Страница 63 из 64
Этот искушающий хрипловатый голос у самого уха моментально посылает в колени волну слабости. Прикрываю веки, позволяя колкому жару скользить вдоль ворота блузы и всецело ощущая, как Анвар крепче прижимает меня к себе. Будто боится, что я вырвусь и на этот раз не дам шанса.
Не могу определиться, чего хочется больше — двинуть ему коленом между ног за то, что враньем заставил согласиться выйти за него, или же поблагодарить за всё прекрасное и вместе с тем горько-сладкое, что он принёс в мою жизнь. Я тоже не невинный зверёк. И у меня были собственные мотивы на согласие, в которые не вписывались никакие чувства. Что он тоже на них не рассчитывал — абсолютно очевидно.
Но сердце сильнее магии. В нашем случае оно оказалось сильнее всех политических игр, гордости, долга и здравого смысла. Сейчас уже вряд ли что-то может изменить мои чувства к Анвару и уж точно не в силах повлиять на решение об отмене его казни любой ценой.
Даже если заплатить придётся короной.
— Знаешь, на что я надеюсь больше всего? — тихий вопрос с наигранно угрожающим тоном я дополняю тем, что игриво прижимаюсь ягодицами к его бедру, отчего Анвар шумно втягивает воздух.
— Мне начинать бояться? — горячий шёпот в шею не даёт сосредоточиться, и я прикрываю веки, позволяя себе чуть расслабить плечи. Принять неизбежное.
— Надеюсь, что наш ребёнок совершенно не будет похож на тебя. Потому что двух таких змеёнышей я точно не вынесу!
Негромкий, сиплый смешок Анвара полон облегчения. Он уже благодарно ослабляет хватку, и тут внезапно позади нас раздаётся оклик Нэтлиана:
— Ваше Величество!
Решительно выскальзываю из тёплого кокона, скрипнув каблуками ботфорт по влажной траве. Успеваю поймать короткий взгляд прозрачных глаз, обсидиановой искрой обещающих, что мы непременно вернёмся и к прерванным занятиям, и к этому сложному разговору о доверии — когда будет более подходящий момент.
— В чём дело? — иду я на зов ленегата, спиной ощущая, как Анвар следует за мной.
— Смотрите! — он указывает на уже пройденную тропу, ведущую обратно к торговому тракту, а затем повышает тон до командирского: — Бойцы, встать в строй!
По пыльной дороге стремглав несутся три лошади. И даже отсюда, через ещё не сошедший до конца туман видно, что с седоками не всё гладко. Один практически лежит в седле, второй с трудом удерживает то и дело грозящее выпасть из рук знамя, а средний — всё сильнее заваливается влево, зажимая бок. Их одинаковые тёмно-синие плащи вымазаны чёрно-алыми разводами.
— Отставить! — резко прерываю я приказ, заметив знакомые цвета на изрядно потрёпанном и грязном полотнище: голубые розы и белая шерсть барса. Кто бы ни дерзнул взять этот флаг, он или уже поплатился, или имел такое право. — Помогите им!
Навстречу гостям тут же выбегает горстка воинов, помогают остановиться лошадям, будто бы скачущим без команд. Я с беспокойством наблюдаю, как безвольным кулем сползает на землю первый всадник, а приложивший к его шее пальцы воин отрицательно качает головой — мертвец. Рвусь вперёд вместе с Нэтлианом, чувствуя ужасающие толчки интуиции по рёбрам, и оказываюсь права в худших предположениях. Знаменосец падет без сил в подставленные руки, а когда из седла вытаскивают третьего, не могу сдержать потрясённый вскрик:
— Учитель?!
Вот уж чьего лица не ожидала и не хотела узнать сейчас! Но на землю уже укладывают крепкое тело отчаянно хрипящего лорда Белларского, белого как снег. Он шумно выкашливает сгусток крови, как только его спина соприкасается с твёрдой поверхностью. Багряные капли застывают на подбородке, он с глухим стоном отрывает от бока руку, и становится очевидной жуткая рана — под лохмотьями одежд мелькает раскуроченная до мяса плоть.
— Ви…ола… — сквозь зубы хрипит он, так и не открывая глаз, и я подлетаю к нему, падаю рядом на колени.
— Учитель… держитесь, мы вам поможем. Анвар! — оглядываюсь на него, даже не сомневаясь, что он здесь, но тот лишь со скорбящей тенью на лице качает головой:
— Ви… мне жаль… но уже поздно.
— Нет, — решительно выпаливает Белларский, неожиданно сильно схватив меня за запястье и заставив смотреть лишь на него. — Дочка. Услышь. Услышь весть…
Он вновь закашливается, и вместо него подаёт слабый голос знаменосец:
— Мы скакали… почти без сна. На нас напали бандиты… порешили всех именем короля. Чудом спаслись… Лишь бы успеть, так сказал милорд…
— Успеть что? — срывающимся шёпотом спрашиваю я в пустоту, двумя ладонями сжимаю трясущуюся, абсолютно очевидно слабеющую холодную руку Белларского и ощущаю пекущую соль на глазах. Какая-то часть меня, привыкшая к потерям, уже всё успевает осознать. — Учитель, что вы должны успеть? Какая весть?
— Глиенна. Т-тебя объявили… подвластной воле к-колдуна. Вы — еретики без права на вл-л-ласть. Королевой признана Таиса, ей п-п-присягнули Грания и Антилия. Мэнис и Данг поддержали… убедили кассиопия. Я н-н-не смог помешать. И ринулся за вами…
Такая долгая, заикающаяся речь лишает его последних запасов воздуха. Оборвавшись, он слепо хватает окровавленным ртом ещё какие-то слова, тянется ко мне, и я поддерживаю его за седовласый затылок, глотая непрошенные слёзы. Внутри всё сжимается от тоски, от неизбежности того, что сейчас произойдёт. Пальцами свободной руки поглаживаю пухлую щеку, встречаю прощальный взгляд — и в глубине его радужки медленно застывает стекло.
— Спите, учитель. Благодарю за верность… до конца, — шепчу ему ласково, неуловимой слуху музыкой ветра распознав приближение смерти. Знакомый холод изморозью застывает в груди. Тело в моих руках послушно обмякает, вздрагивает в последний раз и более не дышит.
На миг прикрываю глаза. Мимолётно целую своего старого учителя в лоб, чувствуя на губах привкус соли и грязи. Тишина вокруг меня абсолютно непроницаемая, ватная. Кажется, никто не может и пошевелиться, пока я бережно укладываю Белларского на траву и сама закрываю его веки. Это не больно. Это просто лопается ещё одна важная струна в сердце, нитка к себе прежней.
На плечо вдруг ложится чья-то уверенная тёплая ладонь, и ткань блузы не мешает понять, что это рука Анвара. Знаю каждое касание, каждую нотку пряностей, закружившую в воздухе, мягкие октавы в осторожном зове:
— Ви?
— Нам нужна армия твоего отца, — не обернувшись на него, медленно поднимаюсь на ноги, без тени сомнений объявляя во всеуслышание: — Потому что начинается война.