Пропавший брат

— Трудно все-таки! — сказал, подумав, Петрик.

— Юноша! — голос Феокритова задрожал. — В шкатулке письма писателя земли русской! Великого писателя!

— Но штаб-то рядом! — не сдавался Петрик.

— Самого Федора Михайловича Достоевского...

— А около штаба солдат с ружьем!

— ...имеющие громадную ценность для истории! — размахивал полотняным зонтиком Феокритов.

— Сами же вы насчет шпионов говорили!

Петрик начал колебаться. Письма оставлены в наследство Феокритову. Дворник Суслонов, пользуясь безвыходным положением Мирона Мироныча, хочет его обидеть. Ясно, зазорного ничего нет, если Петрик стащит шкатулку и передаст ее истинному наследнику. Дело это справедливое.

— Сколько лет суслоновской бабушке?

— Вероятно, восемьдесят с хвостиком.

— Ну, что же, — задумчиво произнес Петрик, — попробую... Только вы меня научите, как моему дяде помочь.

— Обязательно!

Две крупные слезинки выкатились из глаз Феокритова и застряли в пышных рыжих усах. Но это уже были слезы радости. Он крепко пожал руку Петрику.

— Я упомяну твое имя, когда буду публиковать письма Федора Михайловича к калашнице Лизе. Твой благородный поступок будет отмечен в литературе.

Узнав, что Петрик не имеет никакого пристанища в городе, Феокритов пригласил его к себе. Мирон Мироныч остановился на постоялом дворе у восточного человека, промышлявшего сдачей комнат приезжающим.

* * *

Мирон Мироныч прожил три недели в Семипалатинске не напрасно. За это время он сумел собрать через знакомых самые подробные сведения о суслоновской квартире. Петрик это оценил, как только увидел чертеж флигеля, нарисованный рукой Феокритова. Все в нем было предусмотрено до мельчайших подробностей. И число ступенек на крыльце, и расстановка мебели в комнате, и хозяйственная утварь, находившаяся в кухне, и двери, и окна, и даже единственная форточка с разбитым стеклом.

— Вы как Шерлок Холмс.

— Я решил достать письма во что бы то ни стало! — мрачно ответил Феокритов. — Если бы судьба не послала мне тебя, я прибегнул бы к содействию взломщиков. Чтобы облегчить им работу, я и проделал предварительное обследование.

Кроме чертежа флигеля, Феокритов имел и план города Семипалатинска. Вооружившись цветными карандашами, он отметил красным пунктиром путь Петрика, а синим — свой собственный.

— Теперь внимание! — сказал он, расправляя план. — Я выхожу значительно раньше и становлюсь на карауле вот здесь, на этом перекрестке. Смотри сюда, на зеленый крестик. Твой путь отсюда — красная линия. Сходимся одновременно здесь. Ты с угла замечаешь меня. Если зонтик мой под пелериной, значит, Суслониха на базар еще не проходила. В таком случае ты сворачиваешь в переулок и, обойдя квартал, появляешься спустя пять-шесть минут на старом месте. Снова смотришь на меня и видишь, что я стою с раскрытым зонтиком. Это для тебя условный сигнал: Суслониха прошла на базар, семафор открыт, путь во флигель свободен. Тогда ты идешь к воротам и входишь во двор. Походка у тебя уверенная, слегка торопливая, как у почтальонов. Дальше действуешь так. Стук в дверь. «Кто там?» — «Из больницы, от Тихона Матвеевича!» Дверь открывается. В сенях бабушка. «Здравствуйте! — говоришь ты. — Тихон Матвеевич прислал рубаху и кальсоны». Начинается разговор. Кто, что, почему, через кого... Просишь напиться. Входишь в кухню. Примечаешь сундук голубого цвета с павлином на крышке. Комод с бельем стоит в комнате. Бабушка направляется туда. Тут ты молниеносно захлопнешь дверь и придвинешь кухонный стол, чтобы закрыть старуху. Затем достаешь шкатулку. На это у тебя уходит не больше минуты, и ты на улице. Я прохожу мимо ворот. Один момент — и шкатулка у меня под пелериной. Ты убегаешь — вот твоя дорога, красная линия. Она кончается здесь, у забора. Я тоже прихожу сюда...

— Да я без всяких линий убегу, Мирон Мироныч! Никто не догонит.

На другой день Петрик изучил расположение улиц и переулков около анненковского дома, а на третий, ровно в шесть часов двадцать минут утра, экспедиция по спасению писем Достоевского покинула постоялый двор восточного человека и выступила в путь. Феокритов снял с шеи заветный ключ и передал Петрику. Потом застегнул черную пелерину, ободряюще махнул на прощанье полотняным зонтиком и свернул в переулок. Лицо его было бледно, но глаза выражали твердое решение добиться успеха или погибнуть.

Петрику, пережившему восстание в Усть-Каменогорской крепости и чуть не утонувшему в Иртыше, предстоящая опасность не казалось серьезной. Вытащить письма из сундука под носом полуслепой восьмидесятилетней старухи — дело не особенно трудное.

Стараясь идти деловым шагом, Петрик дошел до условленного перекрестка и увидел раскрытый зонтик над головой Феокритова. Значит, следует войти в калитку. Феокритов закрыл зонтик и зашагал по переулку. Все идет прекрасно. На улице никого нет. Калитка не на запоре. Петрик дернул за скобу и вошел во двор. Здесь горничная выколачивала пыль из ковра, развешенного на веревке. Голосисто кричал петух, забравшийся на крышу сарая. Петрик подошел к флигелю и поднялся на крыльцо.

«Вот так фунт! — разочарованно подумал он, увидев на входной двери висячий замок, не предусмотренный Феокритовым. — Придется поворачивать назад!»

Петрик потрогал замок, и тут обнаружился второй сюрприз, неожиданный и вместе с тем приятный: замок открылся без ключа. «Это хорошо! Значит, дома никого нет». Обернувшись на горничную, мальчик быстро перевесил замок на одно кольцо. Быстрота и натиск. Но дверь за собой следует прикрыть.

Через сени и прихожую он вошел в кухню и обрадовался еще больше: голубой сундук стоял под окошком. На нем лежали теплые, недавно вынутые из печи пышные караваи белого хлеба. Петрик достал из кармана ключ и дрожащей рукой всунул в замочную скважину сундука. Он повернул ключ, и замок отозвался певучим звоном, словно кто тронул струны гуслей.

«Надо убрать хлеб... На стол его»... Все обстояло благополучно. Горничная сняла с веревки ковер и ушла. На дворе пусто. Из окна кухни хорошо видать калитку. Опасность ниоткуда не грозит. Последний каравай на столе. На крышке сундука заморский павлин распустил диковинный хвост. Петрик взялся за ключ. Замок зазвенел второй раз. «С музыкой!» — подумал он, прислушиваясь к мелодичному звону. Сундук открыт. Теперь только приподнять крышку и из бокового ящика извлечь великоустюжскую шкатулку с «морозом по жести», имеющую двадцать три секрета в запоре.

Пронзительный крик ошеломил Петрика. Он оглянулся и увидел ведьму с клюкой в руке и в сорочке. Петрик шарахнулся от сундука и бросился вон, на улицу. Распахнул спасительную калитку и налетел на Феокритова. Мирон Мироныч слышал вопль старухи, но еще не знал, что предприятие окончилось провалом. Он ждал заветную шкатулку.

— Ничего не вышло! — крикнул Петрик, пробегая мимо Феокритова. — Тикайте скорей!

Мирон Мироныч быстро зашагал по переулку. Суслоновская бабка выскочила из калитки и бежала за Петриком.

— Во-о-р-ы-ы! — вопила она нараспев.

«Откуда черт принес эту ведьму? — раздумывал мальчик. — Очевидно, она находилась в соседней комнате и спала, а он ее разбудил. Но что за подлая манера закрывать людей на замок! Да хоть бы замок был исправный».

Петрик оглянулся, сворачивая за угол. Неужели этой бабке восемьдесят лет? Она летит козой!

Петрик перебежал дорогу наискосок. Конечно, он ушел бы благополучно от бабки, в этом не могло быть сомнения, но всю обедню испортил атаман Анненков, пивший чай на балконе второго этажа.

— Вот кроет, черт возьми! — воскликнул он, наблюдая с высоты за бойкой старушкой. И чтобы придать бодрости преследовательнице, атаман, сунув четыре пальца в рот, одобрительно свистнул вдогонку.

Этот разбойничий свист погубил Петрика. Услышав его и не поняв, в чем дело, проходивший солдат подставил беглецу ногу, и Петрик растянулся на пыльной панели. Феокритов, увидев происшедшее, сменил быстрый шаг на легкую рысь. Тогда солдат почуял недоброе и крикнул на весь переулок: