Страница 23 из 77
То состояние, в котором оказалась могила к моменту прихода Черноярова, не дает, к сожалению, ясного представления об обряде погребения. Тем не менее, ряд отмеченных в рапорте обстоятельств очень характерен. Мы находим здесь обычное для «скифских» некрополей расположений курганов на вершине горного хребта, здесь возвышающегося над долиной реки: сразу же вспоминается группа «Семибратных курганов» расположенных на высоком горном хребте над Кубанью, группа курганов над Цукурским лиманом на Таманском полуострове, курган на Темир-горе близ Керчи и многие другие. И самое устройство разрытого «весьма малого кургашка» встречает повторения в тех же группах: так, сходные черты (земляная неглубокая могила под завалом из камней) имело, по-видимому, раннее «скифское» погребение в кургане на Темир-горе близ Керчи[158]. Упоминающиеся в рапорте Черноярова копоть, перегорелые камни и земля и кусочки угля представляют, по-видимому, остатки погребальной тризны, место которой могло находиться в непосредственном соседстве с могилой: в поисках новых находок крестьяне перерыли, очевидно, и его. Все это не составляет сомнений в том, что здесь мы имеем дело с одним из типичных «скифских» погребений.
В раскопанном погребении были найдены: 1) «золотой обруч с загнутыми под прямым углом на наружную сторону краями, с изображением на внутренней части двух иероглифических знаков, большой и тяжелый (весом 1 ф. 47 зол.)»[159]; 2) «небольшая серебряная головка быка, отломанная от нижней части»[160]; 3) и 4) «два глиняных малых кувшинчика простой работы»; 5) «один большой кувшин лучшей работы, испещренный разными греческими узорами и изображениями», горлышко которого в верхней части переходит в голову барана. Последний предмет был во время раскапывания могилы разбит лопатой, и обломки нижней его части были разбросаны, раздавлены и затоптаны в землю крестьянами; Чернояров, судя по рапорту, все же собрал кое-какие черепки, но до нас они не дошли. Не дошли до нас и два простых кувшинчика. По имеющимся в «деле» материалам, они поступили в Эрмитаж вместе с другими находками криворожского погребения; если они и имеются там, они, очевидно, уже давно попали в группу предметов, данные о происхождении которых безнадежно утрачены. Среди криворожских вещей их, во всяком случае, нет.
Возможно, что погребение заключало в себе также и какие-то мелкие бронзовые предметы: рапорт отмечает, наличие «мелких частей какого-то перегорелого вещества ярко-зеленого цвета» — обычный вид окислившихся и разрушающихся от лежания в земле бронзовых изделий.
Для нас особенно интересен «кувшин, испещренный разными греческими узорами и изображениями», от которого мы имеем верхнюю часть в форме головы барана (рис. 26). В своем настоящем виде и эта часть сохранилась плохо: она склеена из кусков и реставрирована гипсом, поверхность ее сильно стерта, ручки, одного из рогов и около половины второго нет. Но в основном тип ясен.
Рис. 26. Фрагмент ионийского архаического сосуда из кургана близ Криворожья (Государственный Эрмитаж).
Мы имеем дело с памятником, несомненно аналогичным находящемуся в Новочеркасском музее: в обоих случаях это кувшин, расписанный по светлой обмазке[161], с горлом, в верхней части переходящим в голову животного; голова покрыта сплошным слоем темного «лака» с обозначением деталей белыми линиями. Размеры кувшина были, по-видимому, близки новочеркасскому: высота сохранившегося обломка 0,132 м, диаметр горла 0,102 м. Повторяются здесь и характерные детали формы как, например, кружки в месте верхнего прикрепления ручки. Но есть и различия. У криворожского фрагмента иная глина, изобилующая частицами слюды, менее плотная, розовато-желтого цвета; другой оттенок обмазки; другие орнаменты — на кружках розетка из точек, на горле меандр и плетенка. При несомненной принадлежности криворожского экземпляра той же раннеархаической ионийской керамике, мы можем предположить здесь иной центр производства. Характер глины и обмазки и некоторые детали формы и орнаментации делают наиболее вероятной принадлежность данного экземпляра не «родосско-милетской» керамике, а так называемой группе Фикеллура, т. е., скорее всего, самосской[162]. Следует только отметить, что наш фрагмент принадлежит эпохе, более ранней, чем большинство известных нам сосудов той же группы, носящих явные признаки упрощения и вырождения и формы, и орнаментации. Свойственное ему обилие орнаментальных мотивов (орнаменты имеются даже на черном поле) и некоторые исчезающие в более позднее время детали формы (кружки в месте прикрепления ручек) сближают его по времени с той группой ионийской керамики, к которой мы отнесли новочеркасский фрагмент; учитывая эту близость и вместе с тем черты отличия от самосской керамики, находимой в комплексах второй и третьей трети VI в., мы должны будем датировать его временем не позже начала VI в. до н. э.
Металлические предметы криворожского погребения представляют оба изделия не греческие, а восточные. Не являясь специалистом в этой области, я не решаюсь брать на себя их определение и датировку, тем более, что оба они не принадлежат к числу предметов, не вызывающих сомнений. Происхождение и назначение большого золотого «обруча» или «венца» до сих пор представляет, насколько я знаю, загадку для специалистов по восточным древностям, что не дает и нам возможности правильно понять все значение его находки. Серебряная головка быка в «Восточном серебре» определена Я.И. Смирновым как ахеменидская, и с такой же атрибуцией она выставлена и на экспозиции сектора Востока Эрмитажа. Но существуют и другие мнения. Н.Д. Флиттнер, к которой я обращалась по данному вопросу, указала мне на ряд весьма убедительных аналогий, говорящих скорее, за вавилонское происхождение криворожской головки; все эти аналогии относятся к VII и началу VI в. до н. э.[163] Таким образом, и эта находка говорит за принадлежность погребения ко времени не позже начала VI в. до н. э.
Полностью оценить значение криворожского комплекса мы сможем только тогда, когда будут подвергнуты детальному изучению и определению входящие в него восточные вещи[164]. Но даже и те немногие данные, которыми мы располагаем, свидетельствуют об исключительном интересе и значении этого комплекса для нас. Датировка его устанавливается фрагментом ионийской вазы, принадлежащей, самое позднее, началу VI в.; этой датировке вполне соответствует, как мы видим, и серебряная головка быка. Таким образом, мы уже для начала VI в. до н. э. можем считать установленным факт ввоза в область Придонья и ценных металлических изделий восточного происхождения, и художественной греческой керамики, т. е. факт существования хотя бы и зачаточных торговых сношений и с Грецией, и с Востоком[165].
Инвентарь погребения дает нам представление и о потребителе, на которого рассчитан этот импорт. Это погребение невелико; оно не заключает ни большого количества разнородных предметов, ни многих десятков конских костяков, как это свойственно богатым скифским погребениям более позднего времени; и все же оно, несомненно, принадлежало представителю богатой верхушки, выделившейся из среды местного населения Придонья. Мы уже наблюдаем скопление в одних руках сразу по нескольку ценных привозных изделий; очевидно, здесь мы имеем дело с одним из ранних моментов того процесса, в результате которого через два столетия создается общество с далеко зашедшим расслоением и сильно развившимися греческими чертами обихода, которое мы находим в Елисаветовском некрополе.
158
См. ОАК, 1870–1871 гг., стр. XX.
159
Воспроизведен в издании «Восточное серебро. Атлас древней серебряной и золотой посуды восточного происхождения, найденной преимущественно в пределах Российской империи», Спб., 1909, табл. VI, рис. 1.
160
Там же, табл. V, 16.
161
Для криворожского фрагмента роспись туловища кувшина устанавливается описанием Черноярова; вероятно, таково же было оно и у новочеркасского.
162
К числу деталей, типичных для группы «Фикеллура», относится валик вокруг горла, встречающийся в данной группе с большим постоянством. См. Boehlau, Aus ion. u. ital. Nekropolen, стр. 54 сл., рис. 22, 23, 25, 26, 29 и др.; плетенка совершенно иной разновидности, чем родосская, там же, стр. 56 сл., рис. 26, 29, 29а. О локализации группы там же, стр. 52 сл.
163
За принадлежность криворожской головки быка к кругу вавилонского искусства говорит целый ряд деталей, встречающихся в трактовке морды, глаза и т. д. Те же приемы в передаче морды и глаза, та же аналогичная «кайма», ограничивающая морду снизу, повторяются в ряде вавилонских «памятников»: см., напр., изображение быка на «вратах Иштар в Вавилоне» (H. Schäfer u. W. Andrae, Die alte Kunst des alten Orients, Berlin, 1925 г., стр. 489), также фигуру льва на «улице процессий» в Вавилоне (там же, табл. XXVIII) и др. Указанные приемы трактовки определенных деталей восходят к глубокой древности. В близком виде мы находим их на золотой голове быка из раскопок Wolley в «царских» гробницах в Уре (около 3000 лет до н. э.); далее мы встретим их в ассирийском искусстве, напр., на рельефах дворца Ассурбанипала VII в. до н. э. (ук. соч., стр. 533). Из всех этих аналогий позднейшие датируются временем около 570 г. до н. э.
164
Отмечу, что криворожское погребение не только не издано и не изучено, но и вообще странным образом осталось неизвестным нашим археологам. Так, ни Ростовцев, ни Миннз, ни Фармаковский ни единым словом не касаются его в своих общих трудах и, по-видимому, совсем о нем не знают.
165
Очень интересен для нас факт находки вавилонского предмета. Каким путем попал он в эту область, можно только гадать. Если и признавать вероятность его завоза греческими, малоазийскими или персидскими купцами, то все же не исключена возможность наездов сюда и самих вавилонских купцов. Значительная торговая экспансия Вавилона вне всяких сомнений. И невольно вспоминается в связи с этим легендарный Нин Ассирийский, совершивший поход в Скифию и покоривший припонтийские варварские племена «до Танаиса» (Diodori Bibl. hist., Iib. II, с. 2). Не является ли этот рассказ отражением действительных путешествий в область Причерноморья ассирийцев или вавилонян, имевших место, конечно, не в эпоху Нина, а значительно позже?