Пропавший брат

— ...Эта девушка была простого звания, но отличалась замечательной красотой. Звали ее Лизой. Она была дочерью бедных родителей и средства к существованию добывала продажей на базаре калачей собственной выпечки. Покупал у нее калачи и рядовой 7-го Сибирского Линейного Батальона Достоевский. На этой почве, я полагаю, и завязалось первое знакомство у Федора Михайловича с калашницей Лизой.

— Конечно, на базаре! — подтвердил Петрик и живо представил бородатого писателя, шагающего в длиннополой солдатской шинели с румяным, поджаристым калачом под мышкой.

— Базарное знакомство скоро перешло в нежное чувство, — с глубоким убеждением сказал Феокритов. — Я утверждаю это с полной ответственностью, так как лично видел письма Федора Михайловича к молодой калашнице Лизе и лично знал эту замечательную девушку, когда она стала уже степенной старушкой, Елизаветой Михайловной Неворотовой. Впервые я увидел письма Достоевского в 1911 году. Я сидел у Елизаветы Михайловны в гостях, и разговор у нас зашел о Достоевском. Зная мою восторженную любовь к великому писателю, Елизавета Михайловна решилась открыть мне свою девичью тайну. «Он меня любил, — сказала старушка, — и даже писал мне письма». Меня заинтересовал этот рассказ, но, сознаюсь, я плохо поверил ее словам о переписке с Достоевским. Вероятно, Елизавета Михайловна подметила мое недоверие. Она при мне открыла сундук, достала секретную шкатулку великоустюжской работы, с «морозом по жести», и вынула пачку писем, перевязанных крест-накрест голубой ленточкой. Я увидел знакомый по факсимиле почерк Достоевского и был потрясен. Перед моими глазами находилось величайшее литературное сокровище! Семьдесят два письма Федора Михайловича, о существовании которых не знал ни один человек в мире. Конечно, я стал умолять Елизавету Михайловну разрешить мне при ней же прочесть хотя бы одно письмо. Старушка протянула мне пожелтевший листок. Я успел прочитать несколько строчек, написанных выцветшими рыжеватыми чернилами, но тут она взяла письмо из моих рук, убрала в шкатулку, а шкатулку закрыла в сундук. После я довольно часто наведывался к Елизавете Михайловне с тайным намерением выудить у ней письма Достоевского; уговаривал разрешить мне переписать их и опубликовать в печати. Но все мои старания были напрасны. Елизавета Михайловна не сдавалась. И только в 1915 году, когда я, покидая Семипалатинск, сделал ей прощальный визит, она мне сказала: «Скоро, Миронушка, придется мне уйти в могилу. Не хочу я, чтобы письма Федора Михайловича разбирали чужие руки. Тебе желаю доверить это дело. Давай условимся с тобой так: секретную шкатулку с письмами я положу в боковой ящик пустого сундука, а ключ передам сейчас тебе. Когда буду помирать, накажу окружающим, что сундук оставила тебе в подарок. Ты его забери, шкатулку достань, а с письмами распорядись как знаешь. Или в газетах пропечатай или в музей сдай. Твоя воля полная». И тут она объяснила мне, как нужно открывать шкатулку с двадцатью тремя секретами, и передала вот этот ключ от сундука. Другой остался у Елизаветы Михайловны.

Феокритов расстегнул воротник френча и вытащил из-под сорочки большой ключ, висевший у него на шее.

— Должно быть, сундук подходящий, — прикинул вслух Петрик, разглядывая старинный ключ. Он залюбовался толстой цепочкой, на которой можно было удержать волкодава.

— Боитесь потерять — на цепи носите?

— Да, храню, как зеницу ока! — ответил Феокритов и, отправив ключ за воротник сорочки, продолжал рассказ. — Война, революция и другие побочные обстоятельства заставили меня довольно долго скитаться по Сибири. Но о письмах Федора Михайловича к калашнице Лизе я всегда помнил. Я сознавал, что на мне лежит историческая ответственность за сохранность этих ценнейших документов для биографии великого писателя. Поэтому, даже находясь вдали от Семипалатинска, я внимательно следил за драгоценным здоровьем замечательной старушки. И вот, как только до меня дошла весть о ее смерти, я мигом приехал сюда. Я отправился на квартиру, где жила раньше Елизавета Михайловна, но там узнал неожиданную новость: старушка перед смертью переменила квартиру. Она переехала к своему дальнему родственнику, Тихону Матвеевичу Суслонову, в доме которого и скончалась. Я, конечно, кинулся разыскивать Суслонова, но представьте мой ужас, когда я узнал, что он работает дворником у атамана Анненкова.

— Что же тут страшного? — удивился Петрик.

— Видишь, — немного смутился Феокритов, — придется мне открыть тебе еще одну тайну: при советской власти я работал в губернском отделе народного образования. Меня, конечно, разыскивает контрразведка. Я стараюсь не попадаться на глаза опасным людям. Теперь понимаешь, почему я не мог пойти открыто к дворнику Суслонову? Двор анненковского дома охраняется шпионами, и мое появление закончилось бы немедленным арестом и...

Тут Мирон Мироныч сделал многозначительный жест, показав вначале на свое горло, а потом на прозрачную синь неба.

— Я никаких шпионов во дворе не видел, — сказал Петрик.

— И никогда не увидишь. Они умеют ловко прятаться! — заметил Феокритов и продолжал: — Находясь в Семипалатинске около трех недель, я установил следующую картину: Елизавета Михайловна, переезжая на новую квартиру, увезла с собой пустой сундук и, кроме того, корзину с вещами. Разумеется, вещи из корзины прибрал Тихон Матвеевич, а сундук должен перейти по наследству ко мне. Такова была воля покойницы. Не буду передавать, с каким трудом и с какими предосторожностями я добился встречи с Суслоновым на нейтральной почве. Скажу только, что, узнав мою фамилию, он подтвердил мои права на пустой сундук... Действительно, Елизавета Михайловна перед смертью не забыла сделать обещанное распоряжение. Но мерзавец-дворник решил сыграть со мной преподлую штуку. Он потребовал, чтобы я пришел к нему на квартиру, при нем открыл сундук и дал ему убедиться, что сундук действительно пуст. Он думает, что старуха там спрятала деньги... Положение создалось для меня безвыходное. По понятным причинам я лишен возможности прибегнуть к содействию законных властей. Прийти к Суслонову и открыть при нем сундук я не могу. Во-первых, как я уже сказал, меня могут арестовать, а во-вторых, Суслонов ни за что не отдаст шкатулку с письмами. У этого негодяя есть нюх. Он уже почуял, что дело с пустым сундуком не совсем обычное. Безусловно, прежде чем отдать мне письма, он пойдет советоваться с людьми, и тогда мне этих ценных документов не видать, как своих ушей. О письмах знаю только я один. Теперь знаешь ты. Я открыл тебе великую тайну и прошу: помоги мне! Иначе письмам грозит гибель. Я не знаю, в какие руки они попадут... Но это будет кошмар, кошмар!

Феокритов закрыл глаза ладонью и несколько минут молчал. Петрик деликатно отвернулся.

Экспедиция по спасению писем Ф. М. Достоевского

— Но что я могу сделать? — спросил Петрик.

— Много! И только ты. Взрослый здесь бессилен.

Феокритов схватил Петрика за руку и горячо прошептал:

— Помоги мне спасти письма Федора Михайловича!

— Вы хотите, чтобы я вытащил их из сундука?

— Да!

— А дворник Суслонов?

— Суслонова сейчас нет дома. Его вчера отправили в больницу, а дворничиха по утрам уходит на базар. Дома остается одна бабушка.

Мирон Мироныч покрутил усы и, видимо, желая избежать дальнейших вопросов, сразу перешел к делу:

— Мой план крайне прост, но требует суворовской решительности. Рано утром, когда Суслониха уйдет за покупками, ты отправишься во флигель. Предположим, дверь будет закрыта. Ты стучишь и объясняешь, что пришел из больницы от Тихона Матвеича. Разумеется, тебе откроют. Тогда ты должен завести разговор со старухой и постараться увлечь ее из кухни в комнату. Старуха в комнате... Ты закрываешь дверь и держишь бабку взаперти. А сам в это время открываешь сундук и достаешь шкатулку. Не забудь, сундук стоит на кухне, под окном, сразу направо. Итак, шкатулка в твоих руках. Ты спокойно выходишь во двор, быстро добираешься до ворот. Я прохожу мимо. Беру от тебя шкатулку. Ты убегаешь — ищи ветра в поле! Шкатулка спасена. Главное — быстрота, натиск и продуманность каждой детали. Расположение флигеля мне известно, у меня даже есть чертежик. А сундук ты сразу узнаешь. Он голубого цвета, на крышке нарисован павлин. Не правда ли, мой план чрезвычайно прост?