Застывшая кровь

— Жду, что ты сообразишь сама. Убрать тебя и твоего отца — кому это было нужнее всего? Только тем, кого ты оставила в столице, вдобавок доверив оберегать трон. Ты сама отдала Глиенне ключи от Велории.

Обвинения в адрес Глиенны злят: да она на похоронах была ни жива, ни мертва, а Таиса с Иви всю церемонию прощания держали мать под руки. Пусть выходила она за отца без особой любви, их брак был достаточно крепок для постоянных беременностей, своеобразного понимания и привязанности. И как бы она ни мечтала избавиться от меня, оставлять столь малолетних дочерей сиротами точно не желала, да и риск слишком велик. А уж если вспомнить отношение Глиенны к магии: после смерти любимой Эббет она бы близко не стала связываться с колдуном, которого, вообще-то, ещё надо умудриться найти. Даже живущая в пределах столицы Нэмике — невероятное везение, ведь до приезда делегации из Манчтурии живых и взрослых магов я не видела ни разу.

Зато свалить вину на другого — самый действенный вариант отмыться.

— Какой замечательный способ доказать свою невиновность — вылить ведро помоев на мою мачеху, которую горе похорон едва не убило. Я ведь доверчивая дурочка, думать собственной головой не умею, ключи от столицы отдаю, не глядя…

— Ты не сознаёшь опасность, которой себя подвергаешь этой абсолютно глупой и ненужной поездкой! — раздражённо перебивает Анвар. — Так что не сильно удивляйся, если в пути тебя попытаются убить… раз тридцать. Причём и те, кто отправился с нами, и любой мелкий вассал, решивший поддержать другую кандидатку на трон.

— Ах, тогда какое счастье, что есть доблестный муж, готовый спать с мечом и кинуться на мою защиту! С таким точно не пропаду! — вместе со злостью из меня рвётся ехидство и противное ощущение, что даже сейчас, при попытке вызвать откровенность, Анвар вновь ведёт свою игру. Хочет, чтобы я чувствовала свою зависимость от него, признательность.

— Вот уж не говори: какое счастье! — в том же резком тоне отбивает он, и, стрельнув чернотой в горящем взгляде, ложится, теряясь из поля зрения за покоящимися посреди шатра вещами. — Спите, Ваше Величество. А то завтра свалитесь с лошади ещё до полудня. Чудесный вышел разговор слепого с глухим.

— Если бы не твой чокнутый отец, нам бы вообще не пришлось никуда ехать, — шиплю я напоследок, плотней заворачиваюсь в одеяло и без сил падаю на лежанку. Поёрзав, всё же отворачиваюсь, чтобы вообще не видеть Анвара. Но услышать приходится — как от его негромкого хлопка ладоней потухает огонёк в фонаре.

Терпеть не могу магию. И сомнения, которые всё же начинают покалывать изнутри.

Перед глазами проносится огненно-рыжая грива, и женское тело с хрустом падает впереди меня на брусчатку. Я пытаюсь метнуться вперёд в глупой попытке помочь, но вдруг Белинда поднимает голову на неестественно вывернутой шее и устремляет на меня взгляд. Каменею от ужаса, потому что глаза её оказываются родного малахитового оттенка, а лицо рябит, плывёт, медленно превращаясь в мужское и одутловатое.

— Как ты могла поднять меч на собственного отца, Виола?! — не то шипит, не то грохочет получившийся монстр, медленно подползая в мою сторону.

Из уголка его рта капает чёрная пена, рыжие волосы всё больше напоминают кровавые ошмётки гнилых внутренностей. Мерзкий смрад бьёт в живот спазмом тошноты, я хочу закричать — но челюсть не слушается. Паника нарастает с каждым клочком расстояния между мной и чудовищем, уже тянущим вперёд длинные, костлявые руки. Дёргаю ногами, чтобы сбежать, но и они будто прирастают к земле.

— Как ты могла?! — вновь кричит кошмар властным, приказным отцовским тоном, и я чувствую, что из глаз неконтролируемым потоком бегут слёзы. Дёргаюсь, дёргаюсь, но — впустую, не в силах отодвинуться ни на шаг.

Узловатые пальцы, покрытые трупными пятнами, добираются до моей груди, монстр торжествующе смотрит на меня и разевает широкую пасть с двумя рядами острых, стремительно удлиняющихся клыков. Его когти впиваются в кожу прямо над сердцем, через ледяную, ошеломляющую боль добираются до самого органа и сдавливают его, грозя превратить в месиво. А я не способна ни кричать, ни стонать — лишь позволяю ему царапать себя изнутри, безвольно раскинув руки в стороны. Последний глоток воздуха растворяется в зловонном, могильном дыхании из пасти монстра.

И от самых его когтей стремительно разносится по телу плотная корка льда.

— Виола?! Ви, слышишь меня?! Проснись! — будто сквозь водяную преграду долетают обрывки слов, полный ужаса севший голос. А я всё ещё там, с монстром, сминающим сердце в кулак, с никуда не исчезнувшей болью и объявшим до самых костей холодом. Темнота… Кромешное ничто.

Пытаюсь идти на звук, прорваться в реальность, открыть глаза. Но моим желаниям не подчиняются даже веки, зато слёзы катятся к ушам капля за каплей. Мертва, мертва, мертва. Теперь я действительно мертва, баланс природы восстановлен… Богиня, как же больно, как выворачивает наизнанку скованные в полный паралич мышцы.

— Ну уж нет, — упрямое шипение совсем рядом, и за ним следует слабо отдавшее по щекам тепло. — Ты сегодня не умрёшь, ясно?! Дыши!

«Дурак», — так и прошептала бы, если бы могла разомкнуть губы. Поздно. Монстр уже достал до цели и запустил когти в плоть. Кошмары нашли путь в реальность. А спасительную магию мамы поглощает тот, кому она нужнее…

Тепло становится всё настойчивей, смутно угадываются очертания прижатых к моим щекам ладоней. Дополняются касанием губ, смазано скользнувших по лбу, чтобы затем уйти к внешним уголкам глаз, собрать солёную влагу. Мелкими покалываниями эти крупицы влитых сил расползаются по коже, будто брызги скатываются вниз живота и втягиваются жадным угольком. И он ещё тлеет — он не погас в мёртвом нутре, я это знаю.

— Моя глупая, упрямая… что ты делаешь с нами всеми…

Этот шёпот обезоруживает искренностью — он полон отчаянной тоски и нежности, и эта нежность потоком выливается в каждом новом прикосновении. В торопливом, поверхностном поцелуе застывших губ. Чувствую вкус табака и кардамона, запах еловой смолы. Вкусы надежды. Веки дрожат, и я наконец-то могу их приоткрыть, повинуясь новой волне тепла, такого нужного и правильного, возвращающего способность дышать.

— Ты здесь, — поймав мой растерянный, наверняка отражающий всю гамму давящей боли взгляд, Анвар облегчённо выдыхает, и я вижу через темноту ночи вспышку решимости в прозрачном водовороте его радужки.