Потерянные

Партнерство, предложенное Витькой, защищает нас обоих – от слухов, дополнительного контроля, осмотров. После того, как мы поставим подписи, физическое здоровье станет нашей внутренней проблемой, безо всякого контроля извне. И в гимназии, и в Университете. Так что да, это защита. Конечно, при этом я лишаюсь защиты закона, в случае если меня…

Но, положа руку на сердце, ее и так не было, потому что таких скандалов в нашей гимназии сроду не было, а вот сами случаи были. Я здесь иностранка, а тот же Уве – швейцарец, так что его будут защищать в первую очередь, и я совсем не хочу знать, как именно.

При взгляде на формуляр, на котором равнодушно перечислялись все виды полового взаимодействия, я почувствовала поднявшийся, казалось, из самого подсознания ужас. Тратя все свои силы на то, чтобы не выдать обуревающие меня эмоции, я замерла. Со стороны казалось, наверное, что я доверилась Витьке, хотя это было не так. Мне просто стало страшно, ведь эта бумага позволяет ему сделать со мной что угодно.

«Половая жизнь в соответствии с традициями обеих семей, только по обоюдному письменному согласию». Одна-единственная фраза, записанная Витькой в примечания, совершенно переменила для меня взгляд на парня. Возникло ощущение, что он чувствует мое состояние, а, может, и мысли читает. Разве так бывает? Как и в далеком детстве, возникло такое чувство, как будто все сейчас происходит не со мной. Я просто сторонний наблюдатель и все.

Все воспринимается, как кадры какого-то фильма: вот мы подписываем бумаги, вот нас поздравляют, причем я даже не понимаю, что мне говорят, а вот мы уже на лестнице. И тут, как избавление – тревога гражданской обороны. Не надо ни о чем думать, только бежать, бежать куда-то вниз. Витька тянет меня за руку, но и придерживает, как будто заботится.

Обо мне кто-то заботится? Да нет, не может быть, мне, наверное, просто показалось. Хотя мы сейчас уже партнеры и должны демонстрировать это на публику. Это объяснение мне кажется самым логичным.

Вот и убежище, уже знакомый закуток, жест Виктора, показывающего, что тут нас никто не слышит. Стальные толстенные двери с лязгом захлопываются, позволяя нам побыть в тишине, покое и безопасности. Хотя здесь мы нигде и никогда не будем в безопасности. Каждый шаг регламентирует какая-нибудь бумажка, какая уж тут… Тяжело вдохнув, вслушалась в то, что говорит Витька. Что? Что он сказал?!

– Повтори, пожалуйста, – попросила я парня, с надеждой на то, что ослышалась.

– Мадам не зря сказала о ночевке, – спокойно и без всякого раздражения в голосе повторил Витька. – Я на полу могу переночевать, а тебе возвращаться может быть опасно.

Вот почему мне показался таким странным взгляд Маттиаса! Неужели они решили не ждать до поездки? Господи, страшно-то как. Меня почти захлестнуло этим самым ужасом, когда я поняла, что мне сказал Витька. Он готов уступить мне свою кровать, только чтобы… Чтобы что?

– Почему? – прямо спросила я его, ожидая честного ответа.

В конце концов, я так устала от притворства, могу же я попросить хоть немного искренности? Ну, пожалуйста!

– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, – ответил мне парень, глядя прямо в глаза, будто пронизывая своим взглядом насквозь.

Я вглядывалась в него, но так и не увидела фальши. И что-то внутри еще сказало, что это – правда. Но разве так бывает?

– Как скажешь, – согласилась я с ним.

Он прав, нас действительно предупредили, хотя делать это мадам Дитмар была не обязана. Пренебрегать таким предупреждением – мысль очень плохая, и не только потому, что от него сквозит могильным холодом. Просто нельзя, поэтому Витька прав. Но вот почему он не говорит о ночевке на одной кровати? Мне будет, конечно, очень страшно, но ведь Витька этого не знает, тогда почему?

Пусть он не соврал сейчас, но и на вопрос же не ответил на самом-то деле. А если Витька хочет близости и пользуется моментом. Я попыталась представить, как парень накидывается на меня ночью, вызывая в памяти то… то, что нельзя вспоминать. Почему-то с Витькой такая сцена мне не представлялась. С Уве, Маттиасом, да с кем угодно – легко, а вот с Витькой – никак. Что это значит? Ведь значит же что-то?

– Не бойся, – вздохнул будто читавший мои мысли парень, сидевший совсем рядом. – Не надо меня бояться.

Это просьба. Не приказ, а просто обычная просьба, как карандаш передать. Почему же мне тогда становится тепло внутри от этой вполне обычной просьбы? Кажется, я близка к истерике просто от непонимания себя, своих реакций, своих мыслей. Но здесь нельзя. В убежище людей совсем немного, но они есть, и показывать какие-либо эмоции – очень плохо.

Прижавшись спиной к холодной стене, закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Я прожила шесть последних лет в состоянии постоянного страха. Эти очень хорошо умеют пугать, поэтому я просто делала, что они говорили и ни словом, ни жестом не смела возражать.

Сегодня я уже решила довериться Витьке. Возможно, это ошибка. Но если это решение окажется ошибкой, пусть она будет последней. Я устала. Теперь я поняла, что со мной происходит – я устала от страха, ежеминутного ожидания чего-то плохого, своих воспоминаний, угроз… У меня просто нет сил больше бояться. И если Витька сделает страшное, то пусть. Напоследок сделаю ему хорошо, в благодарность за эти волшебные сны.

– Я не буду тебя бояться, – пообещала я, открыв глаза, хотя это было проще сказать, чем сделать.

– Я тебя не обману, – он как будто клянется, но вот пафоса я не ощущаю.

Может, действительно не обманет? Бывают же чудеса на свете?

Вот чего о себе не знала… Мне девятнадцать, в детстве меня бросила мама, в тринадцать… Не хочу даже думать об этом. Потом больница, служба опеки, респектабельное семейство, взявшее меня только ради серьезной скидки налогов. Страх, преследовавший меня все это время. Витька, строящий из себя рыцаря, ведь не может же он серьезно думать так, как говорит?

Как после всего со мной случившегося, я могла сохранить веру в сказку?

Глава 8

В убежище на этот раз нас продержали до позднего вечера. Даже ужин раздали из запасов убежища. У меня даже возникла мысль о том, что мы дождались войны, поэтому я задрал голову, чтобы взглянуть на цветовой индикатор счетчика Гейгера-Мюллера. Все в порядке, зеленый, значит, не война, а очередные танцы гражданской обороны, а, может, и не только ее.

Светлана, кажется, уснула, хотя поела с аппетитом. С хорошо видимым всем заинтересованным лицам аппетитом, хоть это и не просто. Так себе качество еды, на самом деле. Но мы здесь все лицемеры, все. Как бы ее устроить поудобнее?

Стоило мне задуматься, как прозвучал внутренний сигнал отмены тревоги. Стальные двери начали медленно раскрываться, а лязг и скрежет, сопутствовавший этому, мог разбудить и мертвого. Интересно, это так совпало или кто-то подгадал выпустить нас за полчаса до отбоя?

Чем дальше, тем больше у меня создается ощущение того, что все эти тревоги нужны не для выработки рефлекса у нас, а для чего-то другого. Если подумать, очень удобно обыскать комнаты, пока все сидят в убежище. Не только в поисках запрещенного, но, и чтобы что-то подкинуть, например.

– Пойдем? – поинтересовался я у Светки.

Похоже, действительно спала, глаза непонимающие. Настолько мне, что ли, доверяет? Да нет, не бывает такого, скорей всего, просто день утомил. Но до официального комендантского часа полчаса, и времени на размышления нет. Взяв не сопротивляющуюся девушку за руку, потянул к своему корпусу. Мужской корпус отделен от женского, чтобы максимально затруднить томления, но сейчас это нам, пожалуй, на руку.

Прикоснувшись к сенсору на входе своим удостоверением личности, я зафиксировал проход партнерской группы в мужскую часть. Все это уже прописано и зафиксировано, но таков порядок. Отступать от инструкции в последние дни очень плохо. Да и не умно, честно говоря. Светка идет, как робот. Она будто и не понимает, что именно с ней происходит, и вот это мне не нравится.