Зачарованная кровь

Чувствую, что краснею — редко меня можно настолько вывести из себя, и обычно подобные подколки не действуют так остро. Но перед Анваром совсем не хочется показывать слабости, он и так знает больше допустимого. Ноги леденеют, кровь мигом приливает к лицу, оставляя комок льда в животе. Осторожный вдох… запах мяса и сливок. Гадость, гадость, гадость.

— Что ты, Виола, тема твоего происхождения такая животрепещущая, что никогда себя не исчерпает, а графу полезно знать подробности, — сладко улыбается Глиенна. Мне отчаянно хочется прямо сейчас впечатать ее острый нос в ближайшее блюдо, чтобы заткнуть этот поганый рот, а заодно метнуть в серый глаз столовый нож и всадить вилку в её руку.

— Вы опоздали, подробности я сама рассказала ему ещё вчера. О том, что мою мать предлагали причислить к святым, — делаю невероятное усилие, чтобы выдавить из себя крупицу слов. Холод и злость берут тело под контроль, а в мыслях пульсирует пожелание подавиться: ах, как жаль, что я не маг, и не могу приказать горлу Глиенны сжаться!

К моему удивлению, её ядовитый смех и впрямь заканчивается неловким покашливанием в салфетку. Подавилась кхорровой тарталеткой или Сантарра услышала мои мольбы? Один короткий взгляд на Анвара, невозмутимо вкушающего рыбу, тут же всё проясняет. Не богиня. Кажется, теперь у меня иной покровитель… Вот только бойца, павшего с застрявшим поперёк глотки куском, сменяет Таиса, с готовностью наклоняясь вперёд и шипя:

— Виола, все прекрасно знают, что твоя мать была не святой, а настоящей еретичкой, а жрецы теперь отмывают её грязный ведьмовской зад во имя короны… Чтобы тебя не заперли в склепе рядом с ней живьём!

— Замолкни!

Всё происходит слишком быстро. Серебряный нож одним ударом врезается в дубовую столешницу, лезвие сгибается от вспыхнувшей во мне ярости. Она осиным жалом пульсирует в висках, бросает тело то в лёд, то в огонь. Вскочив, окидываю всю левую половину стола ненавидящим взглядом, и тут наконец-то подаёт зычный голос отец, утирая жир с подбородка:

— Виола, что это за выходки?! Ты кронпринцесса, в конце концов, умей же…

— Да. Я кронпринцесса. И с моей стороны ужасно неприлично было заставлять графа ждать ответ, — слова рвутся быстрей мыслей, да их практически и нет: только дикое, жгучее желание прекратить фарс и наконец-то стать хозяйкой своей жизни. Спина несгибаемо ровная. Гордо поднимаю голову, смотря прямиком в малахитовые глаза отца. Это ответ не Анвару. А ему. Прекрасно понимаю смысл каждого звука, который вылетает из моего рта: это объявление войны, пусть сейчас меня поймёт лишь один человек в этом зале. — Я согласна стать женой графа Эгертона.

Глиенна снова заходится кашлем, пряча лицо в салфетке. Тупица Иви оглушительно хлопает в ладоши, а из открытого рта Фрицеллы выкатывается недоеденная клубника. Раздражённо откидывается на стуле Таиса, зато отец широко улыбается:

— Слава Сантарре! Моя дорогая, как же ты сейчас порадовала своего старика! Превосходно, мы немедля начнём готовиться к торжеству. Эх, жаль, герцог вряд ли сможет присутствовать…

И только Анвар никоим образом не показывает потрясения — будто всё и так было предрешено заранее. В прозрачных глазах крутится водоворот торжествующих искр, яркие завораживающие точки у чёрного зрачка. Он поднимает бокал, салютуя мне, и с лёгкой невозмутимой улыбкой кивает:

— Знал, что вы примете верное решение, Ваше Высочество. Рад ему так же, как и вся Манчтурия.

— Это мой долг. Я и его исполню, — рвано отчеканиваю каждое слово и устало прошу у подливающего себе вина отца: — Разрешите удалиться? Я закончила ужин.

— Да-да, конечно, милая. Ты умница, дочь моя: я в тебе и не сомневался. Отдыхай, а завтра обсудим с тобой все детали церемонии.

Тяжёлой поступью покидаю столовую. Кажется, что внутри ничего не осталось, одно пепелище чувств, среди которых реет воткнутое знамя начала большого сражения. Начала конца короля Казера, прозванного в народе Воскрешённым. Пока не станет свергнутым рукой собственной дочери.

Запираю за собой дверь спальни на стальной засов, прислоняюсь спиной и откидываю на неё гудящую голову. Что я натворила? Как ребёнок, поддалась мимолётной вспышке, позволила годами крепнущей злости разрушить так долго отстраиваемые барьеры. Теперь поздно забирать слова назад: согласие дано в присутствии не только всех представителей династии, но и Анвара, и кучки слуг, стоявших по периметру обеденной. А уж громкие восторги пьяного короля наверняка слышит весь замок. Нет, королева, которая может передумать несколько раз за день, точно не найдёт уважения у народа.

Этого стоило ожидать. Я всегда была чужой для собственной семьи, болезненным выродком, скомканной первой лепёшкой, которую вовремя не выбросили. В детстве у меня были мечты подружиться с сёстрами — но беда в том, что я росла в своей одинокой северной башне в окружении нянек, а дети Глиенны жили в южной части замка с родной матерью. И слушали с самого рождения её гнусные сказки, призывавшие извести неугодную наследницу любым путём.

В свою очередь, я тоже составила план, как не допустить передачи короны Таисе. Скрывала свой недуг даже от ближайших слуг, чтобы никто не смел предположить мою неспособность править. Тщательнейшим образом подбирала сёстрам потенциальных женихов из самых дальних уголков: вот только если глуповатую, но симпатичную Иви удалось спихнуть такому же придурковатому принцу Сотселии, то островитяне никак не желают взять тучную и вздорную Таису. А на очереди Фрицелла, Хельта, Зул… Половину жизни мне предстоит потратить на избавление от приплодов мачехи. Спасение самой себя. Анвар точно прав в одном: получив корону через десять-пятнадцать лет, я буду лишь пустой и бесполезной оболочкой, уставшей бороться.

Спустя ещё три глубоких вдоха и выпитый залпом на голодный желудок стакан воды я почти успокаиваю совесть. Не переодеваясь, без сил падаю на кровать и пытаюсь отрешиться от происходящего, заставить себя уснуть — жалкие потуги, слишком болит голова. Тихий треск поленьев в камине не приносит спокойствия, напротив, отзывается в груди оглушающе громко. Презираю себя за то, что поддалась слабости, и вместе с тем… был ли у меня выбор на самом деле? Или вся моя жизнь не более чем сотканная собственными руками иллюзия, где я притворяюсь чаще, чем дышу?