Застывшая кровь

Тяжёлый вздох Анвара чудится укоризненным: он даже на миг отвлекается от слепого созерцания дороги и переводит жаркий взгляд на меня. Прямо на губы, линию скул, и лишь потом — глаза в глаза, ко всем духам перевернув сознание, забрав следующий осторожный вдох. Я знаю эту его манеру, это поглаживающее ощущение, мурашками перебирающее позвонки. Словно если бы у него были свободны руки, а не удерживали меня перед собой и не замыкались на поводьях — за взглядом последовали бы касания пальцев. Те самые, невесомые. Крылья ночной бабочки. Судорожно сглатываю, ожидая продолжения перепалки, но отчего-то Анвар не спешит мне доказывать непорочность своего любимца. Или свою собственную.

Может быть, он тоже слишком устал. Устал пререкаться со мной… По крайней мере, мне так и кажется, потому что он вновь смотрит на дорогу, молча продолжая путь. А я борюсь с собой совсем недолго, прежде чем слабость берёт верх, заставляя опереться на него полностью. Выходит чересчур близко, и тёплое ровное дыхание путается в моих волосах, всё ещё собранных в тугой пучок.

Здорово. Теперь я ненавижу себя ещё и за то, что по-прежнему хочу собственного мужа.

Отряд останавливается на ночлег на широкой, поросшей травой поляне, и люди Анвара умудряются развести из сыроватых веток большой костёр. Шатров всего три, причём самых скромных и лёгких, чтобы уместить на лошадях: трёхслойные полотна льняной ткани, которые раскидывают на шесты и закрепляют кольями. Предполагается, что это для королевской четы, Нэтлиана и женщин — я настояла, что кухарка Хола и Юника тоже должны получить каплю уединения, а не спать среди десятков мужчин. Для остального отряда сооружают навес, натянув ткань между наскоро вкопанными толстыми ветками осины. Возле огня никто не должен продрогнуть, всё же летние ночи не холодные, а дождь давно угомонился. Знаменосец, весь путь тащивший флаг — полотнище с гербом династии из голубых роз и барса — уже вовсю спит у костра в обнимку с древком.

Пшённая каша на воде, кусок хлеба и травяной чай — для армии ужин привычный, а вот мне с трудом удаётся убедить плечистую и немного угрюмую Холу, что никакого отдельного котелка для меня не нужно, как и особой еды. Всё равно от усталости и тошноты вряд ли смогу что-то съесть. Так что пока все бойцы бодро орудуют ложками, рассевшись кучками по поляне, беру только железную кружку с чаем и хлеб и ковыляю к Эдселю на негнущихся ногах. То, что последний небольшой отрезок пути ехала с Анваром, совсем не умаляет ноющей боли в спине.

— Подвинься, — кряхчу как старуха, добравшись до занявшего удобное брёвнышко в стороне ото всех Эда, и тот бросает опасливый взгляд на бойцов, которые следят за мной постоянно:

— Да я-то… А ты, в смысле вы…

— Забыл? Я же теперь королева. С кем хочу, с тем и ужинаю. — Ободряюще ему улыбаюсь, надеюсь — не слишком измученно. И мне действительно плевать, что общество конюха вместо ленегата и собственного супруга выбирать странно.

С супругом я точно наобщалась сегодня досыта. Так что пусть и дальше шушукается со своими собратьями, тоже почему-то выбравшими пятачок земли подальше от шума у костра. Хорошо, что за ними всё ещё бдительно следит жрец, молящийся возле кустов. Чтобы не поглядывать в их сторону с нездоровой регулярностью, приходится приложить значительное усилие: подсознательно оцениваю расстояние между Анваром и звонко хохочущей Юникой, прикидывая, насколько оно прилично. Но разгадать, что их связывает на самом деле, можно и не пробовать.

— Падай, цыплёнок. — Осознав, что держать дистанцию не буду, Эдсель двигает зад и освобождает мне место на бревне. — Значитца, еслив не в столице, то ты у нас с народом?

— Вроде того. Ты ешь, пока не остыло. — Устроившись рядом с ним и игнорируя боль в коленях, киваю на плошку с кашей в его руках. Всё пытаюсь расслабиться, но слишком давит на виски непонятная тревога. Дурное предчувствие.

— А ты чегось, брезгуешь или опять болезничаешь? Чаем сыт не будешь, — он приглушает голос, наблюдая, как я отпиваю из кружки и тут же морщусь: горячая жижа пахнет ромашкой и горчит, встав комом в горле.

— Не голодная. А вообще, хотела поблагодарить тебя, что ты поехал с нами. Я рада, что ты здесь, — признавшись, с облегчением вдыхаю исходящий от его холщовой рубахи запах сена и отдаю ему свой хлеб, потому что всё равно не смогу запихать в себя и крошки.

— Да ладно тебе, я ж завсегда… ну, как я б тебя бросил, если хлыщ энтот опять рядом крутится? — шепчет Эд и наклоняется чуть ближе, почти щекоча щеку торчащими из-под банданы кудрями. — Не помогла, выходит, ведьма-то? Вы ж як голубочки ехали на его коне…

— Пожалуйста, не верь своим глазам, — мне приходится говорить едва слышно, грея пальцы о кружку, из которой больше не решаюсь глотнуть. — Всё не так, как кажется. Для него путь этот… в один конец.

Эдсель замирает, перестав жевать хлеб и бросив на меня потрясённый взгляд. Но затем согласно хмыкает, и в полумраке опускающейся на лагерь ночи конопатое лицо заметно светлеет.

— Теперича уразумел. Спасибочки, что сказала, а то я испужался, что ты опять решила с отродьем шашни завести. Туда поганцу и дорога, — почему-то это одобрение из его уст меня совершенно не радует, а напротив, вызывает новый прилив неловкости.

— Только это…

— Не трясись, цыплёнок, уж я-то не трепач. — Эд легонько толкает меня плечом, и я выдавливаю слабую благодарную улыбку.

— Хорошо. Пойду я спать, допьёшь мой чай?

— Оставляй, — бубнит он с вновь набитым кашей ртом и кивает на бревно.

Поднимаюсь, вместо себя пристраиваю кружку и плетусь к своему шатру. Несколько встреченных по пути бойцов уважительно склоняют головы при взгляде на меня, не имея права первыми начать разговор — только человек с титулом может сам обратиться к королеве напрямую. Устаревшие традиции раздражают: они будто делают меня не защищённой, а прокажённой. Той, кого сторонятся. Хотя в глазах выставленного у моего скромного временного жилища стража чётко читаю восхищение — может быть, этот поход даст, помимо избавления от супруга и мира в стране, ещё и почтение со стороны воинов, которые оценят то, как делю с ними тяготы пути.