Страница 62 из 64
— Юника, а ты сейчас отвечаешь за весь свой народ? Я вот с трудом представляю, чтобы после всех арестов и суда меня встретили с радостью. Народ Манчтурии вообще меня не знает, а я их. А учитывая, что с самой весны у вас не утихают бунты, которые то и дело приходится подавлять…
— Бунты? — откровенно недоумевающе переспрашивает Юника, задирая бровь. Повисает неловкая пауза, после чего она тут же активно кивает: — А, да! Бунты. Восстания недовольных порядками…
Её непривычная рассеянность моментально настораживает. Впервые за всё время нашего знакомства я нутром ощущаю, что она на грани лжи — старательно прячет от меня глаза, преувеличенно увлечённо поглаживает по носу мирно пыхтящего Цивала. Прищурившись, я меняю тон с дружеского на строгий, требуя объяснений здесь и сейчас:
— Так. Что ты об этом знаешь? И не вздумай юлить, я прекрасно вижу, что ты что-то скрываешь!
— Да не скрываю я ничего! — чуть раздражённо передёргивает она плечами и тяжело вздыхает: — Забыла просто, что ты не знаешь. Ну точнее, надеялась, что братец давно уже снизошёл до откровений, да, видно, ошиблась…
— Говори уже прямо, в чём дело. Или мне из тебя каждое слово вышибать придётся?
Юника немного нервно оглядывается — к моему удивлению, не в сторону спуска к реке, а на седлающих коней чернокожих собратьев. И лишь убедившись, что нас никто не подслушивает, она делает шаг ближе ко мне и чуть наклоняется, обдав запахом мёда и луговых трав.
— Народ пустыни… особенный. Мы вспыльчивые, горячие, гордые и безрассудные — этого не отнять. Но ещё у нас никому не отнять безусловной верности. Управляющий герцог в быту зовётся не иначе, как «всеотец». Ни одна живая душа не посмела бы поднять на него меч. Никогда.
Я чувствую её сомнения, чувствую, что она не может сказать что-то прямо, но всячески пытается подвести меня к какой-то важной мысли. Лихорадочно прокрутив в голове каждое слово ещё раз, понемногу столбенею, сопоставляя их с собственными разговорами с отцом. Особенно тем самым, в бальном зале, стоя у его трона и отчаянно желая отстоять свою независимость и право выбора…
Единственный путь… Не может быть, чтобы моя первая же догадка о том, как именно семья Иглейского заставила склонить короля к этому браку, была верной. Горло сдавливает от волнения, когда я решаюсь на прямой вопрос, ответ на который знать не хочу.
— Выходит… Восстаний никогда не было? Это был способ давления на династию? А отец был с сговоре с герцогом или обманут так же, как я?
— Чего не знаю, того не знаю. — Юника хмурится, беспокойно кусает полные губы — ей явно неловко доносить такие новости самой. — Но после весеннего совета Пятерых терпение у всеотца лопнуло. Знаю, что были организованы отряды… призванные изображать недовольных для послов короны. И быть главным аргументом для Анвара, который должен был войти в династию любой ценой и наконец-то изменить отношение к нашему народу. Но из-за его самодеятельности всё смешалось в такую кашу…
— И почему ты вдруг решила сейчас это мне рассказать? — жестковатым, заледеневшим тоном отзываюсь я, не в силах сдержать дрожь в коленях. Сама не замечаю, как отодвигаюсь от неё, отступив на полшага назад и ловя жалостливый взгляд.
— Детка, я вообще думала, что ты давно в курсе! Какая разница, почему вы с ним оказались в одной постели, если сейчас и впрямь стали друг другу нужны? Ви, я его знаю много лет, и ни к одной женщине он не относился так, как к тебе. Ох, духи песков, какая же я дура! Вот хотела же тебя успокоить…
— Вышло так себе. Но, Юника… спасибо за правду. Меня ею редко балуют, — глухо выдавливаю я, молоточками вбивая в себя понимание, что она абсолютно не при чём и моего презрения не заслужила.
А заслужил ли Анвар? С самого начала преследовавший лишь свои цели и представлявший исключительно интересы своего народа и семьи… Готовый ради этого соблазнять, лгать и внушать наивной кронпринцессе что угодно, лишь бы она сказала «да». Но ведь я и так знала это. Что верить ему — всё равно, что верить ветру. И всё же каков паршивец! Едва не лишившись головы из-за своих тайн, ночью выцеловывая каждый дюйм моего тела под шум течения Флифары — и всё одно, ни разу не упомянул, что сам наш брак не более, чем грандиозная афера его папочки-гордеца.
Я всё ещё продолжаю непроизвольно пятиться от Юники, тихо пыхчу от нарастающего возмущения, а она смотрит на меня так отвратительно сочувствующе, что внутри трясущимся желе растекается тошнота. Безо всякого осознания жмурюсь, чтобы немного отрешиться от гула в затылке, кусающего как назойливые жужжащие насекомые. Глубокий вдох… и еловая терпкость.
— Эй-эй, так и споткнуться недолго! — под это бодрое восклицание спину окатывает родным теплом, а шеи коротко, смазано касаются губы Анвара, вызвав мурашки от неожиданности. — Что с тобой?
— Да вот думаю, может, тем двум ребятам дать добро, и пусть костёр прямо сейчас разведут? — как можно более невинно тяну я, однако не пытаюсь вывернуться из его рук, уверенно обвивших талию.
— Галчонок, ты чего ей наговорила? — строго спрашивает он у неловко мнущейся Юники, которая норовит незаметно исчезнуть за крупом Цивала.
— Ничего! — тревожно пищит она. — Так, просто похвалилась, что дома у нас все… живут мирно и дружно. Ойч. А пойду-ка я, лошадку проверю…
Спешно шмыгнув в сторону, она одним махом растворяется среди людей, оставив меня каменным изваянием в тёплых объятиях. Напряжённо ожидаю реакции, и даже не его, а своей собственной. Чего мне хочется больше, отпрянуть и вновь кричать об обмане или же… просто смириться с тем, какова его природа.
Меня всегда будет рвать на части рядом с ним.
— Моя королева, мне нужно… принести извинения? Я должен был сказать раньше…
— Что ты кхорров наглец, которого надо высечь плетьми, чтобы отучить постоянно врать? — хмыкаю я на этот покаянный тон. — Выходит, ради выгодного брака ты и твоя семья устроили целое представление. Что ж, аплодирую стоя из первого ряда.
— Я не знал, как ты отреагируешь, когда мы только примирились. Если хочешь меня высечь, то готов хоть сейчас — только чур плеть будет в твоих руках… Понравится нам обоим.