Застывшая кровь

Я пытаюсь не смотреть на то, как жёлтый кусочек масла растекается по горячей каше и не чувствовать исходящий от неё пар. Оглядываю шатёр, прикидывая, куда можно будет блевануть так, чтобы не испортить вещи. Это чистое безумие, но после того, как простые касания вытащили из безвременья, можно поверить в любое чудо. А ещё совсем нет желания продолжать спор. В конце концов, языком жестов у нас получается находить компромиссы куда лучше, чем словами. А я смертельно устала пререкаться.

Несмело вложив пальцы в руку Анвара, прикрываю глаза от приятно прокатившей по коже волны искрящего тепла. Шершавая, знакомая до каждой линии ладонь словно вытягивает любые отголоски холода. Сейчас я и впрямь чувствую себя почти нормальной, почти живой. Взяв во вторую руку ложку, поддеваю пару крупинок каши с самого края тарелки, где меньше масла, и осторожно кладу в рот. Горячая. И… потрясающая. С привкусом костра, приятным дымом и незнакомым сливочным оттенком, от которого совсем не крутит живот. Осмелев, зачерпываю чуть больше, и со второй ложкой понимаю, до какой степени я голодна, до лёгкого спазма внутренностей.

— Видишь, надежда есть. Если начать пробовать, — с явным облегчением усмехается Анвар и чуть крепче сжимает мои пальцы, пока я безо всякой заботы о королевских манерах поглощаю еду, забывая жевать и в спешке слегка обжигая язык. Кажется, ничего вкусней этой обычной пшенной каши не ела никогда.

— А ты… уже завтракал? — успеваю бросить перед тем, как сделать глоток чая. Сегодня ромашка совсем не горчит, приятным комком жара опускается в желудок.

— Да, весь лагерь давно проснулся. Не спеши, съешь всё. И сыр тоже. А в Тридороге можно и мясо попробовать, тебе точно не повредит, — я всё-таки тревожно вздрагиваю от такого смелого предложения, на миг отвлекаясь от еды и поднимая на Анвара умоляющий взгляд. А он тянется свободной рукой к моим всё ещё распущенным всклокоченным волосам и аккуратно заправляет за ухо мешающую прядь, вызвав лёгкую оторопь. — Ви, ты понимаешь, что это значит?

— Что теперь ты надеешься подчинить меня с помощью ребёнка, — не задумываясь, озвучиваю я вспыхнувшие от этой нежеланной ласки опасения, и Анвар тут же хмурится. — Удобно выходит, если без тебя я не смогу ни есть, ни спать. И буду вынуждена отменить казнь. Никакого выбора, правда?

— Я не твоей зависимости от себя хочу, а просто пытаюсь…

— Это не я от тебя завишу. А он, — отложив ложку, прикрываю ладонью впалый живот, удивляясь его сегодняшней теплоте. — Двадцать лет я как-то жила, не нуждаясь ни в ком. И очень надеюсь, что хотя бы это ты не планировал, когда упорно лез мне под юбку.

— О, ну конечно, планировал. И беременность, и твой ночной паралич, и в темнице оказаться планировал, и сдохнуть в зале суда, и страну до войны довести. Солнышко, не забывай, я же мерзкий злой колдун, который годами строит козни в своей пещере! Выродок. Если случается какая-то дрянь, то это всегда моя вина, — поток раздражённого ехидства заканчивается усталым вздохом и чуть усилившимся давлением пальцев, сжимающих мою ладонь. — Думай, что хочешь. Только есть не забывай. Больше от тебя ничего не прошу.

Неожиданная волна стыда окрашивает щёки, и я утыкаюсь взглядом в тарелку. Как-то действительно глупо всё это звучит, в чём точно не признаюсь. Новое обращение ко мне сквозит насмешкой, а в слове «выродок» настолько звенит сталь, что в какой-то момент хочется заткнуть Анвара любым путём. Слишком уж… изнутри идёт эта обида. И мне совсем не радостно, что так явно задела его за живое и что-то очень-очень болезненное.

В одном он был прав ещё вчера: мы почти друг друга не знаем.

Рассеянно откусываю от хлеба с сыром, чтобы скрыть смущение. Вкусно до лёгкого головокружения — невероятно уже то, что я вообще ем. Однако увлекаться всё же не стоит, нет никакой гарантии, что едва касание закончится — и моё тело не отторгнет чужеродную пищу. С усилием сглотнув, всё же прерываю повисшую неловкую тишину:

— Почему это так важно? Анвар, тебе жить осталось… от силы пару седьмиц. Но ты явно хочешь, чтобы этот ребёнок родился. И я не могу понять подвоха…

— Нет никакого подвоха. Если в этом мире за что-то и стоит бороться, так это дети. И я буду бороться, даже если ты мне помогать не намерена. Не поверишь, сколько всего можно сделать за несколько дней, особенно в Сахетии, где Волтар подскажет, как сохранить эту жизнь после моей казни. Родители не отказались от меня несмотря на то, кем я рождён, и я тоже не брошу своего ребёнка. Вот, почему я не сбегу. Ты боишься быть привязанной ко мне… но на самом деле это я привязан к тебе. И куда крепче, чем кажется.

Его сиплая, спонтанная речь сквозит такой убеждённостью, что невольно заражает, лихорадит через наше касание. Как же я боялась этого допустить. Но надежда, что с таким фанатиком-отцом ребёнок сможет увидеть свет, уже плотно опоясывает грудь, будто искрит внизу живота. Осторожно вытягиваю пальцы из тёплой ладони, вдыхаю поглубже, пытаясь привести себя в чувство, не верить, не тонуть в так вдохновляюще сверкающей в солнечных лучах прозрачной радужке… Вспомнить, что он никогда и ничего не делал и не говорил без определённой цели. Дать должный отпор, в котором не ощущаю потребности — и уже это абсолютно ненормально.

— Нам нужно отправляться, — неловко кашлянув, поднимаюсь с лежака и шагаю к выходу из шатра, старательно не смотря в глаза Анвара. — Спасибо за завтрак. И за честность. Теперь я хотя бы знаю, что тебя интересует лишь твой магический приплод, а не я сама — это многое упрощает. По крайней мере, следующей ночью можно ограничиться рукопожатием, а не раздеванием, учитывая мою неспособность сопротивляться.

— Серьёзно? — потрясённо вскидывает брови Анвар, на какой-то миг вовсе немея. И ступор на его лице стоил того, чтобы сочинить подобные обвинения. — Теперь я ещё и трогаю тебя против воли? Потрясающе! Просто, кхорры раздери, потрясающе…

Но я уже спешно покидаю шатёр, задавливая невольную улыбку. Эта странная пикировка начинает мне нравиться и бодрит лучше любого чая. Пробуждает всю гамму отмерших после поединка чувств: азарт, осознание своего влияния на него, желание двигаться, жить, играть в полную силу. А выводить Анвара из его кокона равновесия — очень даже неплохой способ разбавить тоску последних дней.