно, если не секрет?

— О неправильных действиях руководства совхоза. Вам нужно ознакомиться с ним и написать объяснение. Таков порядок. А уж потом мы сделаем выводы.

Махмуд пробежал глазами жалобу. Тут же, на листке из блокнота, изложил по этому поводу свое желание — дескать, приказ суровый издал для того, чтобы раз и навсегда покончить с самоуправством, несущим вред хозяйству.

Комиссия измерила площади пересева и согласилась с тем, что бригадиры проявили недисциплинированность. Но, однако ж, пришла к решению, что:

1. Директор Шарипов не имел права перечеркивать труд сотен людей и заставлять пересевать поля.

2. Для наказания виновных вполне достаточно было бы выговора.

3. В результате пересева затрачено много лишнего труда и средств.

4. Результаты пересева — непредсказуемы.

Авторы жалобы торжествовали. И хотя в выводах комиссии ничего не было сказано о денежном начете на провинившихся, в следующем письме уже на имя начальника областного производственного управления сельского хозяйства, появилось требование отменить приказ о начете, поскольку он наносит ущерб материальным интересам трудящихся.

Явились новые члены комиссии.

— Не успокоятся, пока не добьются своего, — сказал Махмуду начальник отдела растениеводства управления Урунов. — Отмените приказ, и будем считать инцидент исчерпанным.

— Ну нет, — возмутился Махмуд. — Я свое решение считаю правильным. И не советую вам идти на поводу у жалобщиков только потому, что они пишут во все инстанции.

— Не горячитесь, Махмуд Шарипович, — сказал Урунов. — Если уж человек сказал «а», ему ничего не остается, как произнести «б». Выводы комиссии райкома партии вы приняли как верные, иначе бы написали о своем несогласии с ними. Ну а чего же теперь-то хотите?!

Логично, думал Махмуд, но если я отменю свой приказ, грош мне цена как директору. Тем более, что о тяжбе этой знают в совхозе даже дети, и все с интересом ждут, чем она кончится. Он покачал головой:

— Нет, не отменю.

— «Котельщик сам решает, где ставить котлу ушко», — развел руками проверяющий. — Я свое дело сделал, предупредил вас…

А жалобы продолжались, и «кампания» комиссий растянулась ровно на месяц. Председатель последней из них по-дружески сказал:

— Да плюньте вы на этот начет, ведь и сумма-то для совхоза мизерная. Неужели вам не дорого время, нервы, наконец, — работать надо, а не с комиссиями валандаться.

Надоело все это Махмуду, он отправился в райком партии.

Первый секретарь выслушал внимательно всю историю, предложил написать докладную.

— Рассмотрим на заседании бюро, думаю, поддержим вас полностью, — сказал Базаров. — Поставим в известность областные организации.

На этом все и кончилось. Бригадиры работают как миленькие, не получая зарплаты. К директору относятся терпимо, но в любой момент могут подставить ножку. Об этом Махмуд знает…