Страница 39 из 57
— Я её потерял. О чём тут было говорить. Вместе с ней ушла какая-то важная часть меня… что-то невосполнимое. Даже её имя приносит боль, — он неловко кряхтит на новом шаге, слишком пристально смотря себе под ноги. Яркое солнце слепит, отражаясь от его короны и тёмных сапфиров. А мои глаза отвратительно не вовремя печёт влагой, встаёт в горле едкий ком.
— А как же Глиенна?
— Я полюбил её. Со временем, далеко не сразу. Она была ближайшей подругой Эббет, её доверенной фрейлиной, как твоя Маиса. И я подумал, что вряд ли кто-то заменит тебе мать лучше. Но едва у нас появились свои дети, как что-то пошло не так…
Внезапные откровения едва не выбивают опору под подошвами, и я крепче вцепляюсь в руку отца, лишь бы не упасть. Я не знала. Представления не имела, что моя мать дружила с этой мегерой. Похоже, моё замешательство воспринимается как волнение перед обрядом, и отец подбадривающим, но абсолютно пустым жестом похлопывает меня по пальцам, отчаянно цепляющимся за бархат его пурпурного сюртука.
— Сейчас это уже не важно. Сегодня твой день, и пусть ты считаешь это долгом и повинностью, но я уверен: ты найдёшь своё счастье и опору в лице Анвара. Его растил человек чести, и я говорю не как друг герцога. Если такой мужчина даёт клятву, то нарушить её заставить сможет только смерть. И ты оценишь эту безусловную верность, когда придёт твоё время носить бремя короны, — слишком долгая речь сбивает слова в пыхтение, но слышать их всё равно приятно. Понимать, что поступаю правильно, вверяя магу судьбу Афлена и себя самой.
— Всегда думала, что помимо этих расчётов должно быть нечто большее, — лепечу я, на миг подняв голову и видя впереди собравшихся по сторонам от улицы людей. Тут, на задворках, вдали от алтаря — одни простолюдины, с немым любопытством наблюдающие, как мы вышагиваем в такт музыке.
— Аристократы не женятся по любви, милая. Я однажды попробовал и получил только зияющую рану на всю оставшуюся жизнь, которую не зальёт никакое вино.
Мне нечего ответить, да и сгущающееся количество народа не позволяет отвлекаться. Перед нами расстилается вымощенная снежным камнем площадь, в самом центре которой установлен мраморный постамент. Высокая кованая арка оплетена голубыми розами, а в руках шепчущихся людей мелькают огромные букеты разномастных цветов, заполняющих ароматами воздух. Белая фигура кассиопия под аркой контрастирует с тёмно-бордовым силуэтом, ждущим с покорно заведёнными за спину руками. Вдыхаю глубже, улыбаюсь просто вопреки и киваю каждому, чей взгляд ловлю на себе. Сегодня вся Велория — мои дорогие гости, которые поочередно почтительно кланяются нашей с отцом процессии.
«А она красивая», — доносится через шорох платья и музыку наивный шёпоток.
«Такая маленькая, и уже замуж?».
«Король-то еле плетётся, того и гляди упадёт».
«Мама, почему у неё белые волосы?», — почему-то все эти приглушённые голоса подбадривают шагать куда увереннее. Надо чаще выходить в народ, может быть, переодевшись в простецкие платья. Идея Анвара устроить всё именно так, а не в храме, кажется не просто увиливанием от разоблачения его природы, а очень даже удачным ходом. Нас увидят все, и для всего мира мы сейчас должны быть до идиотии счастливой парой. Сияй, Виола, сияй как можно натуральней.
Я справляюсь. Только когда до алтаря остаётся десяток шагов, колени всё равно начинают дрожать. Клятвы… кажется, забыла всё зазубренное напрочь. Хорошо, что их хотя бы не надо говорить вслух. Ладони мокнут, зато открытые и немного поцарапанные ночью стволом яблони плечи кусает холод. Доведя меня до ступеней, отец коротко целует мою трясущуюся ледяную руку:
— Благословляю, дочь моя.
Он отходит к первому ряду гостей, где собралась остальная династия и преторы. С явным облегчением плюхается на подготовленный золочёный стул и утирает влажный лоб платком. Успеваю перехватить абсолютно ничего не выражающий дымчатый взгляд Глиенны, и от внезапного понимания перехватывает горло.
Подруга. Фрейлина. Доверенное лицо, наверняка знавшее, что моя мать была колдуньей. И умирающее ещё в утробе королевское дитя, первенец, сгубленный отравой магического толка…
«Ты. Это сделала ты», — проносится ядовитой стрелой в голове. Я подозревала всегда, но лишь сейчас могу быть в том уверена. Ей нужна была корона и постель короля. Но почему тогда не хотела убивать Эббет, пытаясь уничтожить лишь ребёнка? Неужели попытка в милосердие? Привязанность госпоже? Верность?
Мелькнувшая перед носом приглашающая раскрытая ладонь возвращает из этих тяжёлых мыслей в реальность, где я слишком долго мнусь у постамента. Покорно принимаю крепкую руку, поднимаясь по трём ступеням длиной в бесконечность. Уже ставшая ожидаемой волна тепла отогревает пальцы. Строгий тёмно-бордовый сюртук Анвара украшен вышитым переливающимися нитями гербом с соколом, пуговицы отливают золотом. Но ещё ярче светятся прозрачные глаза, и на миг верится, что он рад абсолютно искренне. Что восхищение при взгляде на моё слабо прикрытое вуалью лицо настоящее.
— Дети Сантарры! — торжествующе гремит бас кассиопия, едва мы занимаем свои места по сторонам от стоящей на алтаре широкой медной чаши с водой. — Мы собрались здесь, дабы свершился благословенный союз сердец, душ и семей. Соединились в одну нить две жизни, смешав кровь перед ликом богини. Да станет свет этого дня свидетелем их нерушимых клятв, — жрец простирает вверх руки, будто пытается поймать яркий луч, и кольцо претора переливается на его сморщенном пальце.
Все шёпотки окончательно стихают, будто от сторонних звуков отрезает невидимая стена почтения таинству обряда. Моргнув, я повторяю жест Анвара, протягивая раскрытые ладони над чашей. Больше невозможно смотреть куда-то ещё, и только прозрачные глаза напротив занимают всё пространство. Настолько спокойные и уверенные, что и я позволяю себе расслабленно выдохнуть за миг до того, как поперёк ладоней проскальзывает острое лезвие. Чуть заметно дёргаюсь от боли, сдерживая шипение.
— Кровь к крови, душа к душе… — заунывно, нараспев читает молитву кассиопий, разрезая и руки Анвара. Тот, кажется, чуть заметно улыбается, не шелохнувшись, когда нож проходит по коже.