Страница 9 из 11
— Ну как, коллега?
Да и какой я коллега Мих. Кольцову! Кольцов метр. Признанный лидер советских фельетонистов, а я еще даже не подмастеришка!
Я с Мих. Кольцовым ни разу не встречался, ни разу не говорил. Хотя вру, одна встреча была. Состоялась она в мае 1925 года, накануне выхода первого номера тогда еще не существовавшей «Комсомольской правды». Мих. Кольцов обещал молодежной газете в первый номер фельетон. Обещал не мне, а редактору. На меня же как на самого младшего по возрасту сотрудника были возложены другие, более скромные обязанности. Добежать с Ваганьковского переулка, где располагалась в то время редакция «Комсомолки», до Тверской улицы, где была редакция «Правды», и доставить в «Комсомолку» для посылки в набор тот обещанный нам фельетон. Я хотя и значился по редакционным спискам литературным сотрудником, а не рассыльным, на полученное курьерское задание не обиделся. Наоборот, был даже горд. Еще бы, это задание давало мне возможность встретиться, познакомиться с журналистом Мих. Кольцовым, моим кумиром, из-за фельетонов которого я уже с тринадцати лет стал выписывать московскую «Правду» по своему домашнему адресу: Ташкент, Гоголевская улица, дом № 56. Одним духом добегаю до Тверской, взлетаю по лестнице на верхний этаж и останавливаюсь на пороге комнаты, в которой работает Мих. Кольцов. Стучу в дверь и хотя не слышу в ответ приглашения «Входите», вхожу. Комната пуста, тем не менее я остаюсь в ней. Шарю любопытным взором вокруг. Меня все интересует здесь. Стол, за которым работает Кольцов, стул, на котором он сидит. Стул самый обычный, такой же, как у нас в комсомольской редакции, и я все же сажусь на него, проверяю, как ведет себя этот стул не порожняком, а под всадником. Сел, увидел на столе ручку, не вечное перо системы «Монблан», которое начало в те годы входить в моду, нет. Я вижу обычную деревянную вставочку, которой пишут школьники, и спешу макнуть ее в чернила. Макаю и пишу на чистом листе бумаги: Мих. Кольцов. И за этим не совсем красивым занятием меня застает врасплох хозяин комнаты.
— Так, так! — говорит он, неожиданно открывая дверь.
Я вскакиваю с чужого стула, начинаю глупо оправдываться:
— Простите, очень хотелось попробовать перышко, которым вы пишете свои фельетоны. Перышко хорошее.
— Раз понравилось, берите на память.
— Зачем? Не нужно. Я просто случайно взял в руки вашу вставочку.
— Вы, собственно, кто?
— Сотрудник «Комсомольской правды», прислан за фельетоном, который вы нам обещали.
— Простите, фельетон еще не готов.
— Ох! — вырвалось у меня.
— Зря охаете. Через час фельетон будет готов. Вы пока пройдите в вестибюль, посидите, подождите.
Я пошел, но до вестибюля не дошел, так как столкнулся в коридоре лицом к лицу с рыжеусым мужчиной, который шел в обнимку с пишущей машинкой в комнату, из которой я только что вышел.
Вот это да! Я осрамился да еще как! Проверял перо, которым писал Мих. Кольцов, а перо, оказывается, лежало на письменном столе для мебели, ибо Мих. Кольцов не писал свои фельетоны, а диктовал их прямо на машинку. Эго было для меня в новинку. Мне было всего семнадцать, это, однако, не мешало мне считать себя бывалым журналистом. Еще бы, я приехал в Москву не откуда-нибудь, а из самого Ташкента, где два года юнкорил в комсомольской газете. У нас 8 то время работали, правда, не в комсомольской газете, а в партийной, республиканской, такие первоклассные фельетонисты, как Мих. Дир (Рогов), Эль Регистан и Леонид Ленч, но я не слышал, чтобы кто-нибудь из них диктовал фельетон на машинку. Да что фельетон, заставь меня продиктовать на машинку не фельетон, а обычную пятистрочную заметку, я бы замолк, поперхнулся уже на втором-третьем слове. А Мих. Кольцов диктовав не отдельными словами, а целыми фразами. Отдиктует до точки, остановится, обдумает следующее предложение. Паузы были разной длины, на десять секунд, полминуты. Чуток помолчит автор и снова диктует. На моих глазах совершалось чудо, рождался фельетон. Конечно, не на глазах, ибо я стоял за дверью и ничего не видел… Зато я все слышал, так как все время, пока диктовался фельетон, стоял в коридоре, боясь проронить хоть слово. С того дня прошло сором семь лет, а я до сих пор помню первую фразу фельетона «Проект Владимира Шифера», напечатанного в первом номере «Комсомолки». Вот она: «Письма я получаю разные».
Таким образом, прежде чем прочесть фельетон Мих. Кольцова, предназначенный для еще не родившейся «Комсомольской правды», я прослушал его от первой до последней фразы в исполнении самого автора. Автор, как вы, очевидно, помните, сказал:
— Через час фельетон будет готов…
Фельетон был готов не через час, а через два, и все равно здорово. И вот прозвучала последняя фраза фельетона. Рыжеусая машинистка, вернее, машинист, отстукивает последнюю точку и, обняв свой «Ундервуд», выходит в коридор. Говорит мне:
— Входите!
Вхожу и получаю из рук Мих. Кольцова готовый фельетон, галопом говорю «Спасибо» и галопом устремляюсь к себе на Ваганьковский переулок. И этот галоп подводит меня. Из-за глупой спешки я забываю взять перо, подаренное мне Мих. Кольцовым. Ах, как я ругал себя за забывчивость не в тот день, а через много лет спустя, когда стал старше! Конечно, я знал к тому времени твердо, что Мих. Кольцов писал свои фельетоны не обычной вставочкой, а диктовал их на машинку. Пусть не писал, а мне все равно было жалко провороненного подарка. Не только мне, но и моим сыновьям и даже моим внукам было бы приятно, если бы на письменном столе их отца и деда лежало бы сейчас то самое перо, которое в далеком двадцать пятом году лежало рядом с чернильницей самого Мих. Кольцова.
Вторая встреча с первым фельетонистом «Правды» состоялась много позже, и не в редакции, а в Доме печати. Захожу под выходной в ресторан и вижу за столиком Михаила Ефимовича. Подхожу, спрашиваю:
— Разрешите сесть!
— Пожалуйста.
После первой встречи прошло около восьми лет. Конечно, ни той встречи, ни меня самого Мих. Кольцов уже не помнил. Он подвинул мне меню и спросил:
— Что возьмете, цыпленка под лимонным соусом или шашлык по-карски?
— Ни то, ни другое. У меня тайный умысел. Я пришел в ресторан не ужинать, а узнать ваше мнение.
— О чем?
Я назвал свою фамилию, спросил:
— Может, доводилось вам, Михаил Ефимович, читать мои опусы в «Комсомольской правде»?
— Могу даже сказать, что читал: «Рассказ о ведущих шестернях», «Нату».
— Это старое увлечение, очерки. А теперь я начал писать фельетоны.
— Давно начали?
— Да нет! Написал всего четыре фельетона, а как получается, не знаю.
— Милый, я написал не четыре, а не меньше тысячи и тоже не знаю, как получается. Не ленитесь, пишите, как можно больше. Печатайтесь два-три раза в неделю. Ищите себя. А пока ваши фельетоны, не в обиду будь вам сказано, не ваши.
— А чьи? — зло спросил я.
— Один написан под Заславского, второй — под Зощенко, третий— под Кольцова… Деритесь за свое «я» в фельетоне. У каждого фельетониста должен быть собственный почерк. Когда вы найдете свой, приходите. Поговорим!
— Когда приходить, когда напишу тысячу фельетонов?
— Неважно сколько! Сто, двести. Главное, чтобы это были ваши, ни на какие другие не похожие фельетоны.
На этом мой второй разговор с Мих. Кольцовым окончился, и я в ожидании третьего стал усиленно писать фельетоны. Пятый… десятый… двадцатый… Те ли я писал опусы, которые имел в виду Мих. Кольцов, или не те, мог сказать только он сам, но я дал себе твердое слово не ходить на консультацию в «Правду», пока не напишу своего, конечно, не тысячного, а хотя бы двухсотого фельетона.
Я писал и считал. Двадцать, сорок, еще двадцать… Наконец, написан заветный двухсотый фельетон. Можно как будто звонить в «Правду», договариваться о третьей встрече. А звонить было некому. Мих. Кольцова не было уже в живых.
Главный разговор о характере моих фельетонов, к которому я стремился и которого так ждал, таким образом, не состоялся. Но были полуглавные. Со одном из таких разговоров к и хочу рассказать сегодня.