Потерянные

– Вот кровать, – показал я ей на аккуратно застеленное место лежания. – Я сейчас «надувнушку» достану…

– Не надо, – остановила она меня рукой. – Я решила… Пусть. Давай вместе ляжем?

– Ты уверена? – вгляделся в ее глаза, а там страх.

Кем же ты меня считаешь, девочка? Почему-то при взгляде на Светку сейчас хочется ее обнять, утешить, что ли? Но ведь она не плачет внешне, только где-то глубоко внутри. Я просто это чувствую. Попробовал мягко обнять, как тогда, в кабинете – почувствовал напряжение и отпустил. Как говорил папа: «такой хоккей нам не нужен». Надо ее уложить в постель, а там разберемся…

– Ты в душ пойдешь? – поинтересовался-то я без задней мысли, только потом сообразив, как это прозвучало. Переодеваться-то ей во что?

И тут я получил подтверждение того, что в наше отсутствие в комнатах много чего может произойти. Во-первых, презервативов у меня отродясь не было, а целая упаковка обнаружилась на столе. Во-вторых, из полуоткрытого платяного шкафа высовывалась пижама. Судя по цвету, она была женской, то есть точно не моей, да и не люблю я пижаму, не настолько у нас, в Женеве холодно.

– Я бы пошла, но… – Светка осеклась, видимо, увидела.

Сейчас будет истерика. Как ее убедить в том, что это не моя инициатива? Опустила голову, подошла к шкафу. В каждом жесте, в позе, в эмоциях – обреченность. Как будто идет на эшафот. С трудом давлю желание обнять и успокоить. Нельзя, только хуже сделаю. Потянув к себе пижаму, прижав ее к груди, Светка делает шаг к двери в санитарный блок комнаты.

Маленькие у нас комнаты – два стенных шкафа, стол для занятий, кровать и все. Никаких тумбочек, украшательств – аскетизм во всем.

Полез под кровать, чтобы достать надувной матрац. Ожидаемо его там не обнаружил, тоже, получается, намекают. Теперь у меня очень серьезная проблема – как провести ночь, учитывая, что комнаты прослушиваются? Понятно, что «прыгать» я на Светку не буду. Значит, нужен спектакль, для которого надо подготовить реплики так, чтобы в них поверили. Хорошо, что половую жизнь саму по себе никто не регламентирует, а то совсем было бы плохо.

Сел за стол, подумал. Реплики должны быть мало того, что адекватными, но и со ссылкой на традиции семьи. Традиций моей семьи здесь, слава Богу, никто не знает, так как мы поздние переселенцы, значит, будем упирать именно на них. Спокойно пишу реплики для себя и для Светки, прислушиваясь к шуму воды в душе. Не придумала бы она себе ничего…

Дверь открылась, показалась девушка в пижаме. Сжата так, что, кажется, еще немного – и будут судороги или еще чего похуже. Хочу взять ее на руки, но нельзя – напугаю еще сильнее. Я же вижу… Встал, подошел с листом бумаги в руке. Не могу сдержаться – просто обнимаю так, как во сне. Что происходит?

Светка уткнулась носом мне в рубашку, стараясь не прижиматься, но, как будто, желая спрятаться. От ее эмоций просто физически больно. Был бы меч, уложил бы между нами, как в исторических романах, только чтобы не боялась так. Осторожно отвел к кровати, уложил и завернул девушку в одеяло, как когда-то давно делал самый близкий мой человек на этом свете. Отложил лист, на котором фразы записал, просто сел рядом.

– Не бойся, – прошу ее, показав жестом, что нас слушают. Медленно кивает. – Мы пока не привыкли друг к другу, поэтому предлагаю поиграть. Ты будешь маленькой девочкой, а я тебя уложу спать. Можно?

– Да… – тихо произносит Светка, а глаза ее опять полны страха.

Но я говорю ровно то, что хотел сказать. Гашу свет голосовой командой, очень осторожно глажу по голове, нехорошей реакции при этом не замечаю, начав затем рассказывать сказку. Обычную сказку, которую малышам рассказывают, чтобы они лучше спали. Постепенно рассказ оказывает свое действие, как и очень легкие, почти невесомые поглаживания по Светкиным волосам. Ее глаза закрываются.

Отчего-то ощущаю внутри тепло. Это тепло необъяснимо, оно будто само зародилось где-то в груди и теперь тлеет там мягким шариком. Нет внутреннего требования физической близости, а только непонятное мне желание заботиться, сделать так, чтобы Светка улыбалась, чтобы не плакала. Почему все происходит именно так? Почему я так чувствую? Нет ответа.

Какое-то странное желание назвать ее ласково – солнышком, котенком, цветочком. Хотя, если приглядеться, она и есть маленький перепуганный котенок. Которого очень хочется защитить. Пусть сладко спит.

Я думала, что сильнее, чем сегодня, испугаться вряд ли смогу. Но моя пижама в Витькином шкафу… Что я при этом испытала, описать невозможно. Мы весь день были… вместе, значит, это не он. Это моя запасная пижама, еще утром она была в моем шкафу. Значит…

Логику нам тоже преподавали. Если пижама была утром в моем шкафу, а теперь она тут, значит, в наших вещах роются и от них ничего не спрячешь. Эти, кому меня отдали, хоть какое-то личное пространство оставляли, а в гимназии, получается, его совсем нет. Хорошо, что я об этом узнала только к концу обучения, иначе точно сошла бы с ума.

Но вот сам факт наличия пижамы, да еще и презервативы, явно удивившие Витьку, мне многое сказали, ведь я не дура. Дура бы в этой гимназии не выжила. Поэтому остается только покориться. Даже стало жалко парня, ведь он, наверное, думает, как мне это все объяснить. Ну, если не врет, конечно. Если врет, то только порадуется.

Я иду в душ, нужно помыться, ведь за этим тщательно следят, к чему я уже привыкла. Необходимость раздеваться в чужом месте мучительна. Мне просто становится страшно от того, что Витька может ворваться сюда. Стараюсь вообще не обнажаться перед чужими людьми, но вариантов особо нет. Надеюсь, хотя бы сюда камер не наставили.

Вода сегодня совсем не успокаивает. Наверное, я все-таки слишком боюсь. Боюсь страшного, того, что может со мной сделать Витька просто потому, что он парень. И довериться еще, потому что будет больно. Я хорошо знаю – люди обожают делать больно тем, кто им доверился. Хорошо, что в душе все заглушает вода – можно поплакать. Выреветься нельзя – могут услышать, а просто поплакать – можно. Побыть маленькой девочкой, пока душ в дрожащей руке омывает лицо водой.

Опять возвращаюсь мыслями к Витьке – обманет или нет? По-прежнему не могу представить, что он меня «берет» силой, но ведь это ничего не значит! Мало ли что я не могу представить!

Натянув на себя пижаму, я выхожу из душа. Без белья почему-то ощущаю себя совершенно незащищенной. Я и так-то себя особо защищенной не чувствую, но вот в одной пижаме… Выхода у меня все равно нет, что случится за дверями этой комнаты, я знаю, хотя и хочется просто убежать. Но я же не дура, я все отлично понимаю.

Витька что-то явно писал до моего выхода. Встает, подходит ко мне с листом обычной бумаги для переноса изображений. Я едва справляюсь со своим желанием убежать, а он очень мягко обнимает так, как было во снах. Неужели это случится прямо сейчас? Я просто упираюсь в него лбом, стараясь не пустить. Не допустить прикосновения едва прикрытого рубашкой тела к своему. Впору кричать и убегать, но нельзя.

Витька куда-то ведет меня, затем укладывает, как ребенка, и так же, как ребенка, заворачивает в одеяло. Что-то необычное есть в его взгляде. Непонятное мне, как будто он что-то хочет сказать, но осекается. Гладит по голове, и я замираю. Нет в этом жесте ничего животного, только что-то ласковое.

– Не бойся, – он просит, я просто слышу, что в его голосе именно просьба, поэтому киваю. – Мы пока не привыкли друг к другу, поэтому предлагаю поиграть. Ты будешь маленькой девочкой, а я тебя уложу спать. Можно?

– Можно… – я ошарашена. Нет, я просто не поняла, что произошло. Это какие-то половые практики новые, что ли? Или ему нравится… Да нет, не может такого быть!

Витька просто гладит меня по голове. За его рукой хочется тянуться, будто прося, чтобы это продолжалось вечно. А затем он открывает рот и таким же голосом, как во сне, начинает рассказывать. Что-то о волшебстве, принцессах, драконах… Да это же сказка! Витька рассказывает мне сказку? Мне?! Я ничего не понимаю…