Из истории Боспора

Судьи ли не пожелали, или Демосфен не счел нужным вспомнить в дальнейшем изложении о «надругательствах» Эсхина, мы сказать не можем. Но как бы то ни было, упоминаний о Гилоне в речи о венке нет. Зато в начале речи против Афоба, произнесенной в 364-3 г., т. е. за 30 с лишним лет до процесса Ктесифонта, Демосфен вспоминает и о Гилоне и своем отце в связи с утверждением Афоба, что Гилон состоял государственным должником (ώφειλε τω δημοσίω) и что отец Демосфена этого долга не уплатил. Демосфен опровергает это и указывает, что его отец долг Гилона погасил. У Демосфена нет ни слова о государственной измене Гилона, о его бегстве, о его заочном осуждении. Демосфен указывает лишь на то, что его дед, Гилон, состоял в числе государственных должников. Если Гилон действительно предал афинское владение на Боспоре, Нимфей, врагам, т. е. совершил государственную измену, то нельзя допустить и мысли о том, что афиняне заменили смертную казнь Гилону наложением на него денежного штрафа. Это было бы слишком мягкое наказание за государственную измену, каравшуюся, как указано выше, очень строго. Примирить показания Демосфена и Эсхина о Гилоне вряд ли возможно. Нужно разобрать каждое из этих показаний по существу и только тогда решить, какому из них отдать предпочтение.

Начнем с Эсхина. Поверим, что Гилон совершил то преступление, о котором говорит Эсхин: Гилон передал Нимфей, принадлежавший Афинскому государству, его врагам. Когда это могло произойти? По общепринятому мнению (Busolt, Gr. Gesch., III, 586; Ed. Meyer, IV, 81) — в конце Пелопоннесской войны, когда Афины, в результате своего поражения при Эгос-Потамах, лишились своего флота, после чего и оказались не в состоянии удерживать в своих руках далекое владение на Боспоре. Гилон, говорит Эсхин, предал Нимфей врагам. Этими врагами афинян были во время Пелопоннесской войны лакедемоняне и их союзники. Однако мы ничего не слышим о том, что лакедемонский флот крейсировал тогда на Черном море, да это и само по себе невероятно[72].

Если под «врагами» разуметь лакедемонян нельзя, то кто же эти враги? Тут приходит на помощь схолиаст одной из лавренцианских рукописей Эсхина, дающий такое пояснение: «Нимфей — место города на Понте; им владели афиняне, и его афинянин Гилон предал боспорским тираннам». Вот кто оказался врагами афинян: Боспорские тиранны, т. е. правивший в ту пору, когда измена Гилона имела место, Сатир, тот самый Сатир, с которым, как свидетельствуют наши источники, Афины поддерживали дружественные отношения. Думается, едва ли стоит тратить много слов на то, чтобы доказывать вздорность толкования схолиаста? Скорее нужно удивляться тому, что новые ученые приняли это толкование и продолжают ему верить. И лишь у Fluss’a (RE, II А, 225) я встретил следы скептического отношения к толкованию схолиаста, хотя и Fluss не может отказаться от той мысли, что Гилон был афинский «комендант» Нимфея. «Он оставил вверенный ему пост и передал защиту его стоявшему в Нимфее афинскому гарнизону». Но нужно выяснить, когда и зачем послан был в Нимфей афинянами гарнизон под командою Гилона. Проще всего было бы думать, что Нимфей был афинскою клерухиею[73]. Но и тогда дело выходит не совеем гладко. В V в. афиняне основывали клерухии преимущественно для обеспечения своей власти над городами, входившими в морской союз, а также для облегчения положения беднейших граждан путем предоставления им земельных участков в клерухиях. Известные нам афинские клерухии концентрируются все в бассейне Эгейского и Фракийского морей; спрашивается, что могло побудить афинян отправить клерухов в отдаленный Боспор, который был связан с Афинами, как и Афины были связаны с Боспором, исключительно экономическими, торговыми отношениями? В сферу афинского империализма Боспор, как и вообще северное Причерноморье, не входил. Да и каким путем Нимфей мог бы быть оккупирован Афинами? Насильственно или с согласия боспорского правительства?

Обратимся снова к Эсхину и послушаем, в каких выражениях говорит он об афинском обладании Нимфеем. Гилон, προδοός τοΐς πολεμίοις Νύμφαιον τό έν τφ Πόντφ, τότε τής πόλεως έχούσης τό χωρίον τούτο, φογάς … εγένετο и τ. д. Слова τότε τής πόλεως έχούσης τό χωρίον τούτο в окружающем их контексте производят впечатление пояснительной вставки. Эсхин как бы желает пояснить своим слушателям и читателям тяжесть измены Гилона: Гилон предал врагам Нимфей, несмотря на то, что тогда Афины имели (в своих руках) эту местность. Я вовсе не хочу сказать, что фраза, облеченная в genetivus absolutus, — интерполяция; эту фразу читал уже схолиаст, точнее его источник, который приводит ее дословно, лишь заменяя τής πόλεως έχούσης посредством ’Αϑηναίων έχόντων. Но была ли эта фраза сказана Эсхином на судебном процессе, или она прибавлена была оратором при подготовке своей речи к опубликованию, — на этот вопрос я не могу дать определенного ответа за неимением внешних данных; внутренний же голос подсказывает мне, что фраза эта прибавлена была Эсхином при обработке своей речи для опубликования широкому кругу читателей. Едва ли была, нужда афинским судьям, разбиравшим процесс Ктесифонта, пояснять, что Нимфей некогда принадлежал афинянам, если он им действительно принадлежал, хотя с тех пор и много воды утекло. Но не забудем, что процесс Ктесифонта был политический процесс, на котором столкнулись интересы тогдашних политических партий в Афинах, македонской и антимакедонской; что Демосфен долгое время был очень крупною фигурой в Афинах; что поэтому не только его прошлое, но и прошлое его ближайших предков должно было быть более или менее известно афинской публике. Иное дело — читатели речи Эсхина: им нужно было подчеркнуть, какую ошибку сделали афиняне, присудив венок Демосфену, тому Демосфену, дед которого совершил государственную измену, предав врагам принадлежавший Афинам Нимфей. И неужели, если бы дело было так, Эсхин, превосходный оратор, опытный политический борец, не нашел бы для указания на то, что Нимфей был афинскою клерухиею, более определенного выражения, чем довольно-таки бесцветный оборот: τότε τής πόλεως έχούσης?[74]

Упоминание Эсхина о государственной измене Гилона понадобилось Эсхину для того, чтобы очернить своего политического противника со стороны его происхождения. Но этим Эсхин не ограничился.

Отец Демосфена, говорит Эсхин, женился на дочери Гилона, презрев законы государства. Тут под ногами Эсхина, нужно сказать, более твердая почва. При восстановлении демократии в Афинах и при общей ревизии законов в 403-2 г. был, по предложению Аристофонта, восстановлен пришедший в забвение закон, по которому афинским гражданином считался только тот, кто происходил εκ δυοΐν ’Αϑηναίων, дети же, родившиеся от матери, не бывшей афинской гражданкой, считались νόϑοι и не могли быть заносимы в списки фратрий. По предложению, внесенному Никоменом, никто после года Евклида архонта не должен был пользоваться гражданскими правами, если он не мог доказать свое происхождение έκ δυοΐν Άϑηναίων[75]. Этот закон продолжал действовать и в последующее время, но всяком случае в ту пору, когда родился Демосфен-сын, так что последний должен был бы считаться νόϑος, чего на самом деле не было. Каким образом отец Демосфена, афинский гражданин, женившийся на дочери Гилона, прижитой последним от скифянки, мог обойти упомянутый закон в отношении родившихся от этого брака детей, имевших права афинского гражданства? Ответ мы получим, сделав такое предположение: между Афинским и Боспорским государствами существовала эпигамия, наличие которой обеспечивало за женщиной одного государства, выходившей замуж за гражданина другого государства, положение в последнем законной супруги, а детям, родившимся от такого брака, предоставляло все гражданские и фамильные права. Если мое предположение имеет право на внимание, то из него вытекают некоторые выводы и касательно «измены» Гилона. Вряд ли за государственным изменником, осужденным на смертную казнь, но скрывшимся, были бы сохранены права афинского гражданства; его во всяком случае должна была бы постигнуть атимия. Гилон же, бежавший на Боспор, проживая там, по-видимому, продолжал числиться афинским гражданином; как таковой, он женился на «скифянке», принадлежавшей, надо полагать, к числу зажиточной туземной знати, рано уже с греческим населением Боспора слившейся и обэллинизовавшейся[76].

72

Исократ в «Банкирской речи», написанной в 394–391 гг., упоминает (36), что в то время лакедемоняне действительно властвовали над морем, но вряд ли и тут под последним нужно разуметь Черное море.

73

Об афинских клерухиях Ф.Ф. Соколов, Труды, 411 сл.

74

Kahrstedt, ук. с., сославшись на Эсхина и его схолиаста, замечает: «Die Athener είγον den Ort. Was das bedeutet, zeigt Latyschew IPE, IV, 205, wo athenische Familien noch später dort leben» (Kahrsted ссылается на упомянутый список III в. до н. э. нимфейских граждан). Категорическое утверждение Карштедта заставило меня сличить имена, встречающиеся в списке, с афинскими именами, зарегистрированными у Kirchner, Prosopographia attica, у Sendwall в Beiträge к ней и у Bechtel, Griech. hist. Persone

75

Busolt-Swoboda, Gr. Staatskunde, 941.

76

На это указывает и имя дочери Гилона, бабки Демосфона — Клеобула. Биограф Демосфена Зосим Аскалонский предполагал, что Клеобула «тайно была отправлена» Гилоном в Афины. Вздорная догадка.