Третий выстрел

— И что? Их же воспитывали эти же энтузиасты.

— Но росли они уже в другое время. Михаль не было и девятнадцати, когда началась Война за Независимость. Она, как и другие дети идеалистов-первопроходцев, сразу же ушла в армию, которая тогда только создавалась. А после войны многие в кибуц не вернулись. А внуки и правнуки отцов-основателей чуть ли не бегом бежали от идеи и практики всеобщего равенства. Идеалы генетически не передаются. И слава богу, наверное.

— А вы так и остались там?

— Не совсем. Меня выгнали. Но об этом в другой раз. Я устала.

Еще бы она не устала от таких воспоминаний! С арабом-насильником — это, конечно, жесть. Меня прямо распирало от любопытства узнать, что же случилось с Михаль. Надо же, она тоже воевала! Вот эта полная пожилая женщина… Наверное, тогда не полная и, конечно, не пожилая. И еще двух детей родила. Вот это были люди! Честное слово, снимаю шляпу. Ведь война — это страшно. Страшно и за свою жизнь, и за жизнь близких. Дочь за независимость воевала, мать из пулемета стреляла, кибуц обороняла. Это сколько же Фане было в 1948? Да 48 и было, Татьяна Константиновна, что с вами?! Она ж ровесница века! Вполне еще молодая, можно сказать, женщина, ненамного старше меня сегодняшней. Погоди, так ведь получается, что и Томер воевал. Если он родился в начале 50-х, то на на Войну Судного дня — вполне мог попасть. Надо будет его расспросить. Если захочет рассказать, понятное дело. Боже мой, какие они все боевые, оказывается. А так и не скажешь.

Стою на кухне, готовлю очередную кашку и думаю: вот ты, Таня, так смогла бы? А кто ж его знает? Если бы сильно прижало, наверное смогла. Но пока не прижмет — не узнаешь. Так у Фани и произошло, если бы не цепь случайностей… Впрочем, почему «случайностей»? Может, судьба? А верим ли мы, современные образованные люди в некую таинственную судьбу, в мистику и прочие глупости? Нет, не верим. Я, например, со школы конченая материалистка, нам же это вбивали в голову, как «Отче наш». Хм, какое забавное сравнение. Я и в училище застала это промывание мозгов атеизмом, а в конце восьмидесятых наблюдала повальное увлечение религией. Народ ринулся креститься, по улицам бродили кришнаиты или как их там, раздавали Бхагавад-Гиту, крупный дядька, похожий на начальника отдела кадров, делал пассы перед телевизором, «заряжая» энергией трехлитровые банки с водой. Я тогда думала: интересно, а если поставить перед телевизором не воду, а бутылку водки? Она зарядится невероятной энергией тоже? Неплохое производство можно было бы открыть! И ведь верили люди. Как верили и в другого дядьку, что «излечивал» — опять же по телевизору — все болезни, доводя людей до истерических припадков. Причем, одно другому не мешало: утром гражданин разваливающегося Союза мог установить «на зарядку» банку с водой, потом сходить в церковь — поставить свечку, а вечером впитывать мудрость философской беседы Кришны с Арджуной на поле битвы Курукшетра. И как-то это все сочеталось с «ленинским зачетом» и четверкой по научному атеизму.

Так верю ли я в судьбу? Или верю в цепь случайностей, определяющих жизнь человека? Не знаю. Зато знаю, что если сейчас кашку не убрать с огня, то она подгорит, и будет это не случайность, а закономерность. Вы философские ваши размышления оставьте, Татьяна Константиновна. В данный момент они совершенно не релевантны. Вот так.

Поели мы с Фанечкой кашку, сделала я ей «шоко» — так здесь называют какао, дети его очень любят, вкусно и питательно. Только приготовила для Фани не на молоке, как для детей, а по-стариковски на воде, нельзя с ее желудком много лактозы. Себе налила кипяточку в стакан, бросила пакетик зеленого чая. От шоко этого может так разнести, что не обрадуешься. Не надо мне питательного.

— Таня, пойдем погуляем? Уж больно погода хорошая. Жалко дома сидеть.

«Пойдем погуляем» — это значит: одеться, обуться, взять с собой ходунки, на иврите «алихон». Удобная, кстати, штука на четырех ножках, две из которых на колесиках, а две — на теннисных мячиках, чтобы не скользили. Так вот, потом надо аккуратно спуститься с нашего высокого первого этажа, выйти на улицу, пройти несколько десятков метров, сесть на лавочку и отдышаться. И тут мне пришла в голову гениальная мысль!

— Фаня, а хотите мы с вами на море поедем?

— На такси?

Я замялась.

— Зачем на такси? У моего знакомого есть машина, сегодня суббота, пробок нет, он нас отвезет.

Тут я помолчала, вспомнив, как мы с Лехой расстались, и добавила:

— Надеюсь.

— Это было бы прекрасно! — улыбнулась моя бабуля. — А кто этот знакомый с личным транспортом?

— Помните, тот, кто лекарства приносил, с кем я в кафе сидела. Где-то у меня был его телефон…

— Ну, звони своему кавалеру.

Ведь как чувствовала, не выбросила ту салфетку! Правда, не помню, куда ее задевала. А, вот она. Набрала номер. Длинные гудки, наконец, ответили.

— Але! Будьте добры, позовите Алекса!

— Ма?[65] — изумленно спросил заспанный голос на другом конце провода. Вот черт, это его сожитель. То есть, не сожитель, а напарник. Блин, как по-русски это называется?! Не сосед же? Да нет, сосед и есть. Пришлось перейти на иврит, вежливо поинтересоваться, могу ли я переговорить с Алексом? Тот хмыкнул, крикнул куда-то вглубь квартиры, что с Алексом желает побеседовать какая-то девушка. Впрочем, девушками в Израиле называют всех женщин, это даже не комплимент. Несколько порадовало то, что, видно, не часто девушки зовут Алекса к телефону, если его сожитель, или как он там, так удивился.

— Кен?[66]

— Что «кен», Леха? Как дела?

— Таня? — изумился, конечно. Но узнал, и это радует.

— Ага, она самая. Ты чем занимаешься?

— Да ничем, отдыхаю, шабат же.

— Поехали отдыхать на море? — и чтобы не подумал лишнего, я заторопилась. — Я хочу свою Фаню вывезти, а то засиделись мы тут. Отвезешь нас?

Слышу — замялся. Ах ты ж гад, думаю. Не хочешь — не надо. Тут он заговорил, выдержав «мхатовскую» паузу:

— У меня, конечно, страховка есть, но ты уверена, что готова взять на себя такую ответственность? Сколько твоей Фане?

— Да сколько бы ни было. Ладно, пока, извини, что побеспокоила.

— Не кипятись ты! Что ж ты за человек-то такой! Я же про то, что тебе потом от ее детей попадет, что ты без разрешения ее повезла. А случись что?

— Я и говорю, нет так нет. На такси поедем.

— Да хорош скандалить, вот у тебя характер! Купальник возьми. Через сорок минут буду внизу.

Купальник! Вот это да! А я даже и не подумала, что будет возможность поплавать в море! Спасибо, Леха!

Когда я была на пляже последний раз? Года два назад, что ли, и это из почти трех лет, что я в Израиле. Что ж, объяснимо, я ведь чуть не два года работаю у Фани, как вырвешься? Я, собственно, за эти три года и в Иерусалиме-то была всего один раз, в самом начале. Меня тогда потряс и подавил Старый город, но очень бы хотелось попасть туда еще раз. И не раз. Только как? У меня ни выходных, ни праздников, ни жилья, ни друзей. Хотя, Леха вполне может сойти за друга. Он хороший, Фаню согласился отвезти на море, да и меня терпит, что, в общем, не сахар.

Погодите, а есть ли у меня вообще купальник-то? Вроде забирала, когда с той квартиры сбегала. Ага, смотри-ка, вот он. Примерим… Да, Таня, схуднула ты капитально, купленный еще в Краснотурбинске закрытый купальник больше не обтягивает аппетитные формы, а где-то даже висит, можно сказать. Хоть бикини покупай теперь. Ну ничего. Фане все равно, а Леха перетопчется. Я ж не соблазнять его собираюсь, а вывезти старушку мою подышать морским воздухом. Это очень полезно.

Леха, между прочим, оказался крайне предусмотрительным: захватил небольшой переносной холодильник, который обычно есть в каждой израильской семье, только у Фани не было — куда ей с этим холодильником ездить? В багажнике, как он сообщил, у него два раскладных стула, так что экипирован он был полностью. Молодец!

Подвез нас прямо к пляжу, чтобы Фанечке далеко не ходить, а сам поехал искать стоянку. По субботам на пляже припарковаться большая проблема. Иногда неразрешимая.