Зачарованная кровь

— Поверьте, эта стрела не могла задеть даже вашего волоска. Я очень меткий лучник, — за самодовольный тон хочется поднять то, что осталось от шеста, и метнуть графу в лоб как копьё. Я мельком смотрю на сломанные палки и примечаю среди щепок стрелу с блестящим чёрным оперением. Ха, меткий лучник? Или попросту шарлатан? Что там вчера он говорил про подчиняющуюся верёвку…

— А ещё лишённый скромности и такта. Эд, подведи, пожалуйста, Шитку, хочу прогуляться где-нибудь подальше отсюда.

— Не вопрос.

Он растерянно кивает, даже не добавив привычной шутки или сарказма. Переводит задумчивый взгляд с меня на Анвара и топает вперёд, переливчатым свистом подзывая лошадь.

— Как же вы стремитесь избежать моего общества. Я вам настолько противен?

Напускное безразличие в голосе нисколько меня не обманывает. И, пока не замечает Эд, занятый седлом и подпругой, я поднимаю стрелу и рассматриваю оперение на свет. Будто масляное. Потерев его пальцами, ехидно усмехаюсь — стойкий запах пряного эфира добирается до носа. С прищуром смотрю на графа, подмечая закатанные рукава рубахи, обнажающие тёмные предплечья: как я и предполагала, шрам от ожога сходит на нет чуть ниже уровня запястья. Серебряная пряжка ремня норовит ослепить, а кольцом пристёгнутая к нему узкая кожаная плеть неясного назначения вызывает острое любопытство. И я начинаю презирать себя за то, что готова любоваться этой тёмной фигурой дальше, потому что в седле граф Эгертон будто родился. С усилием собираю мысли в кучу.

— Мне противна ложь. Не пытайтесь меня убедить, что для выстрела вам вообще нужен лук. — Брезгливо отбрасываю стрелу и демонстративно отряхиваю ладони.

— Вы быстро учитесь, принцесса. Но лук мне нужен затем же, зачем вам приходится биться с конюхом палками. Вы знаете, что это такое — изображать нормальность. В вашем случае и вовсе — изображать жизнь…

— Хватит! — обрываю его я, отворачиваясь и выхватывая у подошедшего Эда поводья. — Вы хотели ответ: так вот, можете сегодня же возвращаться домой. Брака не будет.

Решительно запрыгнув в седло, устраиваюсь удобнее и коротко глажу шею Шитки, которая уже бьёт копытом в ожидании прогулки. Больше не жду и не сдерживаю её: она сама знает, что нам нужно. Бодрой рысью лошадь несёт нас через луг, к дальним воротам, за пределы королевского двора. На свободу от обязательств и титула, от сплетен и политики, от лезущих в чужую постель носов и графов…

Но насладиться мигом спокойствия не удаётся: за спиной слышится азартное ржание вороного коня, и я с раздражением оборачиваюсь.

— Мне кажется, желание побыть одной было предельно ясным!

— Ты сама не знаешь, чего хочешь. Может, ты и привыкла, что перед кронпринцессой стелются все мужчины, но когда отказываешь уроженцу Манчтурии, то фактически бросаешь ему вызов. — Анвар широко улыбается, и от хищного проблеска в его взгляде я нервно сглатываю, сильней сжимая ногами бока кобылы.

Его вороной с легкостью догоняет мою Шитку, будто подстраиваясь под её шаг. Впереди распахнутые железные ворота и безликие серые стражи, так что я выпрямляю спину и делаю независимый вид, будто прогулка с графом и правда запланирована. Что ж, когда отцу донесут об этом, он будет безмерно рад.

— Требую одно важное уточнение, — едва только стражи оказываются позади, а кони ступают на пыльную тропу к полям, яростно шепчу: — Отказ не уроженцу Манчтурии. А магу. Допускаю, что ты прав относительно моей матери, но это не значит, что я теперь обязана положить собственную жизнь на то, чтобы добиться равенства для отверженных еретиков…

— Вот только это не твоя жизнь. Это жизнь леди Эббет, отданная тебе взаймы. И ты кое-что должна магии, не считаешь? Например, последние двадцать лет.

— В таком случае, ты должен мне уже за то, что к тебе ещё ночью не ворвались жрецы. Между прочим, я всё ещё не исключаю такой возможности: не уедешь из Велории с миром, значит, из тебя сделают кабана на вертеле.

Я гордо вздёргиваю подбородок, надеясь, что взгляд на Анвара выходит достаточно жёстким. Мерно стучат копыта Шитки и его коня, спокойно плетущихся по пыльной тропе, и я понимаю, что рада возможности говорить наедине. Предельно честно и без светской вежливости. Мне редко такое перепадает.

— О, принцесса решила показать свою силу. — Кажется, мои слова Анвара только веселят, в прозрачных газах играют солнечные блики, от которых вдруг становится немного неловко. — Громкие ультиматумы, задранный нос. Уж не знаю, как у дохлятины может быть столько характера…

— Я не дохлятина!

— Да, благодаря магии, которую тебя учили ненавидеть. Но неужели ты никогда не думала, сколько пользы она могла бы принести людям? Сколько болезней излечить, сколько бед предотвратить?

— А вдобавок захватить власть и снова угнетать народ. Я знаю историю, и знаю, к чему приводит, когда у горстки привилегированных людишек появляется возможность управлять чьей-то жизнью и смертью. Древние короли на этом и попались в сети колдунов: одному надо было спасти умирающее дитя, второму — излечить жену, третьему — выиграть войну… Магия травит умы, даёт соблазн лёгкого выхода из любого тупика. А в результате одни становятся вечными рабами других, причём сами этого не сознают.

Жду от Анвара протеста, жарких убеждений в моей неправоте, но он почему-то задумчиво молчит, и эта тишина даёт мне возможность насладиться видом. Изогнутая тропа впереди уходит к зеленеющим ржаным полям, вдалеке слышится журчание ручья, к которому я всегда вожу Шитку на водопой на обратном пути. Шелестят на ветру листья стройных осин в молодом лесу справа от дороги, и звонко кричит пустельга. Глубоко вдыхаю, едва сдерживая желание подстегнуть лошадь и помчать навстречу солнечным лучам.

— Ты права, и признаться, мне нравится, что ты действительно понимаешь, к чему ведёт бесконтрольная магия, — вдруг нарушает молчание низкий голос Анвара, и я искоса смотрю на него, выискивая следы лжи. Меняет кнут на пряник? — Но ты не знаешь ничего ни о природе магии, ни о том, что я пытаюсь тебе предложить. Я не безумец, не желаю новой бойни вроде Тритийского переворота, и уверен, твоя мать тоже не этого хотела. Равенство, самое обычное право на жизнь…

— Какое равенство может быть, если у одних есть магическая сила, а у других её нет?

— Но ведь не истреблять же целый пласт населения лишь за их непохожесть на других. В таком случае, почему же с народом Манчтурии белокожие научились уживаться? Да, о полной терпимости и речи нет, ты сама это продемонстрировала вчера. Но наш брак стал бы ступенькой и в этом деле.