Третий выстрел

— Женщина, ты своих бандитов придержи. Нам война не нужна, — сразу начал он.

— Ты зачем моего мужа убил? — так же сразу спросила Фаня.

— Какого мужа?

— В поле двоих моих забили насмерть. Один из них — мой муж.

Мухтар покачал головой: непорядок. Эта женщина будет мстить.

— Я сожалею. Мы не знали, что это твой муж.

— А что изменилось, если бы знали? Забили бы кого-то другого?

Она разонравилась мухтару: слишком наглая. Так нельзя разговаривать с мужчинами, тем более, со старшими. Но у этих евреев свои понятия об уважении, вернее, никаких понятий. Он не стал отвечать на этот вопрос.

— Женщина, мы всегда жили дружно. Мы вас не трогали — вы нас не трогали. Мои люди погорячились, узнав о том, как ваши братья оскверняют наши святые места…

— Ваши святыни никто не осквернял!

— Помолчи, женщина! Не перебивай! Я не закончил! Оскверняли или не оскверняли — сейчас это уже не столь важно. Важно, что мы начали драться друг с другом. Вы убили больше сотни моих братьев…

— Моих братьев вы убили полторы сотни.

Она опять его перебила! Вот же наглая! Попробуй с такими договориться. Дать сигнал охране, чтобы порубили ее саблями на куски? Вряд ли она так спокойно сидела бы, если бы у нее за дверью не было вооруженных кибуцников. Да и ни к чему это сейчас. Опасная женщина, ох, опасная! Такое унижение он не простит. Не простит никогда! Но не сейчас, рано.

— Мы не будем считаться горем, — стиснув зубы, протянул он. — Это были тяжелые дни, но нам надо смотреть в будущее. Ты не тронешь моих людей, они не тронут твоих. Я пришлю вам пять баранов в знак примирения.

— Не надо баранов. Мы не можем ответить таким же щедрым подарком. Но обещаю: воевать больше не будем.

Мухтар приготовился встать и уйти, но она задержала его.

— Не будем при одном условии…

Она еще условия ставит! Мухтар изумленно уставился на Фаню.

— Мы не начнем первыми. Но если кто-то из твоих решит, что это знак нашей слабости, то мы ответим. И ответим жестко. Договорились?

Отвечать ей мухтар не стал. Просто коротко качнул головой: понимай, как знаешь. И вышел.

Через пару недель в секретариате кибуца раздался телефонный звонок.

— Госпожа Винер?

— Слушаю…

— Вам нужно прибыть в Хайфу на заседание ученого совета.

Это была кодовая фраза для вызова в штаб северного округа Хаганы[61]. Прекрасно. Какой молодец Натан, что настоял на том, чтобы проложить сюда телефонную линию! Хоть какая-то связь. Вообще-то, случись беда, толку от нее — ноль. Пока дозвонишься, пока приедет скорая ли помощь, пожарная ли команда, или боевая группа Хаганы — тут уже все помрут, сгорят, будут убиты. Справляться с проблемами надо самим. Но все равно, телефон — это правильно, как ни посмотри.

— Винер, ты с ума сошла? — Йосеф носился взад и вперед и никак не мог успокоиться. — Зачем ты сожгла деревню?

— Зачем они убили Натана? И Нухима? — спросила в ответ Фаня, стараясь не взорваться и не наорать на руководителя северного округа.

— Не смей смешивать личное и общественное! — закричал Йосеф. — Ты не понимаешь, что своими действиями ты могла все погубить? А если бы арабы не сбежали, а пришли бы громить кибуц, ты бы смогла их удержать?

— Нет. Но они сбежали.

Йосеф прекратил бегать и внимательно посмотрел на Фаню.

— Ты правда не понимаешь или придуриваешься?

— Придуриваюсь, — честно ответила Фаня. — Но факт остается фактом: они сбежали.

— Это ни о чем не говорит! — закричал Йосеф. — Это случайность! Вам просто повезло! А могли погибнуть и вы, и наше дело.

— Но они сбежали, — упорно повторяла Фаня. — А потом пришли мириться. Это значит, что мы победили.

Йосеф смешно всплеснул руками, хотел что-то сказать, но передумал. Сказал другое:

— Есть решение Центрального штаба: мы прекращаем — на время! Пока только на время! — все активные действия. Отряды занимаются только сдерживанием погромщиков. Единственная задача — охрана и оборона поселений. Все! Никаких акций возмездия, никаких нападений, никаких провокаций! Это, надеюсь, понятно?

— Нет! — встал крупный незнакомый мужчина. — Не понятно. То есть, мы должны спокойно смотреть, как нас забивают насмерть, и не смеем сопротивляться? А кто отомстит за кровь полутора сотен убитых евреев?

— Меир, не передергивай. Сопротивляться — можем, да, но идти и убивать арабских женщин и детей — нет. Да поймите вы!..

Йосеф устало махнул рукой и плюхнулся в кресло.

— Нам сейчас не выгодно ссориться с британской администрацией Если мы хотим сохранить в целости и наше движение, и наши отряды, то обязаны действовать исключительно в рамках закона и не поддаваться на провокации. Неужели так трудно сообразить, что если действовать иначе, то нас прихлопнут? Не время сейчас… А с партизанщиной надо кончать! Особенно это касается тех, кто привык шашкой махать направо и налево.

Йосеф короткое время служил в Красной армии и про «шашкой махать» сказал по-русски, специально для Фани. Она поняла. И спросила, стараясь не раздражаться:

— Им, значит, можно убивать наших женщин и детей, а нам их нет?

— Нам — нет, нельзя — неожиданно спокойно сказал Йосеф. — Мы не можем опуститься на их уровень. Это во-первых. А во-вторых, мы строим еврейское государство, которое будет цивилизованным, основанным на общечеловеческих ценностях…

— А как же наши собственные ценности? — снова вступил в разговор мужчина. — Око за око, например? Или Тору мы тоже отметаем?

— Это мракобесие, Меир. Оставь эти замшелые идеи раввинам. В конце второго десятилетия двадцатого века нельзя оправдывать собственные зверства постулатами тысячелетней давности. Еще раз: нам нельзя становиться на одну доску с погромщиками.

— Ну, нельзя — так нельзя, — неожиданно легко согласился тот, кого назвали Меир. — Значит, мы будем их убивать без того, чтобы стоять с ними на одной доске.

— Не ерничай, а?

— А я не ерничаю. Я просто с тобой не согласен, Йосеф. Категорически. Если нас не будут бояться — тогда погибнем и мы, и наше дело. Поэтому за каждого нашего товарища мы должны уничтожить двух, трех, четырех арабов. Иначе ничего не выйдет.

— А вот тех, кто так думает, и, самое главное, так действует, мы будем безжалостно изгонять из наших рядов.

— Слышь, ты, краснопузый!? — Фаня, наконец, взорвалась и «краснопузый» тоже произнесла по-русски. — Хочешь изгонять? Изгоняй. Меня первую. Я еще с ними счет не закрыла, и сколько живу — буду закрывать. Мстить за убитую в Одессе семью, за Натана, без которого я никогда бы сюда не приехала, за всех, кого замучили погромщики. И буду убивать тех, кто собирается убивать евреев. Да-да, Йоселе, даже не убивает, а только собирается убивать. Они будут считать, что с нами можно безнаказанно делать все, что угодно? Не будет этого.

Йосеф ненавидяще посмотрел на Фаню.

— И не зыркай на меня, мне на тебя насрать. И на твое руководство которое собственной тени боится — тоже. Я все равно буду сражаться, и я это буду делать хорошо, потому что умею. Так что можешь вычеркнуть меня изо всех своих трусливых списков. А я пошла.

— Анархистам здесь делать нечего! Тут тебе не твоя банда! — крикнул Йосеф вдогонку.

Фаня направилась к выходу, когда сзади загремели стульями, встали и пошли за ней несколько человек. Меир нагнал ее, протянул руку:

— Будем знакомы. Я Меир.

— Будем. Я Фаня. Иегудит-Фанни Винер.

— Я знаю. Про тебя легенды ходят.

Какое-то время они молча шли рядом.

— Я думаю, что ты совершенно права. Пассивное сопротивление — тупиковый путь. Нас должны бояться.

— Я об этом и говорила. С другой стороны, нельзя построить новое общество только на страхе. Тут Йосеф прав.

— Давай сначала построим это новое общество, а там посмотрим. Пока что, я думаю собрать отчаянных ребят и создать другую организацию, боевую не зависящую от зажравшихся ленивых функционеров, которые собственной тени боятся. Как мыслишь? — обратился он к Фане.