Страница 8 из 77
Как в отношении «измены» Гилона, так и в отношении его предков Эсхин сгустил краски, чтобы очернить своего политического противника. Такое же, несомненно, сгущение красок нужно усматривать и в указании Эсхина о том, что Гилон получил в подарок от Сатира так наз. Сады. Выходит, что Сатир подарил Гилону целый, хотя бы и небольшой, боспорский город. Это мало вероятно; остается понимать указание Эсхина в том смысле, что Гилону, водворившемуся окончательно на Боспоре, предоставлен был Сатиром земельный участок в Садах и, конечно, в благодарность не за то, что Гилон «предал» Сатиру Нимфей, якобы принадлежавший Афинам, а за какие-то иные оказанные Гилоном услуги. В чем они могли заключаться, на этот вопрос можно ответить опять только предположительно.
Вопрос о регулярном и непрерывном снабжении Афин хлебом стал перед ними чрезвычайно остро в последний период Пелопоннесской войны, когда возможность получать хлеб с юга, из Сицилии и южной Италии, исчезла. Естественно, что взоры афинян обратились при этом на Боспор, эту хлебную житницу. Правильный экспорт боспорского хлеба нужно было наладить, за ним нужно было наблюдать. Из речи Лисия в защиту Мантифея, относящейся к 394–389 гг., мы узнаем, что подзащитный Лисия Мантифей и его брат были отправлены их отцом, еще до битвы при Эгос-Потамах, «на житье к Сатиру в Понт» (4). Нетрудно догадаться о цели этой «командировки» и о довольно продолжительном пребывании на Боспоре братьев, вернувшихся в Афины лишь за пять дней «до прихода народной партии из Филы в Пирей», т. е. в 403 г. Из той же речи (10) мы знаем, что отец Мантифея потерял в последний период Пелопоннесской войны значительную часть своего состояния и, надо полагать, своих сыновей он отправил на Боспор с целью наживать там деньги на закупке и отправке в Афины хлеба. Думается, что такие афинские коммерсанты на Боспоре не ограничивались только одним Мантифеем и его братом, и представляется вероятным, что к числу их принадлежал также и Гилон. Но если Мантифей с братом отправились на Боспор по инициативе их отца, частного человека, то Гилон мог отправиться на Боспор по инициативе афинского правительства в качестве если не официального, то официозного его представителя с целью заботиться и принимать меры к тому, чтобы в экспорте боспорского хлеба не было заминок, и чтобы хлеб закупался на возможно выгодных для Афин условиях. Гилон обосновался в Нимфее, где также грузились суда с хлебом. Близость Нимфея к Пантикапею, правительственному центру Боспорского государства, и повела к сближению Гилона с Сатиром. Что это было так, видно из того внимания, какое оказал Сатир Гилону, когда последний бежал на Боспор.
Как действовал Гилон на Боспоре до постигшей его катастрофы, гадать бесполезно. Но, очевидно, Гилон чем-то «проштрафился» в отношении Афин. Может быть, он самовольно оставил порученное ему государством дело на Боспоре и уехал в Афины, чем и нанес государству материальный ущерб: может быть, последний выразился в чем-нибудь ином. Но что вина Гилона заключалась именно в нанесении материального ущерба Афинам, ясно следует из того, что, как указывает и Демосфен, Гилон состоял, государственным должником, т. е. не уплатил того штрафа, к которому присудил его суд[77].
Уже Джорж Грот (Geseh. Griechenlands2, VI, 19147) указывал на то, что Эсхин изобразил все дело о Гилоне в более мрачных красках, чем то было в действительности; уже Грот обратил внимание на то, что в Нимфее проживали афинские граждане, занимавшиеся там экспортом хлеба в Афины. Все же Грот слишком доверял показанию Эсхина, когда он говорил, что эти афинские граждане, проживавшие и Нимфее, вошли и соглашение с соседними боспорскими царями и передали последним Нимфей, что Гилон при этих переговорах играл главную роль. Эдуард Мейер (Gesch. d. Alt, IV, 80 сл.), как и его предшественники и преемники, доверяющий вполне Эсхину, пробовал примирить его показание с показанием Демосфена; он говорил, что при крушении афинской державы Гилону не оставалось ничего другого, как предать Нимфей; но, заключает Мейер, «что-то истинное» должно было быть во всем этом деле, так как и Демосфен соглашается с тем, что Гилон был государственным должником. На мой взгляд, согласовать показания Эсхина и Демосфена невозможно. Или Эсхин в речи против Ктесифонта, там, где он говорит о предках Демосфена, в политических целях не только сгущает краски, но и извращает истинное положение дела касательно преступления Гилона, или Демосфен, определенно свидетельствующий в речи против Афоба, что Гилон состоял государственным должником и, следовательно, совершил какое-то преступление в отношении государства, в речи в защиту Ктесифонта «смазывает» прошлое своих предков, прибегая к фигуре умолчания в данном случае. Кому верить, это каждый решит по-своему.
Недавно G. Colin (Rev. de philol., VII, 1933 г., 239 сл.), на примере разбора свидетельства Демосфена в третьей Филиппике (41–46) о деле Аформия из Зелеи, удачно показал, какому искажению иногда может подвергнуться даже исторический документ в аргументации оратора. Политические речи и Демосфена и Эсхина — ценнейшие памятники партийной борьбы, какая в ту пору велась в Афинах, и, естественно, в этих речах можно ожидать встретить всякого рода извращения истины. Поэтому и относиться к фактическим показаниям, в этих речах содержащимся, нужно с сугубою осторожностью, после критического разбора каждого из этих показаний по существу. И если для разбора нескольких строк из речи Эсхина мне пришлось написать слишком много страниц, то это объясняется тем, что все принимают показание Эсхина о предательстве Гилона за чистую монету. Мне же представляется, что это показание, на основании совокупности внутренних соображений, не должно быть принимаемо без существенных ограничений.
Вопрос, поставленный в заголовке этого этюда, покажется праздным, так как на него давно дан ответ, и ответ положительный. Я, не спускаясь в слишком отдаленные недра литературы, с вопросом связанной, ограничусь лишь ссылками на доступную мне литературу за последние 40 лет. В 1890 г. во введении ко II т. IPE, стр. XXXVIII (русский перевод, Ποντικά, 101) В.В. Латышев писал: «Не желал подчиниться его [Полемона] власти, город Танаис… Полемон взял город и разрушил его до основания. Еще во время Плиния Танаис лежал в развалинах». В 1899 г. Brandis в статье «Bosporos» (RE, III, 779) отметил: «Полемон разрушил… Танаис за неповиновение». В 1913 г. Mi
77
Размеры денежных штрафов в Афинах колебались от 25 драхм до 10 талантов. Lipsius, ук. с., 39680. К обилию предположений, с которыми пришлось мне оперировать, решаюсь присоединить еще одно: не стоит ли в связи с нимфейским делом Гилона тот афинский декрет, который был включен Кратером в его сборник и о котором Гарпократион дал столь загадочное сведение?
78
Ср. Ростовцев, Древности Моск. арх. общ., XXV, 18 (отд. отт.) и ИАК, 65, 23, где сказано: «Разрушение Танаиса… вряд ли было настолько решительным».